Клостергейм высунулся в окно и крикнул кучеру, чтобы тот вез нас в молдавский квартал. Тот крикнул в ответ:

– У меня нету распоряжений от князя Мирослава. Я могу довести вас только до Обелиска, сударь. Он обозначает границу района. Но я никак не могу рисковать имуществом хозяина и соваться с каретою в Малый Град!

– Хорошо, стало быть, до Обелиска.-Клостергейм вновь уселся на место.-Ну что, друзья, будут какие-нибудь предложения? Как станем действовать?

– Я на это не подряжался,-заявил Сент-Одран, не скрывая своего отвращения.-Я вернусь вместе с каретой и поставлю хозяина нашего в известность относительно ваших планов. По крайней мере, если вам нужна будет помощь, он сможет вам ее обеспечить.

– Вы не можете бросить нас. Нам нужен переводчик,-сказала Либусса тоном, не терпящим возражений.

– Вы надо мною невластны, мадам.

– Я немножко разбираюсь в бандитских жаргонах,-вызвался я.

– Хорошо,-заключила она.-Как вам будет угодно, Сент-Одран.-Она с подозрением покосилась на него, так что шевалье не выдержал и рассмеялся вслух.

– Не бойтесь, миледи. Никуда я не денусь, не улечу в неизвестном направлении, пока партнер мой с вами. Но, разумеется, если только я не узнаю, что его нет в живых или что дружба наша больше ему не нужна.

Карета ехала теперь по каким-то темным закоулкам, освещенным только редкими фонарями на стенах или отблесками пламени свеч, что вспыхивали за окнами. Вскоре мы остановились на шумной рыночной площади, где торговцы и лавочники зычными голосами зазывали покупателей. Здесь было светло: горели факелы и масляные лампы, сигнальные фонари, жаровни и свечи, создавая причудливое смешение света. Пахло жареной рыбой, колбасками и кислой капустой, дешевым элем и джином по пенни за кружку. Какие-то проходимцы в латанных-перелатанных сюртуках пререкались с торговцем, пытаясь сбыть ему краденые ковры. Здоровые дядьки в высоких бобровых шапках с дубинами подмышкой прохаживались по площади, с этим аристократическим высокомерием поглядывая на нищих художников, что увивались вокруг. Я сразу смекнул, что это за базар-не просто место, где собираются воры на сходку, но еще и нейтральная территория, граница, где уголовный мир встречается с честным предпринимательством и приходит с ним к некоему компромиссу к обоюдному их удовольствию. Такие места существуют на границе воровских кварталов во всяком большом городе, и их иногда называют даже "на свиданке, что точно весьма соответствует их назначению. Имелись здесь и ломбарды, и одиночные перекупщики, специализирующиеся исключительно на скупке краденого. Франты из вонючих трущоб, разодетые в этакие "изысканные лохмотья, часто-под руку со своими подружками (увешанными, как и их кавалеры, грязными лентами и изодранными кружевами) тащили на рынок товар, сюда же стекались грабители, и карманники, и мошенники всех мастей. У подножия Обелиска-черного гранитного блока высотой в сотню футов, изукрашенного потертым, почти уже неразличимым барельефом и какими-то таинственными письменами-все пространство заставлено было плетеными корзинами, повозками, ручными тележками, мешками, коробами и прочими необходимыми атрибутами суматошного рынка. Мы вышли на площадь (Клостергейм-с этакою небрежностью, я-с показною дерзостью, и Либусса-с некоторой опаской), оставив Сент-Одрана в карете. Он сказал, что извиниться за нас перед князем Мирославом. Кажется, он действительно беспокоился за меня, и я старался держаться так, чтобы хотя бы слегка поунять его страхи.

Следуя за Клостергеймом, который указывал путь, мы вышли в квартал узеньких переулков, что подходили вплотную уже к Малому Граду. Здесь, как я понял, селились честные бедняки и располагались дешевые лавочки и шумные пивные; какие-то люди из самых низов с озабоченным видом спешили по своим делам, не обращая на нас никакого внимания. Но чем дальше мы углублялись в лабиринт закоулков, тем недружелюбнее становились взгляды местных, направленные в нашу сторону. Причем, внешний облик людей на улицах тоже менялся: шлюхи, мошенники самого низменного пошиба, мелкие воришки... Трупная бледность Клостергейма и черты его, схожие с черепом, сослужили нам хорошую службу. Ни один негодяй, направлявшийся было к нам с вполне определенными намерениями, застывал на месте, едва увидев устрашающий лик нашего мрачного спутника. Также, я думаю, их останавливал необычный, прямо скажем, вид нашей тройки и то еще, что мы шли решительным шагом, плечом к плечу, не выражая ни малейшей боязни. В случае чего, рассудил я, мы притворимся, что нам надобно повидаться по важному делу со здешними "блатарями"-сливками преступного общества. Я очень надеялся, что говорят они на том же жаргоне, которому мне пришлось обучиться за годы скитаний, когда я и сам промышлял на большой дороге.

