Меня передёргивает от его слов, но я удерживаю лицо. Два сучьих древних манипулятора. Один направлял меня как шахматную фигуру, а второй позволил зайти так далеко лишь для развлечения? В пекло их обоих.

— Эриндор и Шэндалия любят приукрашивать высоту своих моральных устоев, — продолжает Кар’Танар, прищурив ядовито-синие глаза, — но правда заключается в том, что они ничуть не лучше меня.

Он слегка подаётся вперёд, явно предвкушая возможность блеснуть своими знаниями. По правде говоря, он выглядит, как сумасшедшая бабка в метро, которая заводит разговор с незнакомцами, потому что дети и внуки давно предпочли разорвать с ней любые отношения.

— Эриндор сотрудничал с Аматерианцами. Он и был разработчиком технологии экстрамерного пространства. Эриндор в изобретательском порыве создал технологию, которая нанесла огромный вред кселари и погубила миллионы моих сородичей.

Я молча киваю. ИскИн Эриндора не поделился со мной этим фактом, но мы раскопали его сами ещё на том грёбаном заводе.

— А знаешь ли ты, в чём заключается великий грех Шэндалии? — вопрошает бессмертный монарх почти торжествующе. — За что я наказал её? К твоему сведению, через некоторое время после того, как я взял под контроль Сердце Мироздания, она стала моей союзницей. Во всяком случае, прикидывалась ею.

Он откидывается назад, явно готовясь поведать интригующую историю. Я напрягаю слух.

— Иерофант однажды провела масштабный эксперимент над целой цивилизацией, пытаясь найти способ противостоять моему контролю. Она использовала один из миров как испытательный полигон, проверяя различные методы манипуляции арканой и сознанием. Её целью было создать расу существ, неподвластных Сердцу Мироздания, способных противостоять мне.

Кар’Танар издаёт смешок.

— Но эксперимент вышел из-под контроля и привёл к чудовищным мутациям и массовой гибели подопытных. Именно этот случай создал первых «монстров» — тех самых чудовищ, которые теперь появляются в каждом мире при включении в Сопряжение. И мне очень понравились эти зверушки.

Я стискиваю зубы, подавляя волну злобы. Каждый участник этого блядского цирка оказывается с душком. Каждый имеет ворох скелетов в своём шкафу. Все они прикидываются добряками и святошами, а по факту действительно ничуть не лучше этого маньяка. Он по крайней мере, не скрывает свою суть.

Что ж, теперь мне предельно ясны мотивы Иерофанта.

Её готовность подать Императору идею включения других рас в Сопряжение — попытка искупить чувство вины любой ценой.

Назначенное ей наказание брать высокую плату за помощь — отражение цены, которую она сама заплатила когда-то за благие намерения.

Её стремление направлять окружающих исподволь, а не напрямую — страх повторить прошлые ошибки.

И название «Полигон» для боевых состязаний — дань памяти тому самому первородному греху Иерофанта.

Проклятье. Столько чудных открытий за один присест.

Кар’Танар улыбается, явно наслаждаясь произведённым эффектом.

— И несмотря на это, — заявляет он с нескрываемой иронией, — они всем рассказывают, как ужасный, бессердечный я несправедливо наказал их, заставив ответить за содеянное. Разве не смешно?

— Это не снимает с тебя вины, — бросаю я резко, делая шаг вперёд и электричество бежит по моим рукам, — за всё, что ты сделал за свою долгую ублюдочную жизнь. Кто-то должен заставить тебя ответить, и это буду я.

Гиперион награждает меня ледяным взглядом и покровительственно взмахивает рукой.

— Нам обязательно так быстро переходить к оскорблениям? Я столько лет ждал чего-то увлекательного, что заставит мою кровь бежать по жилам. Но если ты и дальше будешь бросаться необдуманными фразами, мне придётся убить тебя, и всё веселье очень быстро закончится. Я вновь погружусь в скуку, а мне бы этого не хотелось.

Мои друзья умирают, а для него это просто потеха.

Мой мир содрогается, зависнув на краю пропасти, а для него это просто игра.

Я помню смерть старика Олли, первого друга, которого у меня забрало проклятое Сопряжение.

Помню, как на руках у меня умирала Накомис.

Помню застывшие глаза Горгоны, которая так и не увидела могилы своих детей.

Кухулин, Акна, Шерхан, Алокеш, Макко и все остальные. Вереница павших тянется цепочкой в прошлое, неразрывная, гнетущая… Каждый из них — отражение моей… нашей слабости. Нашей неспособности защитить тех, кто нам дорог, уберечь от страшной участи.

Я ощущаю, как гнев вскипает внутри подобно лаве, рвущейся из жерла вулкана. Слова вырываются неудержимым потоком:

— Ты мнишь себя возвышенным и божественным существом, но всё, что я вижу перед собой — это ничтожный кусок дерьма, всей фантазии и мозгов которого хватило только потешить своё необъятное эго. Эта бездонная топка, куда ты кидал мир за миром, но ничто не смогло насытить её, не так ли? А всё потому, что когда клоун попадает во дворец, он не становится королём. Дворец становится цирком. Ты ниже Нулёвки, ты хуже плесени, — мой голос срывается на хрип. — Не существует таких слов, которые позволят передать, насколько я презираю тебя и всё, что ты символизируешь.