Он, спотыкаясь, прошел мимо нас, его светлые волосы блестели в отблесках огня, пока он продолжал идти к нему, как будто собирался сгореть вместе с ним. Затем он опустился на землю, чтобы остановится и понаблюдать за концом нашего мира, и я двинулся за ним, опускаясь рядом, зная, что это, возможно, последний момент, который мы разделяем вместе. Он ничего не сказал, глядя на руины, и мгновение спустя Маверик сел по другую сторону от меня.

Неожиданно раздался треск дерева, и пожарные крикнули нам, чтобы мы убирались, но никто из нас не пошевелился, так как на мелководье сломалась подпорка и часть игрового зала рухнула в воду. Раздалось громкое шипение, когда часть пламени погасло под водой, и дым взвился в небо, а ветер понес его в противоположном от нас направлении.

— Все кончено, — пробормотал я, понимая это глубоко в душе. Все это ушло. Конец. И из этого пепла ничего не восстановится. Не было феникса, который мог бы возродиться, не было надежды на обновление.

— Да, — мрачно согласился Фокс, не отрывая взгляда от огня.

Среди пепла, падающего с неба, я уловил белый отблеск и проследил глазами, как обугленная гадальная карта падает вниз и приземляется прямо у моих ног. Я поднял ее с песка, уголки обгорели, надпись на ней была запачкана, но когда я провел по ней большим пальцем, чтобы очистить ее, слова стали четкими.

Потерять из виду звезды — единственный способ познать их ценность.

— Это полная противоположность тому, как я хотел, чтобы все закончилось, — тихо сказал я, сожаление грызло меня изнутри, когда небеса разверзлись и на нас начал лить дождь. Но этого было бы недостаточно, чтобы спасти наш драгоценный парк развлечений, который уже рушился на наших глазах.

— Долго и счастливо — бывает только в сказках, — проворчал Маверик. — Так заканчивается настоящая история.

Всю обратную дорогу в поместья Роузвудов я была в оцепенении, моя промокшая одежда прилипла к телу и заставляла меня дрожать, несмотря на то, что я почти не чувствовала холода. Порез на виске горел от соленой воды, но, к счастью, сейчас он перестал кровоточить, просто оставив у меня свежую и болезненную рану у линии роста волос, которая, без сомнения, будет выглядеть еще хуже завтра, когда вокруг нее расцветут синяки.

«Игровая Площадка Грешников» исчезла. Точно так же, как исчезло все хорошее в моей жизни. И снова я была причиной разрушения. Именно поэтому моим мальчикам было лучше держаться подальше от меня. Потому что я была настолько сломлена, что все, к чему я прикасалась, тоже ломалось.

Дождь хлестал по мне через окно, которое разбилось, когда я чуть раньше вынудила Шона врезаться, но я не делала никаких попыток отодвинуться от него, позволяя ему пробирать меня до костей и заливать мои щеки водой, чтобы попытаться смыть слезы.

Мы въехали в ворота поместья Роузвудов, и Шон припарковался прямо перед домом, пока ливень громыхал по крыше машины.

Он всю дорогу пел себе под нос, довольный хаосом, который устроил сегодня ночью, и явно наслаждаясь тем, как я сжалась в комок, погрузившись в бездонную тьму собственных мыслей.

Пара его людей стояли на страже у двери, но никто из них не произнес ни слова о состоянии машины с треснувшим лобовым стеклом и разбитым окном. Они даже не упомянули о том факте, что у Шона на щеке была кровоточащая рана от ручки, которой я его ударила. Они просто уважительно кивнули, в их позах сквозил страх, когда мы проходили мимо, и Шон громко крикнул: — Дорогая! Я дома!

Я не была уверена, кому он адресовал это приветствие, потому что никто не ответил. Все, чего я действительно хотела, это вернуться в подвал, где ждала мисс Мейбл, и попытаться украсть немного утешения из ее объятий, хотя я знала, что не заслуживаю его. Но вместо того, чтобы отвести меня обратно в подвал, Шон схватил меня за руку и потащил вверх по лестнице, а затем по лестничной площадке на самом верху.

— Это моя комната, — небрежно сказал Шон, указывая на дверь впереди нас в конце коридора, прежде чем резко повернуть меня и открыть ту, что слева от нее. — Так что я все время буду рядом, не беспокойся об этом.

Я ничего не сказала, зная, что это задело бы его гораздо больше, чем любые бессмысленные слова, которые я бросала в его адрес. Он хотел, чтобы я возбудилась. Хотел знать, что он забрался мне под кожу. Мое молчание было лучше любого оскорбления, которое я могла бы бросить в его адрес.

— А здесь будешь спать ты — уютно и близко, на случай, если захочешь позвать меня ночью, чтобы я оседлал тебя, как хорошую маленькую шлюшку, а я знаю, ты просто жаждешь снова стать такой для меня. — Шон шлепнул меня по заднице достаточно сильно, чтобы было больно, мокрый материал моего платья сделал звук еще громче, а затем он включил свет. Он часто так делал, ударяя меня по правой ягодице в одно и то же место снова и снова, так что расцветал синяк, и каждый удар его ладони по моей плоти причинял боль немного больше, чем предыдущий.