Когда мы уже приближались к границам Малого Града, дорогу нам преградило шесть или семь молодцов с пистолетами, саблями и ножами, причем оружия на них всех висело больше, чем в витрине оружейной лавки; мрачные их лица были почти неразличимы в тени широкополых шляп, только зловеще сверкали глаза. Их предводитель, обезьяноподобный юнец почти при полном отсутствии подбородка, но зато при бороде, что топорщилась на щеках, вызывая не слишком приятные ассоциации с пережеванными мясными жилами, обратился к нам с таким заявлением:

– Кнацайте, кореша, эко нам подфартило, гузно у бутончика знатное-разложить в самый раз. А бобров хомутнуть и свалить.

Я с облегчением обнаружил, что понимаю каждое слово. (Но даже если бы не понимал, то догадаться было бы нетрудно, поскольку они собирались нас с Клостергеймом прирезать, а Либуссу забрать себе на потеху.) Я ответил ему так:

– Не крути понты, брат. Узнаю боковика на заставе, экий ты все же укроп-на своих наезжать дружбанов с торняка, как бы прокола не вышло.

Моя краткая речь произвела на него впечатление. Он отсалютовал мне, прикоснувшись двумя пальцами к полям своей шляпы, и, осклабившись, отступил, освобождая дорогу.

– Ошибочка приключилась! Едва корешей не вмочили, вот был бы облом!

Потом он спросил, чем он может быть нам полезным. Я ответил, что мы ищем господина Реньярда, чтобы засвидетельствовать ему наше почтение прежде, чем мы приступим к "работе". В данный момент мы испытываем нужду в средствах, и поэтому нам не терпится взяться за дело как можно быстрее. Кажется, мне удалось убедить разбойников своею цветистой легендой, каковую я позаимствовал больше из книг, нежели из воспоминаний о бурном моем прошлом, но эта рыбка, как я знал прекрасно, всегда ловится на ту наживку, что поярче. Они подозвали еще одну шайку вооруженных до зубов головорезов, которые стояли неподалеку на пороге таверны и обсуждали, где пиво лучше: здесь или в "Розе и компасе". Нас представили им как знаменитых "рыцарей большой дороги", и трое юнцов, впечатленные явно нашим близким знакомством с господином Реньярдом,-а из речи моей можно было бы заключить, что он самый близкий наш друг,-вызвались проводить нас.

– Лис обретается в "Распазиане", что на Оропской. Речь ведет с урлаками зелеными. Отшаландрим вас в лучшем виде.

Итак, следуя за молодыми разбойниками, которые с важным видом расчищали для нас дорогу, мы углубились в извилистые закоулки, что образовывали запутанную сердцевину этого бандитского лежбища. Наконец выбрались мы на огороженную со всех сторон площадь, залитую оранжевым светом звезд, что обнаруживал полуразвалившиеся стены, покрытые лишайником и плющом, слепые окна без стекол, просевшие крыши. В центре ее располагались остатки когда-то ухоженного скверика, который разросся теперь до полудикого состояния, хотя сохранял еще линии первоначального своего плана. Узкий проход между хаотичным сплетением вянущих первоцветов и олеандра вывел нас на ту сторону площади к громадному обветшавшему строению, сложенному наполовину из бревен, наполовину-из кирпича, причем нижние этажи его явно сооружены были в доисторическую эпоху. Вывеска-первая встреченная нами в Майренбурге вывеска, оформленная на манер алфавита кириллицы,-сообщала, что развалина эта есть Распазиан: напитки высшего качества и легкий ужин. Вывеску освещали два тростниковых факела, прикрепленных на столбах, что стояли по обеим сторонам от входной двери, и только дрожащее пламя их выдавало присутствие здесь людей. Провожатые наши в нерешительности застыли на пороге под дрожащим мерцанием факелов, неуклюже схватившись за рукояти мечей. Глаза их забегали. Молодцы наши пытались изобразить этакую небрежную беспечность, но это у них выходило весьма неловко и даже комично. Они, безусловно, до смерти боялись своего короля.