— Ну тут еще диван есть, — слышу как ерзает, устраиваясь поудобнее. — Мне из этого американца завтра еще деньги выбивать, и лучше делать это не с помятой рожей.

«Попугай» в его рассказе не участвует вообще никак. И Вадим с дочерью, а он не производит впечатление мужика, который будет вот так в лоб знакомить дочь с женщиной, отношения с которой не оформились во что-то стабильное. Или это просто попытки нарисовать себе идеальную картину мира?

— Валерия, послушай.

Его голос, и без того максимально официальный, становится очень серьезным, и я непроизвольно напрягаюсь в ожидании какой-нибудь максимально неприятной информации.

— Я в курсе, что ты сильная и независимая, ворочаешь большим бизнесом, строишь планы на мировое господство и все в таком духе. И что о тебе есть кому позаботиться, я тоже видел — не слепой. Но если тебе вдруг что-то понадобится — все, что угодно, в любое время — просто позвони мне и разреши тебе помочь. Сейчас и… — пауза, вдох сквозь зубы, — потом. Хорошо?

«Потом» — это когда я рожу?

Мне хватает ума не задать уточняющий вопрос.

— Персики, дорогой? — Чтобы как-то сбавить градус внутреннего напряжения, пытаюсь осторожно шутить.

— Здесь полно фруктов, Валерия, что хочешь? На завтрак не обещаю, но на ужин будут у тебя на столе.

Он всегда такой серьезный.

Я знаю, что должна просто поблагодарить его за участие и попытку облегчить мою беременную реальность, но язык не поворачивается казать: «Спасибо, мне ничего не нужно». Даже в моей голове это звучит настолько фальшиво, что даже бразильская мыльная опера кажется венцом актерского мастерства.

— Привези мне лучше местный «Старбакс». — Хотя, конечно, это довольно сложно. — И жареные каштаны.

— Договорились. И, Валерия… Приезжай на конюшни, ладно? Всегда, когда тебе захочется. Пришли СМСку, хотя бы за час — к твоему приезду все подготовят.

— Я здесь чувствую себя какой-то ВИП-персоной.

— Тебя это так обременяет?

— Не-а. — Довольно жмурюсь и накидываю на плечо невесомое пушистое одеяло. Мне здесь и правда нравится, будет страшным лицемерием делать вид, что я приехала с большим одолжением. Будь моя воля — я бы проводила здесь все свободное время. — Умеете вы, Вадим Александрович, женщин заманивать в свою берлогу.

— Очевидно, что нет. — Смешок, но с горчинкой. — Отдыхай, Валерия. У нас разница во времени — шесть часов, тебе уже дано спать пора.

— Удачи с американскими снобами. Если дела пойдут совсем плохо — обращайся в католическую веру и поминай Деву Марию через слово.

— Весь мой штат старался, разрабатывал несколько вариантов более выгодных условий, а дело, оказывается, в Деве Марии. — Он приглушенно, явно, чтобы не разбудить Стасю, смеется.

— Дело всегда в женщине, Авдеев. — Хочу подавить зевок, потому что этот кристально чистый воздух, умиротворение природы и убаюкивающий баритон Авдеева превратили меня в сонную соню. — Спокойной ночи. То есть, в смысле — приятного аппетита.

— Хороших снов, Валерия.

Я не решаюсь первой нажать кнопку отбоя, просто смотрю на экран, на котором маленькие циферки до сих пор ведут отсчет нашего разговора. Одна секунда, две, три…

Конец вызова.

Я делаю исключение из правил и на следующий день валяюсь в кровати, как говорится, до победного. Открываю глаза по привычке около семи утра, но потом, устроившись удобнее в берлоге из подушек, решаю послать к черту розовеющее небо и решаю доспать. Когда открываю глаза в следующий раз, на часах уже почти одиннадцать. Потягиваюсь, не вылезая из кровати делаю трехминутную гимнастику для мышц всего тела.

Беру телефон, который всегда кладу рядом.

Даже странно, что меня до сих пор никто не домогается. Ни миллиона пропущенных с работы (даже в воскресенье это вообще нормальная практика), ни строчки от Авдеева и Шутова. С Димой мы в последний раз переписывались вчера днем — он, как и обещал, прислал сообщение, что уже приземлился, прошел регистрацию и заселяется в гостиницу. Спросил, как я себя чувствую и все ли у меня в порядке. Я написала, что собираюсь быть ленивцем все выходные, он прислал парочку выражающих понимание смайликов и замолчал.

О том, что я планирую провести время на территории Авдеева, он, конечно, в курсе.

Как и о том, что его само здесь нет и как гром среди ясного он нагрянуть тоже не может.

Я принимаю душ, привожу в порядок волосы и немного кручусь перед зеркалом, разглядывая свой действительно немного округлившийся живот. Хотя, если перестать выпячивать его как ненормальная, распрямить плечи и выровнять спину, то из глубоко беременной женщины я снова превращаюсь в стройняшку. Хотя после того, какими офонаревшими глазами Шутов смотрел на мой живот и на изображение ребенка на экране, я стала иначе относится к возможным не самым эстетическим изменениям в моем теле. Теперь это уже не кажется концом света. У меня же там целый ребенок: с нервной системой, с лицом и пальцами, и ушами. Это все должно куда-то помещаться.