— Что? — спросил я у него, и, клянусь, пес закатил на меня глаза. — У тебя была бы хорошая жизнь, если бы ты пошел туда. — Я указал сигаретой на приют. — Лучше, чем я могу тебе предложить.

Он вызывающе зевнул и отвернулся от меня.

— Что ты хочешь этим сказать? — Я проворчал.

Он искоса взглянул на меня, и я вздохнул.

— Если я оставлю тебя, я мудак, если я откажусь от тебя, я мудак. Я, блядь, в любом случае в проигрыше. — Я распахнул дверь и свистнул ему, чтобы он следовал за мной. Он неохотно выпрыгнул, и, какой бы безумной ни была моя следующая идея, мне было наплевать. Я подхватил Дворнягу на руки, заработав укус за большой палец, прежде чем отнести его на крыльцо приюта и поставил.

— А теперь послушай, — сказал я с сигаретой в зубах, когда он сел в моей тени, свирепо глядя на меня. — Ты хочешь лучшей жизни, сиди здесь и будь хорошим мальчиком. Ты хочешь сбежать и снова жить уличной жизнью? Вперед. А если ты хочешь остаться со мной — и, давай будем честны, я думаю, ты предпочел бы есть дерьмо на улице, — то я буду ждать тебя в своем грузовике. Решай сам.

— Эм, сэр? — женский голос заставил меня вскинуть голову, и я обнаружил ее стоящей в дверях приюта. — Хотите, я заберу его?

— Не прикасайся к нему. Он примет решение сам, — твердо сказал я, и ее глаза забегали влево-вправо, как будто она искала полицию, которой стоит прийти и забрать психа — то есть меня. — Не прикасайся к нему, — снова предупредил я, отступая, а Дворняга сердито посмотрел мне вслед.

Я вернулся в свой грузовик, протянул руку и открыл пассажирскую дверцу для него, если он захочет подойти. Я докурил сигарету, ожидая, когда он пошевелится, и мы оба уставились друг на друга, в то время как девушка позади него парила, как неуклюжая бабочка.

— Значит, ты остаешься там? — Я окликнул его. — Это твое решение?

Дворняга развернулся, быстро помочившись на дверь убежища и заставив женщину увернуться с линии огня, прежде чем спуститься на тротуар и важно зашагать по нему, тряся передо мной задницей. Он ведет себя так же, как и у Роуг. Вела. Черт.

Значит, уличный пес.

Я потянулся через сиденья, захлопывая пассажирскую дверь с треском, который эхом отозвался в моей душе. Почему было так тяжело его отпускать?

Я завел грузовик, заставляя себя позволить ему уйти, но затем нахмурился, заметив, что он возвращается с чем-то во рту.

— Какого хрена… — Пробормотал я, когда он, не торопясь, направился обратно ко мне, прежде чем выйти на дорогу и сесть перед моим грузовиком.

Я толкнул дверцу, вышел и обогнул машину, чтобы посмотреть, что у него есть. Я присел на корточки, протягивая за этим руку, и он уронил то, что там было, мне на ладонь. Я поморщился, обнаружив высохшую, разлагающуюся лягушку, а Дворняга залаял, как будто смеялся надо мной, прежде чем убежать.

— Фу. Ты маленький ублюдок. — Я отбросил эту мерзкую хрень и, обернувшись, обнаружил, что он смотрит на меня с водительского сиденья моего грузовика, положив лапы на руль. Он продолжал лаять, явно позабавленный этим трюком, и я прошагал, чтобы вытереть руку о траву, сердито бормоча что-то себе под нос.

— Значит, ты остаешься, не так ли? — Спросил я, наполовину осознавая, что за мной все еще наблюдает женщина в дверях приюта, которая, должно быть, сейчас очень беспокоилась о моем психическом благополучии.

Дворняга отпрыгнул в сторону, когда я забрался в грузовик, затем снова нырнул ко мне на колени и высунул голову в окно, закрыв глаза и принюхиваясь к ветерку.

— Похоже, я застрял с тобой, да? — Пробормотал я, не в силах сдержать улыбку, почесывая ему уши, а он притворился, что не замечает моего внимания. Моя улыбка погасла так же быстро, как я ускорился в направлении нижнего квартала, и все мои мысли обратились к девушке, которая оставила нас. К девушке, по которой мое сердце будет вечно тосковать, теперь, когда она снова ушла. К девушке, которая разбила меня сильнее, чем корабль, разбившийся вдребезги об острые скалы. И я, разбитый, буду лежать в ее водах до скончания времен.

Я выбрал длинный путь домой, бесцельно проезжая по переулкам и улицам, и воспоминания о давно потерянной жизни эхом отдавались во мне на каждой из них. Я видел прошлое так, словно оно было как-то ближе сегодня, и тосковал по нему так, как не тосковал уже очень давно. Я бы все отдал, чтобы вернуться в те дни, пока наш драгоценный мир не был уничтожен. Спрятаться там, в убежище своей юности, и переживать ее снова и снова, не старея ни на один год. Но я догадывался, что это бессмысленная надежда, которой место в Неверленде. Я так старался удержать их всех, сохранить те немногие фрагменты, которые остались от того времени, зажав их в кулаке. Но, возможно, судьба все это время говорила мне, что я должен отпустить их.