Судья Причина развода?

Никулин Несовместимость характеров.

Судья Сколько лет состоите в браке?

Никулин Двадцать четыре года.

Судья Двадцать четыре года. Что же у вас сейчас случилось?

Никулин Мы пришли к выводу, что настоящего чувства между нами нет.

Судья Какие у вас претензии к жене?

Никулин Никаких претензий.

Судья Где же тогда ваша несовместимость? В чем она заключается?

Никулин Товарищ судья, это сложный вопрос. Об этом психологи пишут книги.

Судья У вас есть сын?

Никулина Это мой сын. Муж его усыновил.

Судья У отца с ним нормальные отношения?

Никулина Чудесные.

Судья У всех чудесные отношения, а вот что получается… Никулина, вы согласны на развод?

Никулина Согласна.

Судья Согласны. А потом локти будете кусать. Целую жизнь прожили вместе, и вот остаетесь одна… Не знаю, оснований для развода нет.

Никулин Почему нет? Я указал причину.

Судья Это не причина. Это отговорка [78] .

Практиковала советская власть при Хрущеве и другой способ укрепить семью: чиновники пытались сделать все, чтобы при вступлении в брак молодожены помнили об ответственности перед обществом. Для этого на местах полагалось «повышать торжественность» церемоний бракосочетания, как бы напоминая о святости брака, но в атеистическом ключе, как можно дальше от религии. Торжественные официальные церемонии, которые и сегодня проводятся в современных российских загсах, — наследие именно хрущевской эпохи, когда руководство пыталось одновременно укрепить семью, побороть религиозные обычаи и придумать для народа новые сакральные ритуалы. Впрочем, торжественные церемонии бракосочетаний и попытки внушить молодоженам социальную ответственность никак не помогли искоренению разводов. Напротив, с уходом административных препятствий и упрощением процедуры браки стали расторгать очень охотно. Если в 1950 году в СССР было зафиксировано 67 тысяч разводов, то в 1960-м их было уже 270 тысяч, а в 1970-м — свыше 636 тысяч. При этом количество заключаемых браков оставалось стабильным — от 2 до 2,6 миллионов в год [79] .

Когда к власти пришел Никита Хрущев, советское государство отказалось от любимого сталинского метода управления страной — массового террора. Новое руководство решило, что такой способ управления страной слишком топорен и непродуктивен: чрезмерно много умных, талантливых, полезных людей, которые могли бы помочь строить страну, были убиты или томились в лагерях. Более того, в условиях, когда коллективизация и индустриализация уже проведены, а война — выиграна, исчезла необходимость в мобилизации всего государства. Массовые репрессии, тот кнут, которым советская власть пугала и подгоняла своих граждан, уже выглядели излишней мерой. Отказ от террора дал выдохнуть как народу, так и номенклатуре, которая при позднем сталинизме тоже жила в постоянном страхе чисток. Теперь советская элита могла почувствовать себя спокойно и уверенно [80] .

Правда, первым сигналом хрущевского руководства об отказе от массовых репрессий стало очередное политическое убийство — арест и расстрел Лаврентия Берии, бывшего шефа НКВД, члена Президиума ЦК КПСС и одного из главных архитекторов сталинского террора. Следующим шагом по разрыву с прошлым был «секретный» доклад о культе личности Сталина на ХХ съезде КПСС, в котором Хрущев подверг Сталина и его партийные чистки жесткой критике.

Благодаря прекращению массовых репрессий советские граждане постепенно переставали бояться ночных визитов спецслужб, политические заключенные получали амнистию, цензура немного ослабла. Власти наконец начали реформировать ГУЛАГ, постепенно начали движение в сторону упразднения системы трудовых лагерей. Символом новых времен стало слово «оттепель» (о чем я уже упоминал в предыдущей главе), взятое из названия «производственной» повести Ильи Эренбурга 1954 года; само произведение успеха не снискало, но его название дало имя короткой эпохе относительной либерализации Советского Союза. Параллельно с отказом от массового террора хрущевское руководство активно пыталось продемонстрировать, что СССР открыт внешнему миру и из мрачной крепости превращается в гостеприимную страну. И вскоре для этого представился отличный шанс.

Двадцать восьмого июля 1957 года в Москве открылся VI Всемирный фестиваль молодежи и студентов под лозунгом «За мир и дружбу!». Активную подготовку к нему хрущевское руководство начало еще в 1955-м, после успешно проведенного Всемирного фестиваля молодежи в дружественной Варшаве. Символ нового подхода стран советского блока к международным отношениям, фестивали продвигали концепцию мирного сосуществования социалистического и капиталистического миров. Мероприятие в польской столице прошло вполне успешно, и два года спустя Хрущев решил провести такое же в самом сердце социалистического лагеря — столице СССР.

Фестиваль продолжался две недели и надолго запомнился москвичам, которым, как и большинству рядовых советских жителей, до этого крайне редко приходилось видеть иностранцев вживую. СССР открылся для туристов только в 1955 году, и их количество в стране было невелико. А тут на фестиваль сразу приехали более чем 30 тысяч иностранцев из ста тридцати стран. Программа фестиваля включала пышные и дорогие мероприятия: красочные карнавалы, разнообразные выставки, спектакли, мастер-классы, небольшие концерты и кинопоказы. В первый же день фестиваля люди стояли вдоль Садового кольца, где проезжали грузовики с делегациями, уже с десяти часов утра, и пробиться сквозь толпы любопытных горожан было практически невозможно.

Естественно, советское руководство нервничало по поводу присутствия такого количества иностранцев в столице и пыталось как можно сильнее ограничить их контакты с местными. Как мы помним, еще несколько лет назад, во времена позднего сталинизма, браки и романтические связи советских граждан с иностранцами были запрещены и могли привести к тюремному заключению. В 1953 году запрет на брак с иностранцами отменили, но власти по-прежнему без восторга относились к дружбе и уж тем более отношениям между жителями СССР и гражданами других стран, опасаясь формирования у советских людей «нездорового интереса» к западной культуре.