— Разве нет? Потому что не так давно я шептал тебе на ушко сладкие слова и умело пользовался твоим упругим телом.

— Не пытайся притворяться, что между нами был даже намек на любовь, — язвительно сказала я, достаточно ясно зная правду об этом. Ни один из нас никогда и близко не подходил к тому, чтобы хотеть этого или заниматься подобными вещами. Между мной и ним никогда не было никаких нежных чувств.

— О нет, сладенькая, я не собираюсь притворяться, что любил тебя. По правде говоря, единственный человек, которого, как мне кажется, я когда-либо по-настоящему любил, — это я сам. Мой брат был близок к этому, но я всегда выбирал себя, а не его, и уж точно никогда бы не попытался заявить о любви к женщине. Даже к собственной маме — но ты сама знаешь, какой осуждающей может быть эта сука, хотя, конечно, мальчику все равно нужна мама. Но разве ты не понимаешь? Вот что делает меня таким талантливым в том, что я делаю, и в том, что я вижу в других. Я не зацикливаюсь на чувствах, поэтому легко разбираюсь в людях, потому что при взгляде на них меня не сбивают собственные заботы и желания. Вот откуда я знаю, кто ты. И именно поэтому в конце концов ты всегда оказываешься здесь, со мной. Потому что, несмотря на все твои глупые мечты о женщине, которой ты хотела бы стать, ты знаешь, что есть только одна, которой ты всегда будешь, и я не стану лгать тебе, что вижу ее в твоих глазах.

— Я больше, чем та девушка, которую, как тебе кажется, ты так хорошо знаешь, — настаивала я, но мой голос был слабым и полным всех сомнений, которые у меня когда-либо были по поводу самой себя, когда он прорвался сквозь стены, которые я так усердно возводила вокруг своего сердца.

— Нет, сладенькая, это не так, — сказал Шон, его губы снова коснулись моего уха. — Вот почему их здесь нет. Вот почему они так легко тебя забыли. Потому что горячая, возбужденная киска в конце концов остается просто киской. А на этой планете нет такой киски, из-за которой стоило бы умереть мужчине. И уж точно не твоя. Они не пришли за тобой, потому что знают, что ты собой представляешь, так же хорошо, как и я. Они поверили в твою ложь, потому что она вовсе не была ложью. Их не нужно было убеждать, что ты не более чем блудливая пизда, потому что они и так это знали. Так же как они все знают, что ты вернешься к моему члену, как только вспомнишь свое место в этой игре. Единственное, что тебя сдерживает, — это ты сама. — Шон полностью вложил предметы в мои руки, прежде чем опустить пальцы на мою талию и снова притянуть мою задницу к своему стояку.

Мне не нужно было смотреть на единственную спичку и коробок, которые он мне дал, чтобы понять, что это такое, и, несмотря на то, насколько маленькими и незначительными были эти предметы, мне показалось, что они весят больше, чем я могла бы вынести.

— Отпусти это, сладенькая, — скомандовал Шон низким, грубым голосом, который каким-то образом проник в мои глубочайшие страхи по поводу самой себя и обвился вокруг них. — Ты девушка, которая никому не нужна — помнишь, ты говорила мне это?

Я молча кивнула, удивляясь, почему я вообще позволила себе признаться ему в подобных вещах, но он всегда был таким, способным забраться мне под кожу и вытащить из-под нее мою неуверенность.

— Они так легко поверили в худшее о тебе, не так ли? И почему, как ты думаешь? — Руки Шона скользнули по моим запястьям, и мое тело задрожало от его прикосновения, потому что знакомое приторное чувство безнадежности нахлынуло на меня, когда я вспомнила, каково это — быть его девушкой. Не иметь представления о чем-то лучшем, потому что знала об этом не понаслышке. Быть такой девушкой, которой он продолжал называть меня, и знать, что, по крайней мере, отчасти он был прав насчет нее. На счет меня.

Сама того не желая, я подумала о своих мальчиках. О том, что Джонни Джеймс говорил мне, заставляя мое сердце биться быстрее, или о том, как Рик целовал меня так, будто его душа воспламенится, если он этого не сделает, о том, как Чейз ненавидел меня так сильно, что это разрывало нас на части, и о том, как Фокс хотел сжечь мир дотла ради меня тысячу раз. Все, что я чувствовала с ними, было настоящим. Они должны были быть настоящими. Но тогда почему слова Шона растекались по моим венам, заставляя меня сомневаться в каждом мгновении, проведенном с ними? Заставляя меня задуматься, был ли он прав.

Если они знали меня так, как мне хотелось верить, то почему они так легко поверили в то видео, которое я записала? Я ударила их всех этим видео так сильно, как только умела, и ненавидела себя за это, но я пыталась уберечь их. Пыталась оградить их от Шона и его садистских игр, давая себе шанс сыграть против него и победить.

Но мне не победить, не так ли? Я была здесь, в клетке объятий Шона, стояла в одном из немногих мест на этой земле, где я когда-либо по-настоящему чувствовала себя счастливой, и он направлял мою руку, чтобы я зажгла спичку.

— Позволь прошлому сгореть, сладенькая, — выдохнул он мне на ухо. — Пусть все это сгорит, чтобы ты могла восстать из пепла своего прошлого как существо, которым ты всегда была рождена быть. Перестань убегать от того, кем ты, как ты знаешь, являешься.

Мое сердце билось так быстро, что я с трудом переводила дыхание, а глаза жгли слезы, которые я не хотела выпускать, когда тяжесть всех мрачных мыслей, которые у меня когда-либо были о себе, обрушилась на меня одновременно, пока я не утонула во всей этой ненависти к себе, сомнениях и неоспоримом знании того, что я всего лишь девушка, от которой так легко избавиться.

И это было все, чем я теперь когда-либо буду.

Сильная рука Шона сжала мою, и он заставил меня зажечь спичку, хотя у меня все равно не было сил сопротивляться ему.

— Давай, Роуг, — прорычал он, впервые назвав меня по имени и заставив мои конечности скрючиться от страха, когда я посмотрела на зажженную спичку в своей руке и почувствовала запах бензина в окружающем нас воздухе. — Ты собираешься прыгать, или тебя нужно подтолкнуть?

Мой взгляд переместился со спички на окружающий нас пирс и отголоски всех воспоминаний, которые у меня были об этом месте, которые витали так близко, что я почти могла шагнуть прямо в них. Я посмотрела на колесо обозрения, где я провела так много ночей, наблюдая за заходом солнца с одним или всеми моими мальчиками, а позолоченные волны выкрикивали мое имя и заставляли меня чувствовать умиротворение. Это место было частью моей души. И не важно, кем я была или что на самом деле чувствовали или думали по этому поводу мои мальчики, ничто не могло украсть у меня эти воспоминания.