— Мира! Мира! Пойдём сегодня после завтрака к реке? — ведя меня за руку к столу, запищала восторженная подруга. — Я тебе тако-о-е покажу! — и заговорщически подмигнула.

— Пойдём, конечно, — согласилась я.

Отказывать Сальвии было чревато серьёзной обидой. Хотя нам уже и было по 15 лет, но она была совсем как ребёнок. Такая же наивная и ветреная, лёгкая, как и несколько лет назад. Мне и нравилось в ней это чувство непринуждённости и беззаботности. С ней я могла отвлечься от всего, что навалилось за последнее время, почувствовать себя снова ребёнком, а не слишком рано повзрослевшим подростком. Её лучезарная улыбка и вечное стремление проказничать не оставляли шанса серьёзности и угрюмости.

Тем временем стол был накрыт, и мы приступили к завтраку. Тётя Анна хоть и была довольно молодой женщиной, но хозяйкой была изумительной. То, что она готовила, всегда вызывало восторг — настоящие шедевры. Казалось бы, простая каша, а таяла во рту и играла на языке целую симфонию вкусов, а её фирменные булочки идеально дополняли любой завтрак. Даже травяной чай у неё был особенный, слегка сладковатый, немного пряный, и пах летним лугом.

Я улыбалась. Как же хорошо!.. Родной дом, близкие люди. Пусть и не родители, пусть я теперь маму и папу больше никогда не увижу. Но я смотрела на дядю, тётю, сводную сестру и мне ставало тепло на душе, и я знала, что здесь мой дом, и мне всегда есть с кем поговорить. Я выросла с ними, они приняли меня как родную, поэтому я никогда не буду одна. Они сидели рядом и улыбались мне в ответ. |

Ароматы и вкусы стали куда-то исчезать, картинка счастливой семьи за столом смазалась и потемнела. Тепло и уют сменились пронизывающим холодом и болью.

Я что, лежу? Нет! Нет! Только не это! Вставай! Надо дойти! Сознание отчаянно забилось в панике. Попыталась привстать на руках, локти подогнулись, и я завалилась на землю. В голове помутилось. Проклятье!

— Эй, кто это там? Смотри! — донёсся приглушённый тонкий девичий голос из темноты.

— Где? — грубый мужской.

— Там, смотри! В снегу кто-то шевелится! — Хруст снега под сапогами становился всё ближе.

— Это же накидка с гербом нашей империи! — прозвучало немного ближе.

Я попробовала открыть глаза, но увидела лишь невнятные смазанные силуэты.

— Она ещё жива. Бери её быстрее! Отнесём в дом, — приказал обеспокоенный женский голос.

Большой силуэт склонился надо мной, поднял на руки, и мир погрузился в темноту окончательно.

Дверь еле слышно скрипнула. Тихие шаги приблизились. Лба коснулась прохладная рука. По телу прошла дрожь, и выступили мурашки. Шаги постепенно удалились. Снова раздался скрип. Глаза разлепились с трудом, а картинка оказалась размытой. Проморгалась. Увы, но это не особо помогло — картинка стала чётче совсем незначительно. Попыталась оглядеться и понять, где я нахожусь: комната маленькая и почти пустая, пол и стены сплошь из потемневшего дерева безо всякого покрытия. Смогла разобрать очертания шкафа в левом дальнем углу, дверь посередине стены напротив кровати, на которой лежала, и прикроватную тумбочки с одиноким подсвечником и стаканом воды у изголовья.

Ужасно хотелось пить. Горло першило, было больно сглатывать густую слюну. Прислушалась к телу: прохладно, хотя укутана я была очень хорошо, ребро побаливало, кажется, стянули тугой повязкой. Достала руку из-под одеяла и прикоснулась к лицу. Влажное. Скривилась от неприятного ощущения.

Где же я? Дошла или заблудилась… Так, ладно. Раз уж меня спасли, то вряд ли до меня добрались недруги. Значит можно будет всё разузнать. А пока надо дотянуться до воды. Во рту будто пустыня застыла.

Попробовала осторожно опереться на руку и приподняться. Бок заныл сильнее. Будьте прокляты беорхийцы! Поморщилась, но боль пришлось пересилить. Жажда душила куда сильнее. Можно было и потерпеть, не принцесска. Подтянулась всем телом ближе к тумбочке, превозмогая новый приступ боли в сломанном ребре. Рука потянулась к стакану…

— Эй, что это Вы делаете! Вам нельзя напрягаться!

Дверь распахнулась, и в проходе застыла черноволосая молодая девушка с большой глубокой миской в руках.

Зрение потихоньку приходило в норму, и я увидела, как её яркие голубые глаза расширились от удивления, а лицо приняло крайне обеспокоенный вид. Эту девушку я раньше не видела. Значит, едва ли я в своей деревне. И куда же меня занесло… Неужели всё-таки заблудилась?

Я тут же поникла, одёрнула руку и спряталась в одеяло по самые глаза, как шкодливый ребёнок. Да чёртово ребро! Скривилась от резкой боли. Девушка этого не заметила, по всей видимости: её лицо смягчилось, а губы тронула мягкая улыбка.

— Я Вам сейчас подам, — она спешно, но изящным лёгким шагом, подошла к тумбе и поставила миску на табурет около кровати.

Грации этой девушки могла позавидовать любая аристократка. Не была она похожа на простую деревенскую девку, пусть даже облачена в простое рабочее платье и фартук.

Её нежные руки стянули моё укрытие, легли мне на плечи и помогли приподняться и сесть. Она протянула мне стакан с водой и мило улыбнулась. Однако на лице девушки читалось явное беспокойство.

Под пристальным взором я начала пить. О да! Свежая, чистая, вкусная вода! Залпом пить было очень больно, но я не могла остановиться. Капли проливались и текли по шее, обжигая прохладой разгорячённую жаром кожу. Я, наконец, оторвала стакан ото рта и, пока отдышалась, не заметила, как ловко у меня из рук этот стакан выудили.

— Я принесла воды, чтобы умыть Вас, госпожа. Но Вы пришли в себя. Я оставлю её здесь, чтобы Вы смогли сами, если Вам стало полегче… — она неловко опустила взгляд, подвинула миску ближе к кровати. — Я пока принесу ужин, — и шустро скрылась за дверью.

И как только она так быстро и тихо передвигалась? И что ещё за госпожа? Мы ведь походили на ровесниц, и я уж точно не была похожа на даму высокого происхождения. Скорее это мне её стоило называть госпожой.

Пока мысли о нынешнем положении дел роились в голове, решила, что действительно стоит освежиться и привести себя в порядок. Наверняка выглядела как кошка облезлая. Откинув одеяло, обнаружила, что одета в длинную ночную сорочку из тонкого льна. Приятная на ощупь, почти белая, не из дешёвой ткани. Надеюсь, мою одежду не выбросили, сочтя её лохмотьями.