Шрифт:
— И миссис Лав стала со мной гораздо любезнее, когда моя лодыжка начала опухать.
— Говорю вам, до тех пор они вообще не верили, что у вас болит нога.
— А вы на этом заработали!
— Вы несправедливы ко мне, мисс Джоунс, — скорее печально, чем сердито, произнес мистер Чаки.
— И не пытайтесь одурачить меня этим вздором о полицейской защите! Вы журналист, и я намерена сообщить это мистеру Карлайону!
— Выходит, и у воров есть законы чести, — ухмыльнулся Чаки.
У Катинки защипало в глазах. Она раздраженно тряхнула головой, и две слезинки покатились по ее щекам.
— Простите, — Тинка быстро смахнула их, — но вы не понимаете, что наделали.
Некоторое время мистер Чаки хранил молчание, потом спросил изменившимся тоном:
— Похоже, мисс Джоунс, тут замешано нечто большее, чем... просто журналистика?
Она покачала головой, уронив еще пару слезинок.
— Нет-нет, ничего...
— Но я же вижу. — Он дружески улыбнулся. — Выкладывайте, дорогая — полиция обеспечит вам полную безопасность.
— Выкладывать нечего, кроме того, что я влюбилась!
Мистер Чаки в третий раз чуть не упал с балкона.
— В мистера Карлайона? Вот так сразу?
— Я знаю, что это всего лишь гормоны и тому подобное, но это случилось впервые в моей жизни, уверяю вас! — Тинка с возмущением посмотрела на него. — А вы пришли и все испортили!
— Когда он вчера вошел в холл, вы смотрели на него не слишком влюбленным взглядом.
— Я была напугана. Все казалось таким странным и таинственным, у них был такой угрожающий вид, да и вы не улучшили положение, стоя в дверях. Это показывает, на что способно воображение? Но когда он заговорил со мной у валуна под дождем... сказал, что мое лицо покрыто грязью и я выгляжу жалкой...
— Очень романтично, — сухо произнес мистер Чаки.
— Я знаю, что это звучит глупо. И чего ради я вам все это говорю?
— А что происходит сейчас?
— Моей лодыжке лучше. Должно быть, я не растянула ее, а только подвернула. Полагаю, теперь он меня выставит.
— А вы не хотите уходить?
— Я не могу перестать беспокоиться об Амисте.
Мистер Чаки устало вздохнул.
— Я знаю, что вы не верите в Амисту, — с отчаянием сказала Тинка. — Но... — Впервые она вспомнила о лице, которое видела ночью.
Мистер Чаки внимательно выслушал историю ее ночных приключений и задумался, закурив очередную сигарету.
— Думаю, вам лучше убраться отсюда, — сказал он наконец.
Убраться — и больше никогда не увидеть Карлайона!
— А моя лодыжка?
— Вы же сказали, что ей лучше. Правда состоит в том, что вы не хотите покидать вашего расчудесного Карлайона.
— Господи, да нет же! — быстро возразила Тинка. — Как я сказала, это было всего лишь минутное сексуальное возбуждение. Как говориться, с глаз долой из сердца вон.
— Ну, тогда?..
— Здесь какая-то тайна, — твердо заявила Тинка, — и я хочу в ней разобраться.
Где-то в доме часы начали бить семь. Чаки знаком велел ей умолкнуть и стал считать удары.
— Пора кончать разговор, — сказал он — Они проснутся с минуты на минуту. К счастью, все спят в другом крыле...
— Откуда вы знаете? — спросила Тинка.
— От полиции ничего не скроешь, моя дорогая мисс Джоунс.
— Полиция? — усмехнулась Тинка.
— Что вы за Фома неверующий!
— Вы обычный журналист — не отрицайте это, потому что я знаю, — и она поспешно добавила: — Я закричу, если вы опять мне подмигнете — это отвратительная привычка!
Чаки вовремя сдержался, но его дразнящий, заговорщический взгляд был ничем не лучше подмигивания.
— Полисмен я или журналист, мисс Джоунс, мне кажется, вам лучше убраться отсюда.
— И освободить вам поле деятельности? Нет уж, спасибо!
— Выходит, вы в погоне за сенсацией?
— Нет! — раздраженно возразила Тинка. — Но... я не могу вот так уйти и оставить позади эту жуткую тайну.
— Никакой тайны нет — все это просто нелепая ошибка.
— Я видела то, что видела, — заявила Тинка, содрогнувшись при мысли об этом.
Чаки встал и помог ей подняться.
— Слушайте... Постарайтесь отнестись к этому благоразумно... Карлайон думал, что вы журналистка, пытающаяся создать ему нежелательную рекламу — это моя вина. Его подозрения усилились, когда вы нашли способ вернуться в дом. Он решил побольше разузнать о вас. Они что-то добавили вам в горячее молоко — что-то абсолютно безвредное, так как с вами все в порядке, — а когда решили, что вы спите, вошли в комнату и порылись в ваших вещах...