Отец Дёница явно сдал социальный и финансовый экзамены, и 1 апреля 1910 года Карл прибыл в Киль, чтобы поступить в Имперский морской флот в качестве морского кадета.

В одном наборе, или экипаже, с ним было еще 206 юношей, и почти половина из них оказалась сыновьями ученых — потрясающая цифра и прекрасная иллюстрация того, сколь значимым был вес профессорского сословия в «мировой политике». Еще 26 юношей были из дворян, почти все — из мелкопоместных, обычно обнищавших и порой даже с сомнительной родословной; некоторые были сыновьями офицеров-недворян и помещиков; 37 — из семей торговцев и фабрикантов; и 32, как и сам Дёниц, относились к среднему классу. Был лишь один крещеный еврей и, без сомнения, один или два показательных представителя «малого народа».

Карл Дёниц вошел в новое для него окружение с большим энтузиазмом — по крайней мере, так представляют его мемуары — с самого начала; «Как интересна, почти восхитительна была гавань Киля, где в выходные крейсеры, линкоры и другие военные корабли стояли на якорях у бочек! Как интересен был длинный мол у Кильвика, где в рабочие дни вдоль берега лежали подводные лодки!..» Он писал эти воспоминания на закате дней, одинокий человек, переживший целую череду личных трагедий и живший, по словам одного наблюдательного посетителя, «все больше и больше в своем блистательном прошлом».

Но какой моряк не оглядывается в старости на невинные дни своей юности, когда предвкушение будущих приключений, новых земель и первый неописуемый запах палубы корабля и морской соли снова с резкой горечью оживают в его душе?! Несомненно, для Дёница юношеские впечатления от его посвящения в спартанский режим муштры и утомительных физических упражнений в Киле остались «прекрасными воспоминаниями».

После шести недель, потраченных на приобретение солдатской выправки, кадетов послали на учебные корабли: Дёниц и 54 других новобранца попали на тяжелый крейсер «Герта». Здесь во время плавания по Средиземному морю они приобретали элементарные навыки морской службы, узнавали все, что касалось корабля и лодок, впитывали базовые сведения по навигации, артиллерии и инженерному делу, а также три изнурительные недели провели в кочегарке, обеспечивая углем котлы. Это была напряженная подготовка, намеренно приближенная к пытке. Они должны были за десять месяцев изучить то, на что офицеры в британском королевском флоте, поступая в тринадцатилетнем возрасте, тратили пять лет. Порой им приходилось работать на пределе человеческих сил. «Таким образом мы получили возможность проверить себя и узнать себя наилучшим образом. Я благодарю Бога за эту возможность».

В подобных напряженных условиях школьное братство было весьма крепким. Дёниц уже завел дружбу с кадетом, который стоял рядом с ним в строю, когда они еще занимались пехотной подготовкой. Теперь они оказались в одном подразделении и стали буквально неразлучны, по словам Дёница, разделяя одни и те же взгляды на свою новую жизнь и жизнь своих соучеников, работая вместе и отправляясь вместе на берег в увольнительную. Этим другом был барон Гуго фон Ламезан, выходец из баварской семьи, находившейся в некотором родстве с французским дворянством.

Невозможно было найти пару более непохожих друг на друга людей: Дёниц был скрытен, очень серьезен и молчалив, младший сын рвущегося наверх отца, который воспитал его в традициях постоянного труда и, если использовать фразу самого Карла Дёница, с умом северного немца, даже, вернее, пруссака; и фон Ламезан, аристократ с более легкомысленного юга, чья смуглая кожа и телосложение выдавали примесь латинской крови, которая смешалась с немецкой у его дальних предков.

Офицеры, которые отвечали за кадетов, имели на них огромное влияние во всем, что касалось этого столь утомительного введения в службу. Кадетам «Герты» повезло, по Дёницу, в том, что у них были первоклассные офицеры, старшего из которых он описывает как «образец спокойного, культурного поведения». Личная скромность, выправка и внешний вид, писал Дёниц, стояли на первом месте в списке добродетелей, и, вероятно, воспитание их было самой важной задачей этих офицеров.

Когда Дёница гораздо позже спросили, каков был основополагающий принцип его обучения в качестве морского офицера, то он ответил: «Кантовский принцип категорического императива... исполнение своего долга имело высшую моральную ценность». Без сомнения, в этом ответе, записанном уже после Нюрнбергского процесса, сознательно или несознательно гросс-адмирал обращался к главному пункту своей защиты — «долгу», даже говоря о своей тренировке в молодости. То же самое можно сказать и о его стремлении воспеть скромность и чувство справедливости, которые прививались морским кадетам.

Но он даже не упомянул в своих мемуарах о жестоких наказаниях, бывших по-прежнему в ходу и практиковавшихся в отношении юнг, основы будущего корпуса унтер-офицеров, которые тренировались рядом с кадетами. Порка была широко распространена, и за мельчайшие нарушения устава юнг все еще привязывали к мачтам.

Также он не описывает, как, стремясь создать атмосферу исключительности в корпусе военных морских офицеров, кадетам прививали стиль офицерства прусской армии; это значило воспитание особого сурового тона в голосе, с этаким носовым призвуком, высокого и похожего на лай. Намеренно грубой, часто с грамматическими ошибками речи. Озабоченности вопросами личной и кастовой чести — дуэль, разрешение кайзера на брак, суд чести для латания дыр в рыцарском кодексе, особенно в том, что касается дуэлей и отношений с неподобающими женщинами, а на борту корабля упорное отделение себя от офицеров-специалистов, унтер-офицеров и уравнение в правах с элитой, помощниками капитана. Может быть, он не упоминает эти «знаки отличия» именно потому, что они и стали тем, что позже нанесло такой мощный удар по чести морских офицеров империи.

Другим характерным пропуском в мемуарах стало замалчивание такого примечательного факта, как культивирование чрезвычайно напряженного отношения имперского ВМФ к Великобритании. С одной стороны, офицеры королевского флота почитались как кровные братья; гросс-адмирал принц Генрих Прусский заметил британскому морскому атташе, что «все прочие большие европейские нации не являются “белыми людьми” — идея, с которой атташе полностью не согласился: “Его Королевское Высочество отвечал в особой британской манере, что в нашем флоте этим слишком озабочены”». С другой стороны, имперский морской флот сознательно и упорно готовился ко «дню» — тому финальному моменту, когда более молодой, более мужественный, более трудолюбивый и более эффективный германский флот, оседлав волну истории — так сказал Трейчке, — отберет трезубец у стареющей владычицы морей в великой битве в Северном море.