Вопрос с магией был для меня весьма болезненным, я пыталась выяснить, какие преимущества дает мне моя цветастая печать. Самым авторитетным в этом вопросе оказался господин Шамус, архивариус, который, глянув нам мой висок, вынес вердикт — магия баланса. По мелочам она ни в коем случае не тратится, согласовывает вопросы войны и мира, помогает принимать верные решения в случае сложного морального выбора, несет мудрость и процветание. Я спросила, а как эту самую мудрость активировать, на что Шамус ответил, что все это делается само по себе. Недеяние ведет к балансу, а стремление идти напролом — к его нарушению. Это мудрость древних, по словам библиотекаря. Вот так. И никаких великих магических фокусов.

Шамус долго объяснял, что универсальный дар подразумевает возможность его использовать самыми разными способами, однако именно так столетиями и происходило вырождение магии баланса — ее использовали для конкретных целей и она потеряла всеобъемлющность, совершив перекос в сторону одного из пяти элементов. А если нет гармонии — нет мира и процветания в стране. Перебор металла — жди войны, слишком много воды — могут начаться эпидемии. Мятежи и бунты — это ярость и преобладание огня. С элементарной магией произошла похожая история, ее оттачивали на определённых заклинаниях, выгодных своему носителю, уводя от своей классической версии. Шамус сказал, что единственный вид заклинаний, который допустим во всех видах магии, это лечебные. Старик посоветовал поискать в восьмом секторе нужную литературу, он там двадцать лет назад встречал правильную книгу… Может, чуть позже и дойду туда.

Если честно, вся эта магическая теория была слишком сложна, к тому же не секрет, что человек способен найти возможность нарушить баланс в любых ситуациях. Для себя я решила: моя задача состоит в том, чтобы использовать дар исключительно ради сохранения мира и передать эту мудрость своим детям. Впрочем, нагревание воды, выставление щита и создание светляков я на всякий случай время от времени практиковала: никогда не знаешь, что случится.

К свадьбе готовились месяц. Норман сказал, что необходимо провести ее как можно пышнее, для того чтобы ни у одного человека в королевстве не осталось сомнений по поводу моего с Лексом величия. В целом, я понимала, о чем он говорит, а на деле доверила все распорядителям и другим ответственным людям. По моему настоянию на свадьбе должны были присутствовать не только аристократия, но и магически одаренные представители всех сословий, включая ведьм. Я твердо заявила, что любой подданный королевства, кто умеет колдовать, является ценным кадром и будет чествоваться в независимости от его происхождения. Норман спорил со мной, говоря, что после таких привилегий ведьм станет в разы больше, на что я справедливо возразила, что чем больше, тем лучше. Ведьмы забирают лишнюю магию и лечат людей, и никак не затрагивают пресловутый баланс, так как являются следствием его нарушения. Перестанем транжирить магию, тогда и ведьмам нечем будет поживиться.

За время перед свадьбой я успела принять несколько законов: прекратила преследование ведьм, обязала магических лекарей принимать не менее десяти бесплатных пациентов в день, иначе у них отберут лицензию. Ах да, и я ввела лицензию на осуществление медицинских услуг, а также налог на роскошь. Жаль, что в моем мире я закончила филологический, а не экономический факультет, так как помимо добрых дел нужно было думать глубже. Ситуацию облегчало то, что у меня всегда была возможность провести мозговой штурм, задав самые неожиданные вопросы мужчинам, которые меня окружали.

Свадьба стала грандиозным событием, в котором я играла выделенную мне роль, заключающуюся в улыбках, добром, но одновременно чуть высокомерном взгляде, в горделивой походке и правильных речах. Ничего общего с праздником, посвященным любви и семейному счастью, это мероприятие не имело. Голову сжимал плотный обруч короны, которую сделали специально для меня, но это не спасало меня от ее почти болезненных тисков, платье весило целую тонну, пару центнеров добавляли и драгоценности, и, если бы ни Лонгфорд, который обнимал меня, периодически нашептывая на ухо всякие милые чувственные пошлости, я бы с ума сошла от помпезности и бездушности всего происходящего. Большим испытанием для меня был танец, который в числе прочих протокольных штук мне пришлось изучать, для того чтобы исполнить миллион сложных па с его величеством Велексианом. Да, мы стали с Лексом королем и королевой. Моим условием было поменять имя, поэтому после свадьбы и некоего подобия коронации, когда нас просто объявили правителями по воле Высших, называть меня начали «королева Мария», а не «Марисса». Эта просьба не показалась кому-либо странной. Новая жизнь — новое имя, все логично.

Я спросила у мужа, что он ощущает после таких серьезных перемен в жизни. Думал ли он когда-то, что Лекс Лютый станет Велексианом Первым? Рядом в этот момент находился Клык, который во время свадебной церемонии отвечал за мою безопасность. Мужчина ответил вместо Лекса:

— Маша! Ваше величество! Лекс всегда был королем. Раньше — королем ринга, затем королем боевого найма, а теперь просто чуть подрос за королевой своего сердца.

Хорошо сказал — я предложила ему должность своего спичрайтера. Клык наигранно раскланялся в ответ, хотя точно не понял, о ком или о чем речь, бросив лишь, что все эти вот извращения теперь мне надо мужу предлагать, а не ему.

Прервав словесный поток друга, Лекс все же ответил на вопрос:

— Если для того, чтобы быть с тобой, обладать тобой и защищать, мне надо стать величеством, так тому и быть. Ты принесла слишком большую жертву, чтобы у меня хватило совести на что-то жаловаться. Хотя, по чести, окружающие рожи меня бесят, — совсем не по-королевски ответил мужчина. Он все еще оставался Лексом Лютым и командиром боевой пятерки: роль монарха пока казалась чужой. Это читалось в его походке, выражении лица и манере общения. Хотя королевский прикид ему неимоверно шел: он сокрушительно смотрелся в парадном камзоле с эполетами и перевязью в золоте.

В разгар свадебного бала мы вышли с Лексом на балкон, наблюдая сверху за гостями, развлекающимися в саду. Пышные платья, расшитые камзолы, слуги в ливреях, живой оркестр, наигрывающий что-то «из классики» — теперь это моя реальность. Постепенно я привыкала к своей новой жизни, все реже думая о ней как о некой роли, и надеялась, что наступит момент, когда я примирюсь с этим всем навсегда.

— Знаешь, мне кажется, я должна заняться чем-то более приземленным, чтобы привыкнуть к этому миру. Строить школы, спасать животных, бороться за права женщин, — сказала я Лексу.