– Почему император не просит моей помощи? Я наследница престола Саореля.

Алан с изумлением смотрит на меня сверху вниз, как на маленькую. Но по мере того, как он вглядывается, его вид становится серьезнее, а уголки губ опускаются.

– Боги, я вас… не узнаю, – шепчет он. – Вы хотите… помочь императору? Или…

– Я хочу не допустить войну.

– Вряд ли возможно убедить вашего отца мольбами и слезами.

– Можно добиться мира иначе, герцог Бреаз, – усмехаюсь я, потому что меня слегка задевает его отношение ко мне, как девочке-цветочку. – Эсмару есть, что дать Саорелю, и наоборот.

– Ваше высочество, – Алан делает глоток из бокала, который держит в руке, и мельком оглядывается. – Вы не знаете всех тонкостей. Ваше право на престол может быть поставлено под сомнение. Ваш отец может назвать приемником другого человека – мужчину. А вы можете рассчитывать на трон лишь при военной поддержке лорда, который обладает своей армией, – он прислоняет свой бокал к моему. – Например, такого, как я.

Я тихо смеюсь. Герцог Бреаз упрямый человек. И хоть я знаю, что он ненадежен и к нему стоит относится с осторожностью, в нем есть что-то располагающее.

Ощущаю чужое внимание. Поворачиваю голову, и улыбка слетает с моих губ. Император Эсмара пристально смотрит, как мы с Аланом воркуем в сторонке. Его синие глаза кажутся черными. Ему что-то говорят, но он просто направляется к нам, оставляя своих советников и гостей недоуменно смотреть ему вслед. У меня по коже бегут мурашки.

– Проклятье, – цедит Алан. – Этот взгляд я знаю.

Император Эсмара идет к нам напрямик, вынуждая знать расступаться.

– Бреаз? – отдергивает он Алана, едва приблизившись к нам.

– Да, мой император?

– Найди себе жену.

Алан едва не давится вином, а затем невинно сообщает:

– Я как раз этим занят.

Взгляд, что был брошен на герцога, вынудил того инстинктивно вжать голову в плечи. Но Алан не сдался.

– В этом зале нет женщины прекраснее ее высочества. Разве я не должен попытать счастье?

– Я советую попытать его в другом месте, – говорит Реиган. – Не сможешь, найду тебе невесту сам.

– Ваше величество…

– Сгинь отсюда.

Бреаз оскорбленно вздергивает подбородок, кланяется мне и императору. Пока Рэй не видит, сально подмигивает и уходит.

– Стоило все-таки выпустить ему кишки, – беззлобно говорит Реиган.

– Он ваш друг, – без труда догадываюсь я. – Безбашенный Бреаз и суровый Уилберг. Вы дополняете друг друга.

Реиган окидывает меня взглядом, и я чувствую приятное тепло в животе. Нет, это больше, чем ощущение, это тянущая потребность, нестерпимое желание к прикосновениям.

– Вы уедите утром? – спрашиваю я.

– Да.

Я впервые не могу держать лицо. Кажется, все видят, насколько я взволнована.

– Если я свободна, то могу поехать с вами?

– Нет.

– Почему?

– Война не для женщин, Анна, – отвечает Реиган.

– Я медик…

– Ты женщина, – он делает шаг ко мне, склоняется и говорит так, чтобы слова достигли лишь моих ушей: – без которой я умру.

Боже…

Я никогда не тушевалась раньше, а теперь не выдерживаю его взгляд.

– Но я не могу быть здесь, когда… – голова кружится, и я облизываю пересохшие губы, – там гибнут люди…

– Нет.

– Когда…

– Нет, Анна.

– Когда ты там, – наконец, говорю я.

Мы смотрим друг другу в глаза, улетая, кажется, в космос. Есть такое понятие в психиатрии – эйфория. Так вот, быть любимой женщиной императора Эсмара – это чистый дофамин. Любить его – экстаз, похожий на психическое отклонение. Наркотик мгновенного привыкания. Чистый кайф.

Мои чувства к нему растут с каждой секундой, они опутывают меня, словно силки птичку. Я довольно зрелый человек, чтобы относится к чувствам, как к чему-то сакральному, но сейчас это нечто переломное между нами. Я не наивная девчонка, чтобы путать всплеск гормонов и то, что рождается из самой жгучей ненависти, что меняет нас обоих, делая уязвимее друг для друга. Мы оба не умели любить. Раньше.

– Я вернусь, Анна, – говорит он, вглядываясь в мое лицо.

Я знаю, сколько шрамов он получил на войне. Смотрю вниз, на его сильную скульптурную кисть. Хочется коснуться ее, переплести наши пальцы.

– До встречи, принцесса, – мягко произносит он.

– Ваше величество, – я не даю ему уйти, цепляюсь за него взглядом, и говорю вовсе не то, что следовало: – это не специально случилось… с платьем.

Он смотрит – черт, прожигает насквозь.

– Я знаю.

А затем уходит, и до меня, наконец, долетают звуки торжества: музыка, голоса гостей. Я вижу, что Алан молча наблюдает за мной. Он задумчив, а его взгляд слишком серьезен.