— Я разваливаюсь, — шепчу я, наклоняясь вперёд, пока лбом не касаюсь края кровати. — Знаю, что бы ты сказал. Чтобы держалась подальше. Что я сумасшедшая, если чувствую хоть что-то, кроме ужаса. И ты был бы прав.

Поднимаю взгляд на него. Его грудь ровно поднимается и опускается в такт мерному писку приборов. Он даже не шевелится. Я не знаю, зачем говорю всё это вслух. Он ведь меня не слышит. Но что-то в нём, даже сейчас, заставляет меня выговориться, доверить самые мрачные секреты.

— Знаю, что он опасен, — прошептала я, сдавливающее чувство в груди не даёт вдохнуть. — Но я не могу перестать о нём думать.

Голос гаснет. Я не договариваю последнюю мысль — ту, что гложет меня изнутри уже несколько дней. Это неправильно. Знаю, что это неправильно. Я ненавижу это. Но не могу избавиться от этой мысли.

Не могу избавиться от него.

Я сижу так долго, словно на мне лежит физическая тяжесть. Наконец поднимаюсь, приглаживаю складки на куртке. Последний взгляд на него, прежде чем развернуться к двери.

— Люблю тебя, придурок. Скоро увидимся, — шепчу я. — Ты, блять, обязан поправиться.

***

— Пссст.

Я вздрагиваю, резко оборачиваясь на голос, шипящий из кустов рядом с тротуаром. Брови хмурятся, пока я пытаюсь разглядеть, кто там, но тут же расслабляются, когда я вижу её.

— Через два часа из JFK летит рейс в Париж, — бормочет Анника. — У нас ещё есть связи. Мы могли бы снять деньги, исчезнуть, улететь в Тунис…

— Кидать Кира, даже не попрощавшись, звучит, мягко говоря, дерьмово.

Моя лучшая подруга выходит из кустов.

Да, она, возможно, самая неохотная невеста в этом чёртовом цирке под названием помолвка, но выглядит она божественно: длинное зелёное атласное платье с асимметричным вырезом, кокетливо приоткрывающее декольте. Ткань подчёркивает каждую чёртову линию её высокой, стройной фигуры, облегая на талии и плавно ниспадая по бёдрам.

Разрез на платье резко обрывается у самого бедра, кокетливо приоткрывая длинные ноги. На ступнях — золотые босоножки с жемчужными ремешками.

Я низко присвистываю, хищно ухмыляясь.

— Чёрт, да ты выглядишь сногсшибательно.

Анника закатывает глаза.

— Спасибо.

— Это Хана, твоя новая подружка, нарядила тебя?

Я ухмыляюсь ещё шире. Уже несколько дней подкалываю её за то, что она ходила выбирать платье вместе с Ханой — сверхорганизованной, правильной сестрой Кензо.

— Так и есть, — фыркает Анника, окидывая взглядом мой наряд. — Вижу, ты нашла ещё один способ сочетать чёрное… с чёрным.

Я довольно улыбаюсь.

— Знаю, ты пытаешься меня поддеть, но я приму это как комплимент. Спасибо.

Аннике приходится наряжаться для этого вечера. В конце концов, помолвка — часть всей этой договорённости… вещи… с Кензо.

А вот я решила, что наплюю на дресс-код за нас обеих.

Мой стиль для сегодняшнего вечера — нечто среднее между «Мортиша Аддамс на похоронах» и «злодейка из пикантного Диснея», с отсылкой к Хелене Бонэм Картер. Моё чёрное винтажное бархатное платье — подчёркиваю, винтажное — ниспадает до самого пола, а длинные рукава придают ему магический вид. Глубокий вырез мог бы быть чересчур откровенным, но наготу скрывает вставка из тонкой сетки.

Весь образ завершают лакированные ботинки Doc Martens и мой любимый шипованный чокер.

Анника ухмыляется.

— Ладно. На самом деле ты выглядишь потрясающе. Настоящая «это-не-фаза-мам». Обожаю.

— Благодарю, — расплываюсь в ухмылке. — Высшая форма лести.

Анника прочищает горло:

— Ну что, аэропорт? Ты в деле?

Я ухмыляюсь ещё шире.

— Ты же знаешь ответ. За тебя насмерть, сучка.

Она усмехается, но тут же тяжело вздыхает.

— Хотя, похоже, нам не удастся слинять, да?

Я качаю головой:

— Увы, нет. По крайней мере, не без того, чтобы не развязать третью мировую.

— А это точно испортит Киру выходные.

Я усмехаюсь:

— Ага. И не думаю, что он обсуждал бы с Дэмианом сплетни о нас так же активно, как мы его.

Анника фыркает:

— Абсолютно.

Она прочищает горло, а её голос становится низким и ленивым:

— Да-да, племянница, привет. Я вечно злюсь без причины. Это такоооой ужас — быть супербогатым, влиятельным, красивым и совершенно не заинтересованным ни в женщинах, ни в мужчинах.