С этими словами Торндайк удалился, а я, следуя его совету, придвинул свой стул поближе к огню и набил трубку. Читать мне совсем не хотелось. Любопытная история, которую я только что услышал, и решимость Торндайка заняться ею, расположили меня к размышлениям. Кроме того, как подчиненный, я должен был заниматься его делами. Поэтому, раздув огонь и хорошенько раскурив трубку, я вновь предался мыслям о странностях дела с завещанием Джеффри Блэкмора.

Изумление, обычно сопровождающее Торндайка, особенно у адвокатов, объяснялось привычкой моего друга смотреть на события с необычной точки зрения. Он видел вещи не совсем так, как их видят другие люди. У него не было предрассудков, и он не знал условностей. Когда люди были уверены в себе, Торндайк сомневался. Когда они отчаивались, он питал надежды, и так получилось, что он часто брался за дела, которые с презрением отвергались опытными юристами, и, более того, с успехом их завершал.

Так было и в том единственном деле, в котором я ему помогал – известном, как «Дело об отпечатке большого пальца». Там мой друг столкнулся с видимостью невозможности. Но после тщательного анализа, Торндайк перевел его из категории невозможного в категорию возможного, затем из просто возможного в вероятное, а из вероятного в несомненное. И в итоге триумфально выиграл дело.

Я пытался представить, что Торндайк может сделать с нынешним делом? Он не отказался от него, хотя рассматривал эту возможность и, возможно, обдумывал ее в этот самый момент. В данном случае человек составил свое собственное завещание, возможно, сам его написал, добровольно принес его в определенное место и заверил в присутствии компетентных свидетелей. Не было никакого намека на принуждение или на влияние извне. Завещатель был признан вменяемым и полностью осознающим свои действия. Если завещание не соответствовало его желаниям, что, однако, не может быть доказано, значит ошибка вызвана его собственной небрежностью при составлении документа, а не какими-либо необычными обстоятельствами. И проблема, над которой, похоже, размышлял Торндайк, заключалась в том, как опротестовать завещание.

Я еще раз сопоставил все детали из прослушанных мною показаний, но, как ни крути, я не смог извлечь из них ничего, и вынужден был согласиться с оценкой мистера Марчмонта. Один момент вызывал во мне любопытство – почему Торндайк хочет осмотреть комнаты, где жил покойный Джеффри Блэкмор? Он, правда, не проявлял особого рвения, но я видел, что вопросы, которые мой друг задавал Стивену, были направлены на то, чтобы получить возможность увидеть квартиру своими глазами, а не просто с целью получить информацию.

Я все еще размышлял на эту тему, как мой коллега вернулся, сопровождаемый бдительным Полтоном с чайным подносом, и я сразу же набросился на него.

– Торндайк, – сказал я, – пока вы прохлаждались, я думал о деле Блэкмора.

– И я могу считать, что проблема решена?

– Нет, я застрял. Я ничего не могу придумать.

– Тогда вы в таком же положении, что и я.

– Но если вы ничего не можете сделать, зачем взялись за это завещание?

– Я взялся только для того, чтобы поразмышлять, – ответил Торндайк, – я никогда не отвергаю дело сразу, если оно не является явно сомнительным. Удивительно, как снижаются трудности и даже исчезают невозможности, стоит только внимательно к ним присмотреться. Опыт научил меня, что как минимум стоит обдумать даже самый маловероятный вариант.

– Кстати, почему вы хотите осмотреть жильё Джеффри? Что вы ожидаете там найти?

– У меня вообще нет никаких ожиданий. Я просто ищу случайные факты.

– А все те вопросы, которые вы задавали Стивену Блэкмору? У вас не было никакой определенной цели?

– Никакой, я просто хотел получить как можно больше информации об этом деле.

– Но, – воскликнул я, – вы хотите сказать, что обследовать комнаты собираетесь тоже просто так?

– Я бы так не сказал, – ответил Торндайк, – это юридическое дело, но позвольте мне привести аналогичный случай из медицинской практики, который, в силу вашей профессии, вам будет проще понять. Предположим, что к вам обратился человек, скажем, по поводу прогрессирующей потери веса. Он не может дать никаких объяснений. У него нет ни боли, ни дискомфорта, ни каких-либо других симптомов. В общем, он чувствует себя прекрасно во всех отношениях, но постоянно теряет вес. Что бы вы сделали?

– Я бы тщательно его обследовал, – ответил я.

– Почему? Что бы вы ожидали найти?

– Я не знаю, что конкретно я бы искал, но в этом случае стоит проверить орган за органом и функцию за функцией, и если бы я не нашел никаких отклонений, только тогда я бы мог сказать, что сдаюсь.

– Именно, – подтвердил Торндайк, – это как раз моя позиция и моя линия действий. Вот случай, который является совершенно обычным и простым, за исключением одного аспекта. В нем есть одна аномальная особенность. И эту аномалию нечем объяснить. Джеффри Блэкмор составил завещание. Это был правильно составленный документ и он, очевидно, полностью соответствовал его намерениям. Затем он отменил его и составил другое завещание. Никаких изменений в обстоятельствах или намерениях не произошло. Положения нового завещания, по его мнению, были идентичны старому. Новый документ отличался только тем, что имел дефект в составлении, о котором покойный, должно быть, не знал. Почему же он отменил первое завещание и заменил его другим, которое, по его мнению, было идентичным? На этот вопрос нет ответа. Это аномальная особенность дела. Должно же быть какое-то объяснение этой ненормальности и мое дело найти его. Но факты, которыми я располагаю, объяснения не дают. Поэтому моя цель – поиск новых сведений, которые станут отправной точкой для расследования.

Этот вариант ведения дела, каким бы разумным он ни был, не показался мне достаточно убедительным. Я снова вернулся к позиции Марчмонта, утверждавшего, что в действительности ничего спорного нет. Но наше внимание тем временем заняли другие вопросы, и только после ужина мой коллега вновь вернулся к этой теме.

– Как вы смотрите на то, чтобы проехаться сегодня вечером до «Нью-Инн»? – поинтересовался он.

– Думаю, – заметил я, – лучше поехать днем. В этих старых домах обычно не самое лучшее освещение.