— Амиста? — переспросил мистер Чаки.

— Миссис Карлайон. Я знаю ее только как «Амисту». У нее есть другое имя?

— Мы не называем друг друга по имени, — сказал Чаки.

— Амиста хотя бы симпатичная? Надеюсь, что да — ведь я проделала такой долгий путь, чтобы повидать ее. Она хорошенькая, не так ли? — Тинка представила себе, как покраснеет от радости юное личико Амисты при виде ее дорогой мисс Добрый-Совет. Ей не приходило в голову в этом сомневаться.

— Мистер Карлайон, несомненно, так думает, — усмехнулся Чаки. Его прямая спина в аккуратном макинтоше поверх щегольского коричневого костюма маячила впереди. — Она будет рада вас видеть. Должно быть, ей здесь одиноко.

(«...и, дорогая мисс Добрый-Совет, здесь ужасно одиноко — не с кем словом перемолвиться, кроме двух слуг и женщины, которая приносит молоко. Когда тот человек приходил ремонтировать канализацию, это было настоящее событие. Но, конечно, здесь Карлайон...»)

По другую сторону поблескивающей свинцом реки сквозь серую пелену дождя виднелись маленькие домики, теснящиеся на деревенской улице.

Внезапно тропинка свернула и появился дом.

С противоположного берега он выглядел таким романтичным — «Пендерин», «птичья голова», прислонившаяся к горному склону. Было почти потрясением обнаружить, что это безобразный современный дом с крепкими стенами, словно покрытыми яичной скорлупой и хлебными крошками, на которых торчали окна с эркерами, остроконечной крышей и уродливыми деревянными украшениями — как будто исполинский ребенок забавлялся с лобзиком, — чердаком с грязными окнами и маленьким крыльцом. Сада не было — только гравиевая дорожка среди влажной травы, окаймленная осколками цветного стекла.

Когда они шагнули на дорожку, мистер Чаки поравнялся с мисс Эванс и что-то ей сказал. Мисс Эванс скрылась за домом, а Чаки остановился, поджидая Тинку.

— Она говорит, что вернется за нами, когда мы помашем белым платком. — Протянув худую руку, он дернул шнур звонка, свисающий на крыльцо.

Они молча ждали. Сверху послышался звук дерева, трущегося о дерево, когда кто-то осторожно приоткрыл окно. Тинка посмотрела вверх, успев увидеть мужскую голову с седеющими волосами и веселое, бело-розовое женское лицо со щедро наложенной красно-коричневатой губной помадой.

— Но тсс, — сказала она мистеру Чаки. — За нами наблюдают!

— Но тише, — поправил мистер Чаки.

— Я просто замечаю, а не цитирую{16}, — холодно произнесла Тинка. Он посмотрел на нее с явным недоверием и внезапно подмигнул блестящим карим глазом. Довольно нахальный тип, подумала Тинка, удивляясь, что он казался ей чопорным.

Парадная дверь медленно открылась внутрь. На пороге стоял маленький кривоногий валлиец с серыми глазами, глубоко сидящими на смуглой квадратной физиономии.

— Я пришла повидать миссис Карлайон, — сказала Тинка, ловко становясь впереди мистера Чаки.

Маленький человечек жестом пригласил гостью войти, очевидно подразумевая и ее компаньона. Они шагнули в холл, и Тинка встряхнулась, стоя на циновке, точно мокрая собака, пытаясь избавиться от капель дождя на макинтоше.

— Я просто... э-э... решила заглянуть, надеясь застать ее, — добавила она. — Меня зовут мисс Катинка Джоунс.

Казалось весьма нелепым трястись шесть миль в автобусе и переправляться на лодке через полноводную реку только для того, чтобы «просто заглянуть». Хорошо еще, что она не назвалась «мисс Добрый-Совет»!

— Подождите. — Маленький человечек открыл дверь, просунул голову внутрь и пробормотал, что пришла мисс Джоунс. Сверху послышался шорох, и бело-розовое женское лицо проплыло в тени лестничной площадки. Очевидно, визитеры были настоящим событием в «Пендерине».

Коричневый лакированный линолеум был покрыт персидским ковром, на котором переливались всеми цветами радуги отблески цветных стекол окошка над входной дверью. На безобразной вешалке из мореного дуба висели старая фетровая шляпа и шаль, такая же яркая, как персидский ковер, переброшенная с одного крючка на другой. Под ними, на присоединенном к вешалке столике, лежала пачка писем — верхний конверт был запечатан знакомым красным сургучом с золотыми крапинками, а поперек овальной печати красовалось имя «Амиста». После свадьбы Амиста ни разу не писала в журнал, и теперь мисс Добрый-Совет, очевидно, предстояло отвечать на интимные вопросы о трудностях замужней жизни.

За открытой дверью в конце холла виднелась выложенная кафельными плитками кухня с открытым черным ходом в задней стене. Оттуда вышла мисс Эванс с двумя пустыми бидонами. В этот момент кривоногий мужчина вернулся в холл.

— Входите, — сказал он, кивнув в сторону комнаты, куда только что заглядывал.

Мистер Чаки посмотрел на Тинку, словно спрашивая, относится ли приглашение и к нему, но ее сейчас не интересовал мистер Чаки. Она шагнула в комнату, чувствуя, что он последовал за ней и остановился в дверях.

В комнате находился Карлайон. Он и Тинка молча смотрели друг на друга. После длительного подъема на холм ее лицо раскраснелось, а глаза блестели, как звезды. Нос был усыпан веснушками, на которые не действовали легко приобретаемые лосьоны мисс Давайте-Будем-Красивыми и которые придавали маленькому круглому личику причудливое сочетание юности и беззащитности. Карлайон поднялся с заметным усилием и вежливо осведомился:

— Мисс Джоунс?

— Э-э... да, — судорожно глотнув, выпалила обычно холодная и невозмутимая мисс Джоунс.