Дайте угадаю, чем они там занимаются, блядь.

Она рассказала ему о ребенке?

Решила дать шанс?

Уже сняла мое кольцо?

Накидываю полотенце на голову, чтобы закрыться от окружающего мира, когда замечаю на себе липкий похотливый взгляд какой-то тёлки. Могу выебать ее просто, блядь, здесь. Подойти, отмочить пару шуток, выдать пошлый намек и через пять минут отжарить на любом тренажере. Я эти взгляды просто на память уже выучил. Могу по размеру зрачка определить, сколько времени она будет корчить из себя «порядочную женщину», прежде чем даст поиметь себя хоть в зад, хоть вперед, хоть в рот.

Еще раз иду в душ.

Ерошу мокрые волосы, разглядывая в зеркало уродливый шрам на груди.

Почему, блядь, в наш век прогресса, люди до сих пор не придумали как жить без сердца? Я бы хотел избавиться от этой херни за любые деньги, лишь бы не было так больно.

Меня немного отпускает позже, примерно через час, который я торчу в ресторане в холле гостиницы. Запихиваю в себя деликатес с тарелки, который на вкус примерено как мокрая туалетная бумага, и запрещаю себе проверять сообщения. Беру яйца в кулак. Мысленно вооружаюсь мухобойкой с надписью «мы ничего друг другу не обещали» и каждый раз, когда на горизонте появляются мысли о том, что в эту секунду происходит между Лори и Авдеевым, беспощадно их прихлопываю.

Может быть, все идет так, как должно?

В ту минуту, когда я развернул перед ней свою «гениальную» идею с замужеством во благо нашего взаимного удобства, я ведь поначалу был уверен, что она откажет. После того, как узнала про бота — у нее было право и основание ответить мне той же монетой. Может быть, она и хотела отказать, но я слишком передавил? Как там любит выражаться моя маленькая обезьянка? Потоптался по ее охуеть каким выстроенным личными границам.

В номер поднимаюсь чуть позже.

Мой телефон все еще молчит.

Я пытаюсь не думать, но просто не знаю, как заставить мозг автоматически не прибавить двойку к времени на циферблате моих часов, и не подсчитать, что они там вместе уже столько времени, что запросто можно было бы заделать еще одного ребенка.

«Ты ведь скажешь мне? — спрашиваю ее мысленно, глядя на ливень за окном, который вдруг начинается как во всратом сентиментальном фильме. — Ты не будешь врать, если выберешь другого мужика, Лори. Я тебя знаю так же хорошо, как пальцы на своих руках — каждый завиток на отпечатках, каждый почти невидимый след от пореза. Ты скажешь».

И на минуту я не знаю, что пугает меня больше: что она действительно скажет и поставит точку или что я хочу, чтобы она впервые в жизни мне соврала.

В дверь номера стучат.

Еще не очень поздно, но я абсолютно никого не жду.

Хочу забить, но стук повторяется снова. на этот раз более настойчивый. И теперь к нему добавляется знакомый женский голос.

— Шутов, я знаю, что ты там — мне на ресепшене все про тебя рассказали.

Это Рудницкая.

После того происшествия мы не виделись. Я сделал пару звонков администратору гостиницы, пригрозил судебным иском, мол, заведение, на фасаде которого красуется пять звезд, не может обеспечить элементарную безопасность своим постояльцам. А потом сам же и подкинул идею, на что сослаться, чтобы выселить буйного постояльца. В общем, через несколько часов Юле позвонили и сказали, что вопрос улажен и в качестве компенсации номер, который снят у нее еще на три дня, гостиница оплатит в качестве компенсации.

Я тогда по ее глазам видел, что она хотела взять мой номер телефона. Но не взяла, а я, само собой, даже не собирался снова наводить мосты.

Но мы продолжали жить в одной гостинице.

Юля стоит на пороге в длинном шелковом халате с бутылкой вина в одной руке и сигаретой в другой. Причем судя по некоторым признакам, слишком очевидно проступающим сквозь тонкую ткань, под этой невесомой тряпкой на ней больше нет ни клочка одежды.

— Пришла поделиться с тобой хорошей новостью. Впустишь?

Молча отхожу от двери, открывая ей проход — вот и весь уровень моего гостеприимства.

Юля делает круг по гостиной, приоткрывает окно и усаживается на подоконник, чтобы докурить. У меня во рту собирается вязкий ком — так тянет сделать хотя бы одну затяжку и просто вспомнить, каково это — когда горько в легких, а не в сердце. Почти наверняка мне стало бы легче.

— Откроешь? — протягивает мне бутылку.

У меня тут целый мини-бар, в который я с момента заселения заглядываю только за минералкой. Но штопор там тоже есть. Откупориваю вино, наливаю Оле в бокал.

— Ты разве не присоединишься?

— Нет.

Она пожимает плечами и выпивает сразу все.

Я доливаю еще.

На ней столько штукатурки, что заметить следы свежих побоев можно только когда она слегка поворачивает голову ко мне, и свет очерчивает припухлости на ее лице. Из видимых признаков недавнего происшествия — только пластырь на месте швов. И хоть сейчас ее лицо похоже на восковую маску, Юля все еще чертовски красивая женщина. Если быть до конца честным — одна из самых красивых в моей жизни.