«Нам нужно, чтобы она научилась, — предупреждали они его. — Ты не можешь вмешиваться во все вопросы, брат Ревик, просто потому, что ты там, и тебе неприятно видеть сородича-видящего в эмоциональном или физическом расстройстве. Ты не можешь помешать ей узнать о реалиях её мира. В частности, ты не можешь помешать ей узнать о реалиях жизни наших кузенов-людей и их менее лицеприятных поступках по отношению друг к другу и другим биологическим видам. Если ты будешь защищать её от любых негативных последствий того, что она воспитывается как одна из них, это перечеркнёт всю цель воспитания Моста в человеческой семье».

Ревик понимал эту логику.

По большей части.

Однако это все равно злило его.

Это особенно разозлило его в одном примечательном случае с соседом, который коллекционировал игрушечные поезда.

Сосед использовал те самые поезда, чтобы заманивать соседских детей, когда их родителей не было рядом. Этот кусок дерьма чуть не трахнул её, когда ей было меньше девяти лет, и, вероятно, трахнул бы, если бы человеческий отец Элисон не заподозрил что-то неладное и не запретил Элли когда-либо ходить туда снова.

Тогда Ревик был относительно новичком на этой работе.

Он испытал шок — и почти безрассудный гнев, если честно — когда Совет сказал ему не вмешиваться. Они даже открыто пресекли его действия, когда он поначалу проигнорировал их и всё равно попытался вмешаться.

Это было первое предупреждение Ревика.

К счастью, приёмный отец Элли оказался не полным идиотом и сам понял, что что-то не так. Однако это заняло у него несколько недель.

За это время Ревик пытался предупредить его… дважды… и снова Совет его пресёк.

Большую часть того времени Ревик постоянно спорил со старшими монахами, пытаясь убедить их позволить ему вмешаться, даже после того, как они вынесли ему предупреждение. Он указал, что у неё даже нет преимуществ, которые были бы у человека в подобных ситуациях, что её раса делала её более уязвимой для определённых видов манипуляций, чем любого человека, независимо от его возраста.

Далее он утверждал, что она неизбежно будет винить себя, если не поймёт этого.

Ревик всё ещё твердо верил, что если бы она знала правду о своей расе, то знала бы, как лучше защитить себя. Она, естественно, знала бы больше о своих слабостях, которые не связаны с характером, пристрастиями или даже наивностью, а относились непосредственно к видовым различиям.

Аргументы Ревика были отклонены.

По той же причине он, не спрашивая, знал, что они сказали бы о ситуации с Джейденом.

Ей не угрожала физическая опасность — даже Ревик мог это признать, хотя ему почти хотелось, чтобы такая угроза была, чтобы он мог сделать что-нибудь напрямую, может, попросить одного из пьяных завсегдатаев вечеринки ворваться туда и избить к чёртовой матери этого маленького ублюдка, пока его штаны спущены до лодыжек.

Но Джейден не причинил ей вреда.

Она более или менее дала согласие на то, что произошло.

Однако для Ревика незнание-того-кем-она-была означало, что ею всё равно пользовались.

По сути, Совет позволял манипулировать ею. Они делали её крайне уязвимой для тех или иных манипуляций со стороны людей, которые не прочь давить на неё или даже попирать её границы. Её расовая принадлежность только усугублялась тем эффектом, который её свет Моста оказывал на других..

И да, это его злило.

Несмотря на это, Ревик удивился, когда Джейден взял её за руку и потащил с танцпола в ванную этого захудалого дома, похожего на лачугу художника.

Он удивился, что маленький засранец был так откровенен с ней… И ещё больше поразился, когда его прямолинейность скорее возбудила её, нежели разозлила.

Конечно, ей было… сколько? Двадцать один? Уже двадцать два?

Так что едва ли ребёнок. Особенно по человеческим меркам.

Ревик знал, что не видит её ясно, несмотря на почти постоянную близость к её свету. Его также иногда смущало, насколько по-другому она ощущалась за Барьером по сравнению с тем, как она вела себя в мире со своими друзьями. Не помогало и то, что физически она взрослела примерно в три раза быстрее, чем обычный видящий. Он уже был вынужден приспосабливаться к переменам в ней, которые у обычного видящего произошли бы только через десять-двадцать лет.

Он также был вынужден наблюдать, как её свет развивается в геометрической прогрессии, вероятно, из-за того, кем она была, и того факта, что она действительно отличалась от большинства видящих.

На самом деле, от всех остальных видящих.

Она была Мостом.

По словам старейшин, Мост не реинкарнировала тысячи лет.

Мост приходила только тогда, когда в континууме живых существ потребовался новый эволюционный скачок. По той же причине видящие обычно неоднозначно относились к её приходу.