— Может оно появиться у тебя в течение дальнейших событий. — с надеждой в голосе проговорил мужчина.

— Может. Все может быть, но переубедить меня будет достаточно трудно. — Эдвард поднялся со стула и подошел к Иксоре и взял в свою измученную ладонь одну из веточек. — Все может быть…

— Остальные будут все себя от восторга, как только увидят очертания твоего силуэта. Ты себе и представить не можешь, насколько ты их… вдохновляешь, что ли.

— Вдохновляю? На что? На убийство солдат? Я был куда лучшего мнения о них, но раз им так нужно вдохновение для убийств и свершений — мне жаль.

— Ты меня не так понял. Ты мотивировал их.

— Как же? — и отпустил Иксору фригольдер и показательно развел руки в стороны. — Я же молодой еще, зеленый, как выразился один из моих знакомых. — в голове сразу же возникла фигура рулевого Авроры.

И забылось даже имя человека, что впервые доверил ему штурвал. Если судьба злодейка, то она обязательно вновь сведет судьбы Эдварда Джонсона и Дункана Хилла.

— Твой возраст. — краткий ответ дал Тич на трепещущий юношу вопрос. — Они не могут смириться с той мыслью, что такой молодой юноша куда смелее и умнее их. — решил тут же раскрыть свои мысли мужчина. — Ты разжег в них пламя конкуренции. Во всех, кроме меня. Ты иногда хитрее Бена, умнее Вейна, рассудительней Мери и сильнее Джека. Но меня тебе не превзойти. — на мгновение в глазах Тича возникло презрение и снисхождение к человеку напротив него. — Ты все еще человек. У тебя множество слабых мест — люди, что тебя окружают. Мне же безразличны все жизни кроме моей, ни с кем я не сближаюсь, ни кем не дорожу, даже вами. И ты никогда не достигнешь моей жестокости. Мне нетрудно терзать тела людей, отрезая им конечности одну за другой. В пытках я не чураюсь отрезать мужчинам их причинные места, а женщинам груди и уродовать лицо, до этого отдав представительниц прекрасного пола на растерзание своей команды. После всего этого все, как один, раскрываются.

— Желаешь мне остаться человеком?

— Да.

— Я также наслышан о твоих похождениях с куртизанками.

— У таких пиратов, как я, денег много. Могу позволить себе забавляться и четырьмя сразу, чуть играя с ними. Пусть часть и не доживает до утра.

— Ты прав. Ты не человек.

— Не думай о лишнем, Эдвард. Обрати внимание лишь на то, что перед тобой.

— А почему прозвали тебя так? «Черная борода»?

— Не поверишь, из-за бороды. От того большого количества волос, которые, как страшный метеор, покрывают все мое лицо и пугают Америку больше, чем любая комета, которая появлялась там долгое время. Эта борода всегда была черной, и я старался, чтобы она росла непомерно длинной; что касается ширины, то она доходит мне до глаз. Я имею обыкновение скручивать ее лентами в маленькие хвостики, на манер рамилиевых париков, и закручивать их вокруг ушей.[2]

— Как же скупы люди на прозвища таким, как мы.

После слов молодого помещика в сад вбегает Пол, несущий на спине большой мешок, с виду наполненный одеждой.

— Я готов. Переложил с себя обязанности на своего товарища, Этана. Ты его знаешь. Как раз его сына ты спас от пантеры, как и всю деревню.

— А я смотрю, все также рвешься в пекло.

— Опустим детали.

— Как хочешь. — быстро проговорил Тич и вновь закинул голову к небу.

— Ты готов к отплытию, Пол? — спросил Джонсон, тщательно осмотрев Пола и его мешок.

— Да, даже вот переоделся в новое. — Голиаф поставил мешок на землю, рядом со входом.

На нем были надеты немного свободные сероватые штаны, которые часто встречались на матросах, коричневые плотные добротные сапоги. На его торсе была надета светло-серая хлопчатая рубашка, но не такая, что носило большинство мужиков. У Пола она была менее свободна, а поверх нее была надета коричневая безрукавка, на которой по бакам располагались глубокие карманы. Еще и комплекция Пола делала из его образа не простого мужика, что живет где-то на отшибе, а настоящего матроса, пережившего в море не один тяжелый год. По широкой улыбке на лице стало ясно, что все происходящее его искреннее радовало.

— Значит все прекрасно. А остальные где?

— Я слишком быстро побежал на лесопилку и даже не заострил внимание на то, кто куда пошел. А по пути сюда, их и вовсе не застал. Как мне думается, они уже должны возвращаться. — произнес Пол, всматриваясь в даль.

— Эх, ладно. Остается ждать.

— Тогда располагайся рядом. — произнес Тич, что отдыхал, словно в последний раз.

— Бессмысленно уже. — увидал боцман три знакомых фигуры.

— Время пришло. — утвердительно проговорил молодой помещик, отринув окончательно от себя мысль об отдыхе.

Через несколько секунд эти трое, что несли каждый за своими спинами мешки с одеждой, вошли в сад.

— Готовы? — донеслось от фригольдера, как только заметил в своем саду своих товарищей.

— Погоди. — проговорил Оливер и вместе с остальными зашел в дом.

— А зачем? — спросил Эдвард уже у закрытой двери в его дом. — А хотя…

— Вещи может свои забрать какие. — предположил Дюк, чье тело ласкал прохладные ветер с моря.

— А ты тогда почему не заходил?

— А все, что мне нужно у меня всегда с собой.

— Это в твоем репертуаре.

Через несколько минут из дома, наконец, выходят Оливер, Эвен и Чарльз, подошли к выходу из сада и сбросили свои мешки на землю.

— Вот теперь и мы готовы. — с улыбкой на лице произнес Ламар, немного запыхавшись.

Ламар, как и Дюк, предстал перед Эдвардом в новом обличии: черные штаны, которые только-только доставали до голени, добротные кожаные ботинки, коричневый ремень с небольшой черной металлической бляхой, темно-серая льняная рубашка, на рукавах которых можно было бы сыграть незамысловатую церковную мелодию[3]. А поверх нее была надета не застегнутая черная плотная безрукавка.