Шрифт:
«Несмотря на все желание работать, люди подавлены, они видят только множество неудач... Я считаю, что фюреру срочно необходимо обратиться к этим людям. Я верю, что это совершенно необходимо. Весь немецкий народ этого ждет».
Далее Дёниц рассказал ему, как люди, с которыми он говорил в Гамбурге, спрашивали его, когда же Германия отомстит и когда будет улучшена система воздушного прикрытия. Но он им этого не сказал, рассудив, что эти сведения могут попасть в руки разведки противника.
«Я верю, что мы можем сказать немецкому народу, что нужно положиться на терпение и силу духа, что немецкий народ не может всегда требовать ответов на то, когда и как положение улучшится, и что, если этого не произойдет, они имеют право сдаться. Тогда мы проявим себя такими, какими нас считают англичане, которые говорят, что они могут выдерживать авианалеты потому, что они сильнее, и что немцы ближе к итальянцам в этом смысле. Я верю, что мы можем вдохновить немцев, указав на гордость и честь, а не делая обещаний и не зароняя надежды, которые невозможно исполнить».
Он все время говорит своим офицерам, что их долг в том, чтобы поднимать моральный дух в моряках.
Гитлер внимательно выслушал все, что он сказал, и поблагодарил, но предложения не возымели успеха. Теперь вокруг него рушился мир реальности, и он отказывался выйти наружу из своего воображаемого мира, который он удерживал за счет устоявшихся развлечений в виде брифингов, совещаний и намеренно «уютных» чаепитий со своими друзьями-«нибелунгами» на массивной бетонной крыше его ставки посреди восточнопрусского леса, и не желал видеть разрушений вокруг.
Между тем трагедия поразила семью брата Дёница Фридриха. Его дом находился в Берлине, дочерей он эвакуировал в Восточную Пруссию, но сам работал в столице — где неясно — и был дома на Лихтерфельде, когда в него попала зажигательная бомба во время налета в ночь с 23 на 24 августа. Он получил ожоги третьей степени и умер 25-го числа.
Обнаружив, что его фамилия — Дёниц, власти проинформировали гросс-адмирала; сделали ли они это до того, как Фридрих умер, дав братьям возможность попрощаться, или он был в коме или уже мертв к тому времени, неизвестно. Можно понять, что он участвовал в похоронах 2 сентября и что жена Фридриха Эрна переехала жить в его дом в Далеме, а его три дочери проводили школьные каникулы с ним и Ингеборг весь остаток войны, принеся дыхание весны в его все более мрачнеющий мир.
8 сентября 1943 года пришла весть о том, что итальянцы предали, как давно уже предвидел Гитлер, подписав мир с союзниками; тут же были задействованы планы, разработанные именно на этот случай, и серией молниеносных ходов Рим был окружен, итальянская армия разоружена, Муссолини выкраден и поставлен снова во главе государства.
В результате еще до конца месяца центральная и северная Италия стали немецкой провинцией при марионеточном правительстве. Действия по захвату флота оказались не столь удачными, большая часть тяжелых кораблей ускользнула и перешла к союзникам, которые начали высадку в континентальной Италии за пять дней до того, как был опубликован мирный договор; большая часть легких судов и субмарин тоже ускользнула, хотя некоторые и удалось захватить в соответствии с планом.
Хотя большая часть этих ходов была хорошо продумана и блестяще исполнена, они ничего не изменили в оборонительном положении рейха. На Востоке Манштейн отступал. Дёницу было приказано задействовать часть своих сил в Черном море для эвакуации войск и помощи в превращении Крыма в «крепость», которую следовало удерживать до последнего.
К тому времени критическое отношение к войне распространилось уже и на флоте; сложно установить точные факты, но, судя по документам, оперативный штаб Дёница в Берлине уже не общался с ним с глазу на глаз, и недовольство расходилось через тех офицеров, чьи обязанности приводили их к столкновению с более широким кругом дел; среди них в юридическом отделе флота был Бертольдт, брат графа Клауса Шенка фон Штауффенберга, который недавно присоединился к заговору против Гитлера.
Касались ли недовольство и критика лишь безнадежной стратегической ситуации, в которую Гитлер загнал Отечество, или позора, которым преступления национал-социалисты запятнали имя Германии, или же речь шла о фанатической преданности режиму самого Дёница и о его стратегии, непонятно. Однако очевидно, что он воспринимал это недовольство всерьез, так как 9 сентября выпустил «Декрет против критики и жалоб».
Он начинается с напоминания о «потрясающих победах», которые были одержаны в начале войны и заложили фундамент для успешного ее завершения. Такие успехи были величайшими событиями в жизни любого солдата; моменты поражения и ожидания было вынести тяжелее, и именно такие моменты требуют всех сил и внутренней убежденности. Но эти силы подтачивают нытики, которые говорят «с осуждением и без почтения обо всем, и обычно о тех вещах, в которых ничего не понимают». Никто не может видеть больше, чем маленький сектор военных действий; и, следовательно, лишь «глупые, самодовольные и злобные люди» могут воображать себя достаточно компетентными, чтобы критиковать военные и политические меры, которых они не понимают.
Он заканчивает так: «Нытики, открыто передающие свои жалкие ощущения своим товарищам и другим соотечественникам и тем самым ослабляющие их волю и уверенность как солдат, будут безжалостно судимы трибуналом за подрыв вооруженных сил. Фюрер заложил основу единства немецкого народа при помощи идеологии национал-социализма. Задача всех нас в этот период войны сохранить это ценное единство своей твердостью, терпением и постоянством в сражении, на работе и в молчании».
Слово «молчание» не просто означало — «без жалоб»; ввиду всех историй о зверствах СС на Востоке, которые циркулировали по Германии на всех уровнях, и сведений об уничтожении миллионов евреев, которые распространяли Би-би-си и другие запрещенные радиостанции, возможно, «молчание» имело более зловещий смысл.