«Убирайся из моей головы, Шутов», — уже почти умоляю я, хотя он, формально, еще даже не напомнил о себе одной из тех фразочек, которыми меня воспитывал. Учил, иногда делая чертовски больно.

Из зеркала на меня смотрит не Валерия Ван дер Виндт, а Валерия Гарина — нескладная, с дурацкой прической, ужасными складками, которые она всегда так отчаянно пыталась скрыть за объемными, дорогими, но совершенно не идущими двадцатилетней девчонке платьями.

Авдеев посмотрел бы на нее? Он снова прав, и я заблуждаюсь, когда думаю, что нет?

Мне хочется взять свой телефон, набрать номер, вытатуированный у меня на сердце и рассказать этому придурку, что я отлично провожу время с лучшим мужиком на свете, гораздо более лучшим, чем шутовская белобрысая задница. Что я хочу заняться с ним сексом — было бы глупо это отрицать.

Что я заслуживаю чтобы меня любили, черт подери.

Только меня.

Носили на руках, как Авдеев, вкусно соблазняли, кормили ароматными стейками, покупали красивое белье. Не давали повода для фотографий с бывшими девушками в обнимку в холле дорогого отеля.

Чтобы меня обнимали во сне крепко-крепко. Целовали прямо с утра, и плевать, что мы еще не почистили зубы.

Чтобы смотрели так, будто я самое большое сокровище в жизни.

Давали мне свободу быть собой.

«Ты перед кем выделываешься?» — насмешливый голос Вадима в голове.

Я крепко зажмуриваюсь и когда снова открываю глаза — в зеркале снова я: маленькая деловая соска, блин.

Валерии Ван дер Виндт не бывает страшно, грустно, больно и одиноко. И она прекрасно засыпает вот уже семь лет каждую ночь совершенно одна в своей постели, обнимая разве что подушку. И образ мужика, которому никогда не будет нужна.

Он так сказал.

Хочется плакать, но Валерия Ван дер Виндт не умеет плакать — она просто перемалывает всю эту херню, поливает напалмом, переступает и идет дальше.

Я, наверное, торчу тут и так слишком долго.

Выхожу из спальни Вадима, но сворачиваю не к лестнице, а в комнату Стаси. Это максимально хреновая идея туда идти, но я не могу сопротивляться импульсу.

Там все как и должно быть у любимой папиной принцессы — огромный кукольный дом, облака с единорогами на розовых стенах, плюшевые игрушки горой, красивая кровать с балдахином для самый сказочных снова. Стойка с наглаженными платьями как у диснеевской принцессы. Ночник, разбрасывающий на потолок и стены карту звездной системы какой-то волшебной страны.

На туалетном столике с зеркалом, среди детской косметики — фотография в рамке. На ней Стася совсем маленькая, я совершенно не разбираюсь в детях, но на снимке она как будто даже еще зубами не обзавелась. В смешной шапке с ушами, сморщенным носом и широкой улыбкой от уха до уха.

Димкиной улыбкой.

Абсолютно точно с его профилем.

Его повадками чертового гения.

Ненавижу его. Убить готова.

— Я знаю, что это был мой ребенок, Монте-Кристо, — слышу голос Вадима сзади, но на этот раз даже не вздрагиваю.

И почему-то ничего не обрывается внутри.

Я даже не чувствую себя пойманной с поличным, потому что где-то в глубине души всегда знала, что он рано или поздно догадается.

— Представляю, как после этого изгадился мой светлый образ. — Я не знаю, что еще сказать. Просить прощения за то, что уже случилось? — Знаешь, Авдеев, даже если бы у меня была возможность прям сейчас переиграть тот разговор, я бы не убрала ни одного слова, не изменила бы ни буквы.

— Тебя в три раза меньше чем меня, но ты почему-то упорно продолжаешь меня защищать.

— Прости, что топчусь по твоему мужскому эго.

— Надо что-то гораздо более существенное, чем твой золушкин размер ноги, чтобы его отпинать.

— Вот же любитель поиграть мускулами.

Я стряхиваю с себя эту раздражающую меланхолию, потому что от нее ком в горле и меланхолия в сердце. Еще не хватало устроить безобразную истерику.

Шутов сказал бы, что это просто серьезный гормональный сбой — из-за потери ребенка, из-за нервов, из-за того, что у меня давно не было секса.

— Авдеев?

— М-м-м?

Господи. Да ну почему же ты такой идеальный? И даже этот один единственный звук, бархатный, низкий, как будто поглаживающий все мои эрогенные зоны.

— Я тебя очень хочу, честное слово. Меня давно так от мужика не вштыривало, как от тебя. — Хорош, что он стоит где-то за моей спиной, потому что мне малодушно не хочется говорить все это ему в глаза. — Я знаю, что если сейчас просто хотя бы до тебя дотронусь — у меня слетят тормоза и это будет второй по счету лучший секс в моей жизни. Потому что, блин, первый тоже был с тобой, долбаная ты матрешка с сюрпризами. Но я не могу, понимаешь?