Отыскав взглядом в толпе придворных Валерию, я заметил, что она заметила мою размолвку с Лицинией и злорадно ухмыляется. Ну что же, кажется, сегодня у меня невезучий день в плане общения с девушками. Бывает и такое, раз на раз не приходится.

— Ты смотри, что они творят, — вдруг сказал громко Евмен. — Разве мы можем допустить такое? Может быть, их снять с гонок?

Он имел в виду две триремы, только что пустившиеся наперегонки по очередному сигналу трубы. Только вместо того, чтобы аккуратно пропустить друг друга перед входом в канал, одна из них вдруг развернулась и ударила другую тараном. Раздался страшный треск, а зрители закричали от негодования и дикого восторга.

К счастью, вторая трирема сумела тоже развернуться в сторону и вероломный удар соперницы пришелся вскользь по ее корпусу. Продолжая разворачиваться, вторая трирема постаралась избежать столкновения и постепенно вообще отвернула нос от въезда в канал. Тогда первая трирема, которой только и нужно было это, прекратила попытки потопить соперницу и на всей возможной скорости рванула к каналу.

Вторая трирема, увидев, что опасность миновала, тоже развернулась и устремилась за ней.

— В правилах ничего не говорится насчет запрета тарана, — сказал Евмен, развернув свиток с описание гребли. — Формально нам не к чему придраться. Корабли действовали в рамках правил.

— Ну, тогда нам нечего вмешиваться, — решил я. — Тем более, что ничего особо страшного не случилось.

— Это произошло только по счастливой случайности, — возразил Евмен. — Если и другие корабли начнут использовать таран, вскоре какой-нибудь из них обязательно затонет и перекроет нам устье канала.

— Это верно, — согласился я. — Пусть глашатаи объявляют, что таран можно использовать только после выхода из канала, в открытом море. Ну, а зрители пусть наслаждаются зрелищами.

Я довольно улыбнулся, поглядел в толпу придворных, разыскивая глазами Валерию или Лицинию, но увидел только Новию Валу. Что такое, разве она не должна быть в Риме?

Мертвенно бледная девушка глядела на меня. Я кивнул, приглашая ее подойти поближе. Приблизившись, Новия прошептала мне на ухо:

— Император, я виделась с римским сенатором Постимием Лоллием Нимногением. Он вовсе не в Риме, а здесь, тайно прибыл в Равенну. Насколько я поняла, он хочет свергнуть тебя с императорского престола.

Сначала мне показалось, что я ослышался. Толпа в порту ревела, мои придворные тоже, шум вокруг стоял неимоверный, а Новия разговаривала слишком тихо.

— Что ты сказала? — переспросил я. — Где этот чертов Нимногений?

— Он в Равенне, — повторила Новия, глядя мне в глаза. — Уже два дня, как здесь. Почему ты не сказал мне об этом? Я случайно узнала в дороге о том, что он едет сюда и едва успела его перехватить.

— Ты видела его? — спросил я, стараясь перекричать гвалт толпы. — Что случилось? Тебе удалось выполнить задание?

Если Вирсания у меня отвечала за мягкие методы убеждения и с помощью соблазнительных красоток должна склонить всех непокорных мужчин к моим ногам, то Новия Вала, моя давняя подруга, пытавшаяся, правда, отравить меня, вполне подходила на роль главы отряда ликвидаторов. Правда, ликвидаторов женского пола и действующих больше ядами, чем кинжалом, но не менее эффективных.

Первым заданием для новоявленной шпионки и политической киллерши было устранение могущественного римского сенатора Нимногения. Это был опытный политический деятель, опиравшийся на поддержку могущественных семей патрициев, чьи корни восходили еще к римским царям, основателям Вечного города.

По своему политическому влиянию он намного превосходил меня, а по контролю финансовых ресурсов и подавно. Все-таки, Рим, несмотря на нашествия варваров и разрушения, продолжал оставаться важнейшим политическим и экономическим центром империи. Первоначальные попытки сблизиться с сенатором закончились провалом.

Нимногений расхохотался в лицо моим посланникам и заявил, что никогда не подчинится молокососу, который только недавно оторвался от мамкиной сиськи.

— Пусть Момиллус слезет с трона и отойдет в сторонку, — сказал он посланнику. — Может быть, тогда я покажу его. Если он не наигрался в солдатиков со своими партиями в этой провинциальной песочнице Равенне, то пусть приходит сюда и узнает, каково это, вести политическую борьбу в самом Риме. А если не сможет играть на нашем уровне, тогда пусть поскорее отойдет с дороги, иначе мы снесем его и растопчем, как стадо бешеных быков.

После этого я понял, что он ни за что не согласится заключить со мной политический союз. Это значит, что в поддержке мне отказали практически половина всех влиятельных родов Рима. Очень жаль, а я так рассчитывал на их помощь.

Впрочем, понять их тоже можно. Какой политический деятель тяжеловес в здравом уме и твердой памяти согласится иметь дело с мальчишкой, у которого нет ни денег, ни связей, ни даже воинов? Даже собственный отец его презирает. И несмотря на кое-какие успехи, из далекого Рима все мои достижения в провинциальной Равенне казались незначительными и мелкими, как мышиная возня в гнилой траве.