— Живыми или мертвыми, — со вкусом повторил Лакома и поклонившись, отправился из покоев.

Мы к тому времени уже стояли возле писцины, поскольку я желал окунуться в водоем, а затем освежиться в терме.

— Император, надо ли мне тоже ехать? — спросил Донатина, не глядя на Бамбали. — Всадники фрументариев с успехом справятся с поиском беглецов.

— К сожалению, твои фрументарии проморгали дерзкий побег заключенных прямо из моего дворца, — заявил я. — Поэтому ты должен лично возглавить поиски. Не возвращайся без них, только так ты сможешь исправить свои ошибки.

Донатина поклонился и отправился вслед за Лакомой. Я пригласил Бамбали остаться и рассказать еще, что теперь можно ждать от беглецов.

— Если вы не поймаете их, то ждать нужно только плохие новости, — заявил бывший протоспафарий. — Веттониан, Тибул и все их люди в ярости. Они поднимут всех своих знакомых и приведут в Равенну варваров, чтобы захватить город. При этом они уже не будут руководствоваться соображениями разума, а будут делать только отомстить. Мне, как человеку, который предал их, вообще теперь не хочется спать. Как только я подумаю, что Веттониан сделает со мной, если я попаду в его руки, я места себе не нахожу.

Мы разговаривали еще около часа, а потом Бамбали уехал по делам, пообещав сразу сообщить, как только у него появятся новости.

Я вернулся в кубикулу, а Родерик остался дежурить возле моей спальни, не пуская туда никого, кроме тех, кому можно было войти, обычно это были мои женщины.

Подойдя к клинии, я обнаружил спящую Лицинию. Девушка лежала, подложив руки под щеку и лунный свет из маленького окошка падал на ее лицо. Я наклонился и поцеловал ее в губы. Девушка крепко спала и даже не думала проснуться.

Вернувшись к окошку, я посмотрел на спящий город, освещенный только по главным улицам. В небе сияла убывающая луна, судя по ней, завтра будет отличная погода. Я посмотрел на Равенну, укрытую темнотой, в который раз подивился тому, что нахожусь сейчас в теле юного императора за полторы тысячи лет от родного времени и тоже лег спать.

Ночью я спал неплохо, только иногда снились женщины, которых я обманул, они печально и укоризненно смотрели на меня. Только одна из них, Вика, сказала во сне:

— Ты еще пожалеешь, Роман, что связался со мной. Ты еще пожалеешь, пожалеешь… — а потом поцеловала меня и прошептала на ухо: — Вставай, милый Ромул. Как бы я не пожалела, что пропустила соревнования трубачей.

На второй день в амфитеатре проводили турнир творческих людей: стихотворцев, трубачей, музыкантов и глашатаев. По сути дела, это был музыкальный фестиваль.

Для меня такие зрелища были не в диковинку. Я еще в прошлой жизни проводил несколько таких мероприятий, особенно много в провинциальных городах России и СНГ, привлекая туда поддельных знаменитостей. Звезды, конечно же, были нашего, местного разлива, на иностранных я не замахивался, разве что иногда делал рекламу, будто приехала некогда популярная группа которой половины двадцатого века.

Народ, помнится, валил валом. Сегодня я тоже намеревался посмотреть на фестиваль. В будущем можно будет расширить программу, сделать более эмоциональной и увлекательной, а там и проводить концерты по всей Западной Римской империи. А то и устроить гастрольный тур в Константинополь.

На деле все эти громко озвученные соревнования герольдов вылились в жалкое зрелище. Сначала собрались трубачи и состязались, кто из них сможет извлечь из своей трубы самые чистые и мелодичные звуки. Зрители на трибунах громко кричали, выражая одобрение, или свистели и улюлюкали, высказывая осуждение.

Следом за тем выступили рекламаторы. Они тоже отдавали на суд публики и специального жюри свои голоса, громко читая различного рода стихотворения, например, Вергилия или Овидия.

Судьи и народ тоже оценивали мощь и тембр голоса, насколько хорошо и четко глашатай произносит текст. Тех, кто выступал хорошо, поддерживали аплодисментами и одобрительным криками. Тех, кто выступал плохо, освистывали и даже закидывали гнилыми яблоками и высохшим козьим пометом.

Поначалу я заинтересовался и внимательно следил за мероприятием. Но после обеда, когда стало слишком жарко, я начал подумывать о возвращении во дворец.

Дел было слишком много, к тому же от Донатины, Лакомы и Бамбали совсем не было вестей. Из фрументариев поблизости маячил только Поллио, но старик тоже остался без новостей. Лициния увлеклась соревнованиями и не желала уезжать. Тогда я начал вызывать комитов к себе в ложу и слушать их доклады.

А затем ко мне пришел дядя вместе с двумя младшими братишками. Сделал он это намеренно, чтобы я не арестовал его при своих родичах.

— Как дела, племянник? — спросил он. — Я слышал, твои темницы опустели? Как же ты так промахнулся?