Шрифт:
— Я думал, ты слишком сильна, чтобы поддаться искушению, — усмехается Закари. — Твоя броня должна быть сделана из стекла, чтобы так легко разбиться.
— Есть много способов целоваться в доспехах, — говорю я с улыбкой.
— И это было все, о чем вы могли мечтать? — внезапно спрашивает он, почти перебивая меня. — Твой избранник был достоин тебя?
— Думаю, да. Тот, кто достоин быть твоим другом, должен быть достоин и моих поцелуев, не так ли?
Он смеется, резко и невесело. — Мои друзья никогда бы не подумали поцеловать тебя. Они никогда бы не осмелились.
— А вот Лука посмел бы, — говорю я, вспоминая дикий смех Луки и его отталкивающее предложение.
Все тело Закари напрягается. — Лука поцеловал тебя?
— Я никогда этого не говорила, — отвечаю я.
Свалить свою ложь на Луку — идеальное решение. Во-первых, потому что какой бы кодекс чести ни был между Молодыми Королями, Луку это, похоже, не волнует. Во-вторых, потому что Лука, скорее всего, согласится на мою ложь только из садистского удовольствия. И наконец, самое главное, потому что Закари причинил мне боль, и я хочу причинить ему ответную боль.
— Ну что ж, вот тебе и приз, — говорю я, заполняя тишину, оставшуюся после Закари, который стоит передо мной, застыв и стиснув челюсти. — Может, в следующий раз предложишь мне что-то, что ты действительно можешь мне дать.
С той же довольной ухмылкой, которую он подарил мне ранее, я поворачиваюсь и ухожу.
За пределами учебного зала тишина почти оглушительная. Я пьяна, как никогда раньше, и темный коридор колышется вокруг меня, пока я иду. В конце коридора во мраке появляется лицо, и это меня пугает.
Я подхожу ближе и издаю вздох удивления.
Мраморный бюст Аполлона на постаменте — бога музыки, поэзии и стрельбы из лука. Я подхожу ближе, пока не оказываюсь прямо перед ним. Я смотрю в пустые глаза и провожу кончиками пальцев по локонам его волос, по складкам плаща, который он носит, перекинув через одно плечо.
Он красив, безбородый, с серьезным выражением лица — почти хмурым, а легкий изгиб его пухлых губ прорисован скульптором в мельчайших деталях.
Я наклоняюсь вперед, закрываю глаза и прижимаюсь губами к губам Аполлона.
Мрамор холодный под моими губами — метафора холода в моем сердце. Я лгала Закари из гордости, я причинила ему боль из мести, но я не чувствую ни удовлетворения, ни триумфа.
Я вообще ничего не чувствую.
Марк Аврелий писал в своих "Медитациях": "Насколько более тягостны последствия гнева, чем его причины". Легко сказать, если вы склоняетесь к философии стоицизма, которая ценит логику превыше всего остального.
Позволить логике управлять вашими действиями — благородная цель, но как она работает, когда алкоголь берет верх и вы вдруг начинаете действовать из чистого, мелкого импульса?
И значит ли это, что естественный импульс человечества — это эмоции, а логика, следовательно, неестественна?
Не знаю. Раньше я думала, что на все есть ответ, если только приложить достаточно усилий, чтобы его найти. Сейчас я нахожусь на последнем курсе колледжа, на втором курсе программы "Апостолы", и все, что я знаю наверняка, — это то, что я вообще ничего не знаю.
Хотя нет, кое-что я знаю наверняка.
Что мои действия во время вечеринки в учебном корпусе имеют последствия. Впервые я осознаю это на уроке литературы, когда впервые вижу Закари после вечеринки.
Мы, конечно, сидим рядом друг с другом, поскольку все учителя английского в Спиркресте считают, что единственный способ получить высшую оценку — это помогать друг другу, не понимая, что единственное, что нами движет, — это конкуренция, а не сотрудничество.
Закари приходит первым и уже садится, когда я вхожу в класс. Я подумываю о том, чтобы вообще не приходить, но у меня были отличные результаты по литературе, и я не могу заставить себя дать Закари потенциальное преимущество над собой, пропустив урок. Я проскальзываю в комнату, прижимая к себе сумку, и быстро сажусь, доставая учебники и позволяя волосам упасть, как занавес, между мной и Закари.
Если мы не будем смотреть друг другу в глаза, не будем разговаривать и никогда больше не будем общаться друг с другом, то все будет хорошо. Это моя ложь на сегодня, и я держусь за нее, как за амулет против разгневанного бога.
— Итак, друзья, сегодня наступил момент, которого мы все так боялись, — пятая сцена второго акта "Отелло". Когда мы только начали читать пьесу в начале сентября, я попросил вас прочитать до пятого акта, но не дальше. Может ли кто-нибудь из вас догадаться, почему?