Я стоял позади неё и жадно впитывал взглядом каждый её сантиметр, пока она меня не видела.

На ней было жёлтое платье с цветочным принтом и эти красные ковбойские сапоги, которые просто сводили меня с ума. Каждый раз, когда я смотрел на неё, мне казалось, что эти сапоги топчут мне грудь.

Мне стоило нечеловеческих усилий не перекинуть её через плечо и не утащить в постель прошлой ночью. Даже когда я взял себя в руки и поставил между нами границу, которая должна была быть там с самого начала, я смотрел, как она уходит, с пульсирующей болью в паху и напряжением, которое никак не проходило. Позже я стоял у её двери, сжав кулаки в мучительном колебании — голова говорила одно, тело умоляло о другом.

Но в итоге здравый смысл победил. Она была под моей защитой. Она выпила. Возможно, она даже не имела в виду те слова, что сказала.

Я не мог рисковать.

Поэтому пришлось разобраться с этим самому, отчаянно надеясь, что она не услышит, как я, задыхаясь, довожу себя до быстрого, лихорадочного оргазма прямо на её диване, а потом спешно вытираюсь бумажными полотенцами на кухне, заталкиваю их в пакет и закапываю в глубине мусорного ведра.

Я вёл себя как грёбаный подросток.

А утром она только усугубила ситуацию, намекнув, что сделала то же самое.

Я не был уверен, что выдержу так ещё две недели. Прошло всего два дня, а я уже сходил с ума. Как мне продержаться?

— Это оно, — сказал я, проходя мимо неё и хмурясь на отсутствие барных стульев и погасшие подвесные светильники.

— Мне нравится, — сказала она, прогуливаясь по залу к барной стойке. — Очень… — она согнула руку, показывая бицепс, — брутально. Пахнет деревом и тестостероном.

Я зашёл за стойку, раздражённо заметив чей-то оставленный после обеда мусор. Собрал его и бросил в мусорный пакет, оставленный прямо на полу.

— Никто сегодня не работает? — Келли провела ладонью по гладкой поверхности барной стойки, которую для меня сделал Остин из восстановленного дерева.

— Нет. Праздничные выходные.

Она внимательнее осмотрела бар.

— Вау. Это действительно красиво.

— Мой брат сделал.

Она удивлённо взглянула на меня.

— Серьёзно?

— Да. Он делает потрясающую мебель, в основном обеденные столы, из восстановленного дерева. Амбарные двери, старые шпалы, бочки из-под виски… что угодно.

Её глаза загорелись.

— Я хочу обеденный стол из восстановленного дерева. Он сделает для меня?

— Спроси у него. Он наконец-то отходит от управления Two Buckleys вместе с нашим отцом, чтобы открыть своё дело.

— Это здорово.

Она прижалась к барной стойке и ухмыльнулась.

— Ну давай, наливай, бармен. Посмотрим спортивные трансляции, поругаемся на телевизоры, поболеем за местную команду.

Я рассмеялся и покачал головой.

— У меня ещё нет алкоголя, и телевизоры не подключены.

— Облом.

Она вздохнула, развернулась и медленно пошла обратно, ведя пальцами по спинке стула.

— Так ты всегда хотел владеть баром?

— Не особо.

Я пытался думать о чём-то профессиональном или хотя бы нейтральном, но мои глаза всё равно блуждали. Эти рыжие волосы. Эти бёдра. Эти грёбаные сапоги.

— Думал, что будешь в ВМФ всю жизнь?

Она развернула стул, перекинула через него ногу и облокотилась локтями на стол, подперев подбородок кулаком.

В горле пересохло. Если бы у меня было хоть капля виски, я бы себе плеснул.

— Я не особо загадывал наперёд.

— Ты был парнем, который живёт одним днём?

— Нас так учили. Фокусироваться только на том, что делаешь в данный момент, не думать о том, что осталось сделать, и не переживать о будущем. Иначе было бы слишком легко перегореть и сдаться.

— Хотел когда-нибудь сдаться?

— Во время подготовки? Конечно. Все хотели. Но я был упрямым ублюдком.

Один уголок её рта приподнялся.

— О, с этим я знакома.

Я не мог выбросить из головы её раздвинутые ноги под столом, то, как она оседлала меня вчера. Мой рот на её груди. Блядь.

— А ты? — спросил я, пытаясь отвлечься.

— Я?

Она коснулась ключицы — там, куда я вчера уткнулся лбом.

— Я всегда была сосредоточена на музыке. В детстве мой папа играл в местных барах, а мама брала меня и Кевина с собой посмотреть. Я была заворожена этим светом, звуком, аплодисментами. Ему было так весело на сцене, и все его обожали. Иногда он поднимал меня к себе, и мы пели вместе. Это было похоже на магию — петь и видеть, как люди улыбаются, свистят, вскакивают и начинают танцевать.