— Отвали от меня! — хрипло кричит он.

— Я люблю тебя, dedushka.

— Отвали. Ты сумасшедший. У тебя мозги набекрень. Я женат, мудак! — Он показывает мне обручальное кольцо, словно отмахиваясь от меня.

Я пожимаю плечами. — Просто скажи, что ты тоже меня любишь, ублюдок.

Он так и делает. А потом уходит.

Я перелезаю через ворота и поднимаюсь по белым ступенькам. Я игнорирую звонок в дверь и бью кулаками в дверь. Мне отвечает лай собак. Через две минуты дверь распахивается.

На Луке модные белые брюки, черные туфли и никакой верхней одежды. Его грудь и лицо блестят от тонкой пленки пота. Под мышкой у него зажат белый шлем с козырьком, похожим на решетку.

Он буравит меня взглядом и отходит в сторону, чтобы пропустить меня внутрь с улыбкой, которая никак не маскирует его явного восторга.

— Тяжелая ночка, Кав?

— Не могу жаловаться.

— Ты никогда не жалуешься. Если бы ты мог съесть кулак на завтрак, ты бы так и сделал. — Его улыбка злобно расширяется, и он наклоняется вперед, внимательно изучая мое лицо. — Похоже, ты уже это сделал. — Он поднимает руку в перчатке и проводит по моей щеке. Боль пронзает мое лицо, словно он только что ударил меня ножом. Мое лицо дергается. Лука смеется. — Ты выглядишь совершенно охреневшим, Кав. Кто бы это ни сделал — это отличная работа.

— Не притворяйся, что не знаешь. — Я отталкиваю его от себя твердой рукой. — Все это жуткое шпионское дерьмо в твоем подвале, и ты не мог предупредить меня, что мой отец едет, чтобы меня поиметь?

Он поднимает руки, его шлем все еще зажат под одной рукой.

— Я действительно пропустил это, Кав. — А потом он поворачивается и бросает мне зловещую ухмылку. — Не то чтобы я сказал тебе, если бы знал. Я был довольно зол на тебя.

Он подходит к своему бару и наливает мне выпить. Я наблюдаю за ним и говорю ему в спину.

— Я не хочу, чтобы ты причинил ей боль, — говорю я ему.

Он не спрашивает, кого я имею в виду, он и так знает.

— С ней все будет в порядке. — Он поворачивается и протягивает мне стакан с прозрачным ликером. Водка. Какой джентльмен. — В любом случае, выкинь это из головы. Иначе ты только накрутишь себя.

Серый цвет его зрачков тошнотворный, как у подземного существа. Внешнее кольцо темнее, зрачки маленькие и пронзительные. Ресницы бледные, как и волосы, и кожа. Он ближе всего к нечеловеческому облику, который я когда-либо видел у человека.

— Нет, если я не дам тебе ее адрес.

Он улыбается, криво усмехаясь.

— Но ты собираешься это сделать. Ведь именно за этим ты сюда приехал.

Захара

Яков стоит в моей квартире с чашкой кофе в одной руке и белым бумажным пакетом с пирожными в другой. Улыбка у него овечья, едва заметная сквозь пейзаж ушибов, в которые превратилось его лицо.

Смотреть на него физически больно. Его вид — это смертельный удар прямо в центр моей груди. Сердце замирает от боли.

— Слишком поздно для завтрака? — спрашивает он легким тоном.

Его голос грубый, как будто у него болит горло. Его глаза — тусклые черные миндалины в своих синюшных глазницах. У него два черных глаза, а нос выглядит так, будто его сломали, а потом вбили на место.

Я и раньше видела его в ужасном состоянии. Я видела его после драк и после того, как он вернулся из России, когда мне было шестнадцать. Я видела синяки на его скулах, порезы на костяшках пальцев и губах.

Я никогда не видела его таким.

Мне кажется, я вообще никогда не видела ничего подобного. Даже в кино.

В кино герои красиво ранятся, у них есть раны и царапины, которые подчеркивают их привлекательность. В реальной жизни лицо Якова выглядит так, будто по нему били мешком с камнями.

— Яков.

Больно говорить, больно произносить его имя. Все болит.

Он откладывает кофе и бумажный пакет, которые кажутся такими обычными и неуместными в его руках, когда он так выглядит.

— Захара, — говорит он, низко и очень мягко.

Я даже не помню, как преодолела расстояние между нами. Все, что я знаю, — это то, что мгновение пролетело как один миг, и вот я уже рухнула на грудь Якова. Он ловит меня, обхватывая своими толстыми руками. Он что-то бормочет, но я не слышу из-за оглушительного шума моих неистовых рыданий.

Почему я плачу? Потому что мне грустно, страшно и потому что мое сердце словно разорвали на части. Я плачу из-за Якова, не только из-за его лица или грубого голоса, и даже не потому, что через что бы Яков ни прошел, он все равно вернулся домой со сладким угощением для меня.