— Достань, — распорядился князь, — и вооружи. А ещё проведи учения, чтоб… даже не знаю, у меня перед глазами этот чёртов курсант…

— Вадбольский, — подсказал Орлов. — Юрий Вадбольский.

— Вадбольский, — повторил князь. — Он точно даже до финала турнира не дошёл?

Ренненкампф ответил медленно и так значительно, что князь сразу насторожился.

— Выбыл в первой же схватке. Хотя его преподаватели уверяли, что он хорош в рукопашном бою. А с турнира сбежал потому, что не хочет оставлять имение без присмотра.

Князь нахмурился.

— А что его родители? Его Род?..

— Он недавно вызвал родителей из Сибири, — ответил Ренненкампф, — но они дряхлые старики, воевать не могут. И знаете, зачем вызвал? Только не смейтесь!

Князь буркнул.

— Мне совсем не до смеха.

— Вот только сейчас прислали отчёт, — сказал Ренненкампф. — Здесь столичные Вадбольские грозились установить над ним опеку. С опекой опоздали, но попечительство могли! Он юлил, выкручивался, как мог, наконец вызвал из Сибири родителей.

Князь всё ещё усмехнулся, но тут же поморщился, как от зубной боли.

— Так он совсем щенок!.. А как стреляет, как стреляет! Надо копнуть поглубже.

Ренненкампф поклонился, очень довольный собой.

— Уже, ваше высочество.

— И что нашлось?

— Увы, не очень много. Я послал запрос в Сибирское отделение Тайной Полиции, вдруг там чего ещё обнаружат, но здесь пока известно, что это последний оставшийся сын одной из ветвей некогда славного рода Вадбольских. Четверо сыновей несли доблестную службу по защите Империи и погибли в боях, а последний отбился от рук, спутался с лихими людьми и уехал с ними искать приключений на южные моря. Но в этом году вроде опомнился или сделал вид, но вернулся к родителям, однако остаться не захотел, а уехал в столицу. Здесь поступил в Лицей, проявил себя способным учеником, успевает по всем дисциплинам.

Князь пробормотал:

— Если он в малолетстве отбился от рук и спутался с лихими людьми… то когда он так быстро научился драться?

— Может… те лихие люди обучили? Лиха беда — лучшая наука. Там либо учись быстро, либо умри.

Князь поморщился.

— Я бы тех лихих людей взял в свою охрану наставниками.

Ренненкампф вздохнул, я видел по его лицу как пытается уйти от неприятной темы, сказал живо:

— Ваше высочество… как-то намерены отметить его… заслуги?

— Заслугу, — уточнил князь несколько сварливо. — Одну. Но отметить надо, иначе общество не поймет. Какую-то медальку…

Ренненкампф приподнял бровь.

— За боевую заслугу?

— Ладно, — сказал князь нехотя, — орден. И что-нить ещё. Ну там милостивое изволение благодарности, денежное пособие, перстень или красивый ножик. Чтоб никто не сказал, что его поступок даже не заметили.

Ренненкампф поклонился.

— Будет сделано. Самый младший воинский орден, грамота и какая-то мелочь вроде наградного ножичка. Общество должно быть довольно вашей щедростью. А на самого Вадбольского можно…

— Не выражайтесь, Константин Карлович.

— … махнуть рукой, — договорил Ренненкампф. — Но мнение общества учитывать стоит.

Я обратил наконец внимание, что в трёх шагах от меня стоит автомобиль с распахнутой дверцей. Шофёр за рулём, двое телохранителей из имперской охраны неотрывно смотрят на меня, не двигаются, чего-то ждут.

— Отбой, — велел я мысленно, — но не упускай меня из виду.

К облегчению охраны и шофёра я наконец-то изволил сесть в авто, тот сразу же набрал скорость и понёсся к Лицею.

По дороге я наконец-то перевёл дух и распустил сжатые в ком нервы. Надо сообразить, чего ждать, но ничего определенного не получается, всё-таки самодержавие — это даже не конституционная монархия, верховенством закона и не пахнет, а Николай Первый, в начале царствования допустивший некоторые либеральные реформы, под конец вообще всё зажал в кулаке, доказывая истину, что добросердечный и честный дурак куда опаснее для государства, чем хитрая сволочь.

Когда автомобиль высадил меня перед проходной на территорию Лицея, оба охранника прошли следом за мной, вахтер только взял под козырек, а на меня посмотрел, как на врага Государя Императора и уже каторжника. Автомобиль остался, будет ждать то ли их, то ли меня, то ли меня под конвоем.

На той стороне народу многовато, разгуливающих почти нет, кучкуются. Я ещё издали услышал возбуждённые голоса, дескать, финал турнира сорван, что теперь будет?

Конец света будет, ответил я мысленно. Для вас, дурачье, все четырнадцать миллиардов эволюции вселенной шли только к тому, чтобы провести этот турнир. А потом всё, можно задергивать занавес.

Из одной группки выбралась Сюзанна, бросилась ко мне навстречу.

— Вадбольский!.. Что ты опять натворил?

— Ваше сиятельство, — вскрикнул я. — Клянусь, я Вадбольский, а не Бакунин, что бы вам тут не наговорили! А вам пора взад, там столько работы! Здесь всё, хана, капец и вообще тьма египетская.

Она покачала головой, в лицо мне всматривается с тревогой и неким ожиданием.

— Вадбольский, во что вы влезли?

— В интересную жизнь, — ответил я подчеркнуто бодро. — Мне пока не велено, покидать Лицей, но вы свободны, как некая птица, что хоть и не долетит до середины Днепра, но в автомобиле до имения Белозерское — запросто!