Шрифт:
Из всего намеченного, справляюсь только с объявлением. Да и оно написано коряво и не лаконично.
В дверь звонят и долбятся. Долбятся и звонят, совсем не соображая, что живое общение не входит в мои ближайшие планы. И явно напрашиваясь, стать третьим мной обиженным.
В глазок не смотрю, надеясь, что это будет маньячина и его можно прибить, не испытав ни малейших мук совести.
За дверью ну почти он. Претендент на грех за убийство, взятый мной на душу.
Сияющая и побитая физиономия Орловского.
– О, боже, Лекс. Ветер сменился. Тебе с попутным в другую сторону, — устало вздыхаю.
– Мне Калинина звонила, просилась пожить несколько дней, — такая себе новость, не особо важная.
– М-м-м, — издаю задумчиво, не найдя что ему ответить, но всё же договариваю честно, — Не пускай её, потом не отвяжешься.
– Светка - не ты, за ней подглядывать в душе неинтересно, — отшучивается, прислоняясь к косяку. Склоняет голову, вглядываясь в меня исподлобья.
– Орловский, заканчивай, а то прысну в тебя перцовым баллончиком. Зачем пришёл? – спрашиваю недружелюбно и не допускаю попыток ворваться в мой тоскливый терем.
– Хотел тебя увидеть,— заявляет прямёхонько, — Что мне ещё остаётся. Смотреть на тебя издалека и кусать локти.
– Мы на парах виделись, — стряхиваю его пальцы, порывающиеся намотать, выбившуюся из моего хвостика пружинку.
– Борзик, мне херово без тебя, — выдаёт неожиданно, страдальчески поскрипывая голосом.
– Ничем не могу помочь. У самой настроения по нулям, — напрягаюсь, когда он это говорит.
Чертовщина какая-то творится последнее время, ей-богу.
– Не буду спрашивать, кто в этом виноват. Мне всё понятно, — заметно оживляется, растягиваясь в странно довольной улыбке.
– Что понятно, Лекс?
– Тебе красное или белое? – не дожидаясь моего ответа, срывается вниз по лестнице.
– Лекс! – зову его, чтобы остановить.
– Вернусь через двадцать минут. Не закрывайся, иначе под окнами буду орать, как мартовский кот, — Орловский выпаливает это, задержавшись за перила.
Я стыну в нерешительности. Моральное истощение сказывается не лучшим образом, блокируя все разумные опровержения…
***********
Просыпаюсь на утро, как в самой банальной комедии после убойного девичника. Голова налита свинцовой тяжестью и не поднимается с подушки. Ресницы слиплись. Язык присох к нёбу, но это не самое тревожное в моём пробуждении.
Грудь бессовестно тискает мужская рука. Она по ощущениям больше и грубее, чем стандартная женская. И это ещё не всё.
В мой копчик упирается внушительный половой орган. Он без трусов. Тот, кто лежит позади меня совершенно и неприемлемо голый.
– Орловский, ты..ты..какого фига? – хрипло вскрикиваю, подпрыгнув на кровати и натянув одеяло до подбородка.
– Борзик, ты чего всполошилась? – с недоумением на меня таращится полусонным нахальным взглядом.
Мы же не..
Мы не могли с ним переспать! Не могли!
Вернее, я не могла. Он-то мог.
– Скажи, что мы не переспали, — хватаюсь за голову, якобы это мне поможет восполнить пробелы вчерашнего вечера.
Он голый не просто так. Я…
Заглядываю под одеяло. На мне трусики, а верха нет. Прослеживаю за движением его глаз. Ошалев и стремительно бледнея. Под кроватью валяются три использованных презерватива. Жмурюсь и нервно отчитываю в обратном порядке от ста до двадцати. Вдруг, я продолжаю спать. Вдруг, открою глаза и мне развидится этот кошмар.
– Сейчас ты начнёшь притворяться, что ничего не помнишь. Круто, Борзик, — слышу обвинительные нотки парня. Смотрит на меня несколько удивлённо, а потом пересаживается на край, натягивая трусы.
Матерь Божья!
У него вся спина исполосована ногтями. Скажите, прошу! Нет, умоляю! Скажите, что это не я расцарапала Лекса!
= 40 =
Прислонившись пылающим лбом к зеркалу в ванной, всё же надеюсь, хотя бы обрывками вернуть себе память. Она не может настолько заглючить. Ну, не может.
Я дожилась до того, что под пьяную лавочку сплю с кем попало.
С Амином —это совсем другое. С Амином всё было естественно и по моему желанию, не важно как, но жалеть мне не о чем.
С Орловским, даже ради утешения и перекодировки, я бы не пересилила себя. Мой мозг не видит его привлекательным, а тело не хочет.
Как тогда объяснить три презерватива и расцарапанную спину?
Его возбужденный инструмент замёрз в ожидании контакта и Лекс надел на член чехольчик. Трижды, что уже не срастается.