Шрифт:
– Ты что? – Амир хочет еще что-то сказать, но с губ срывается только хрип.
– Вы меня услышали.
– Ты что ребенку все наши разговоры передаешь? – Амир дергает головой, зажмуривается.
– А мне надо что-то скрывать? – выгибаю бровь.
– Сколько ему? – повторяет свой вопрос уже мне.
– Костя тебе ответил, - пожимаю плечами.
Амир упоминал справку. Эта информация фоном крутится у меня в голове. Сначала в толк не могла взять о чем он вообще. Потом до меня доходит, мед комиссия при поступлении. Он пробивал новость о беременности после того, как меня растоптал.
Для чего? Совесть успокаивал?
Скорее всего.
Только комиссию я проходила за месяц до нашего разговора. Ну и как проходила, мне просто заполнили форму. Врачам не с руки было тратить на меня время, а мне хотелось быстрее все пройти.
Но это ни коим образом его не оправдывает. Хотел бы реального подтверждения моих слов, мог бы со мной пойти к врачу и удостоверится лично. А так да, он просто совесть успокаивал.
– Я же докопаюсь. Это не так сложно узнать. Почему мне прямо не сказать?
– Амир мотает головой, впивается поочередно взглядом то в меня, то в сына.
– До чего вы собрались докапываться? – Костя наступает на него, близко подходит, жестко полосует зеленью глаз. – Вы решили, что можно через пятнадцать лет объявится, получить красавицу Милану, успешного врача и уверенную в себе женщину, а в придачу и ее сына. Так сказать, пришел на все готовое? А зачем вы нам? – Костик криво усмехается. – Вы были, когда я болел? Меня ли мне подгузники? Вели в сад? В первый класс? Помогали делать уроки?
– Так ты…
– Нет! – Костик резко его обрывает. – Я не ваш сын. Меня зовут Константин Евсеев. И к вам я не имею никакого отношения. Если легче, можете сами додумать, чей я сын, у вас это хорошо получалось. Не ограничивайте свою фантазию, но оставьте ее при себе. Не донимайте мою мать! Я вас предупредил!
– Я могу многое объяснить. Нам надо просто успокоится и поговорить, - тихо проговаривает Амир.
– Успокоится говорите? – Костик закусывает нижнюю губу. Смотрит на Амира, а потом резко бьет его кулаком в челюсть. – Вот теперь я спокоен. Это так, маленький довод, что мою мать трогать нельзя. Она для вас просто лечащий врач вашего сына.
– Костя, - перед глазами его удар на повторе, снова и снова. Такого я не ожидала. – Не надо…
– Ты права, мам. Не хотел руки марать. Извини, - одаривает меня своей очаровательной улыбкой. – Я чего приходил, мне твоя помощь нужна, там щенков забрать надо, нелюди их выкинули, они маленькие совсем, без нас пропадут. Поедем? С этим, - пренебрежительный взгляд на Амира, который держится за свою челюсть, - Вроде закончили…
Глава 24
Амир
Больно, как же дико больно. Хочется завыть в голос от бессилия.
Удар у мальчугана хороший. Но мало мне врезал, надо было больше.
«С этим» я для него этот… даже не просто случайный прохожий, гораздо хуже.
Никто!
Ничто!
Когда он ворвался в кабинет, у меня уже чувства были оголены. Я обнажил их перед Миланой, хотел, чтобы видела меня уязвимым, таким как есть. Донести истину, что после того, как она исчезла из моей жизни, я варился в аду собственных поступков.
Говорил с ней про Таю, а потом вдруг понял, что, если сейчас не прикоснусь, не выживу. Она была нужнее кислорода, она была моим антидотом, от собственной отравы.
Она стояла такая прекрасная, неприступная. Моя царица-лебедь. Нет не моя…
Да и ее доля вины есть во всем этом. И я упрекал ее все эти годы. Упрекал, чтобы угомонить боль, искал себе оправдания. Я приписывал ей любовников, потому что мне проще, так легче. Только теперь мне кажется, что я далеко не все знаю.
Как хочу узнать правду, чтобы объяснила все. Но я этого недостоин в ее глазах.
Она била меня словами, очень метко, возвращала то, как я кромсал ее пятнадцать лет назад. Но тогда я намеренно причинял боль, старался ударить сильнее, примерялся.
Она же холодно изрекала правду… ничего не чувствует. Ее тело не откликалось. Мои прикосновения для нее значили меньше нуля.
А потом зашел пацан. Внутренности скрутило, кровь заледенела, колючие ледяные шипы раскурочивали вены, а потом лед сменился диким жжением. Огонь безжалостный, испепеляющий, добивал меня.
Парню на вид лет шестнадцать. Но по срокам тогда не сходится. Ему меньше. Я был первый у Миланы, это я знаю точно. Ребенок появился после меня или… или она все же была беременна тогда.
Но тогда это рушит все. То, во что верил, ту правду с которой жил.
Вглядываюсь в парня. На него больно смотреть. Глаза режет. И Костя меня не жалеет, весь в мать, каждое слово, ржавый гвоздь в сердце.
Или Милана сразу после меня, или он мой. Других вариантов нет. Но в груди, эта боль, ошеломляющая, сокрушающая, не дающая вздохнуть, она говорит – мой.
А имею ли я на него права?
Никаких.
Презрение в глазах парня. Заслуженное. Оправданное.
«Ребенок от бегемотихи! Нет! Увольте!» - это были мои слова. И сейчас они клеймят меня позором. Высветились огромными буквами на лбу. Тавро, как у бракованной скотины.