Я начал бояться, что при виде моих изящных, среднего роста и некурящих леди они разочаруются. Но, когда Белла с Венерой вступили в Момбасу, раздался взрыв восторга. «Тембо!» — кричали мужчины и скакали вверх, как масаи. «Тембо!» — визжали женщины, округлив от удивления большие недоверчивые глаза. «Тембо!» — пищали крошечные детишки, с восторженным ужасом цепляясь за ноги своих матерей. «Тембо! Тембо! Тембо!»

Толпа неистовствовала, слоны оставались спокойными. Белла смотрела вокруг с величественным и чуть снисходительным видом, будто вдова-аристократка на игру в бейсбол, но Венере подобное внимание было явно по вкусу — она тихонечко трубила, а зеваки с восторгом ахали. Бокве усмехался, сидя у нее на спине. Он устроился на подушке, украшенной гирляндой из листьев, в правой руке он держал свой хаукус, а в левой веревку, которая опоясывала массивное тело Венеры, захватывая передние ноги. Толпа глазела на Бокве с Венерой с неописуемым восторгом. Люди сознавали, что в любой момент этой демонстрации обоим корнакам может грозить смерть. Я не удержался и улыбнулся. Прошлым вечером Бодеко признался, что ему приходится стараться изо всех сил, чтобы не заснуть во время долгих переходов.

В Мугвате, каменистой саванне, поросшей деревьями, в двадцати милях к северу от границы Конго с Руандой, Белла с Венерой вместе со своими корнаками стали первыми обитателями моего нового парка для животных. Восьмидневный марш через восточное Конго был завершен, и у меня появилась надежда, что африканцы и слоны могут научиться жить сообща — им надо только получше узнать друг друга. Ум и доброта двух погонщиков народности балезе показали людям, какими благотворными могут быть эти взаимоотношения. А дружеское любопытство, которое неискушенные аборигены проявляли во время всего нашего путешествия, доказало, что «человек буша» средних способностей может в один прекрасный день достичь того же уровня полного взаимопонимания. Но моя надежда была разбита вдребезги, если не уничтожена полностью, в июле 1960 года.

В течение первых дней независимости Конго только в одном национальном парке Альберт было убито более тысячи слонов. Буйволы, антилопы и бегемоты погибли вместе с ними, их перебили в таких количествах, что стервятники и гиены были не в состоянии управиться с трупами. После тридцати пяти лет полной безопасности животные совершенно забыли о том, что такое оружие. И они доверчиво встретили орды местных браконьеров, которые явились их перестрелять, чтобы забрать у них бивни, мясо и рога. Мятежные солдаты конголезской армии тоже приняли участие в этой резне. А некоторые, как доложил мне один бунтовщик, обстреливали слонов из пулеметов и швыряли в них гранаты «просто ради смеха».

Позже, в июле, после трех недель новой свободы убивать в Конго, я проезжал по национальному парку Альберт, где прежде, как и в национальных парках Америки, охранялись не только животные, но и камни и растения. Теперь же парк превратился в огромную груду разлагающихся трупов. Недалеко от дороги в секторе Руинди, площадью в двести футов, лежали шесть раздувшихся трупов слонов. Их бивни были вырублены топорами, из челюстей торчали обломки слоновой кости, облепленные мухами. Даже молодые слонихи, чьи короткие бивни весили не больше десяти фунтов, были убиты и изувечены.

В южной части парка Рутсхуру браконьер-абориген попытался «договориться» со мной о большой партии слоновой кости. Половина его хижины, стоявшей у дороги, была забита свежими бивнями, которые он добыл за последние три недели. Решив получить официальную помощь, я обратился в территориальный орган управления Рутсхуру, где меня встретил новый администратор из местных жителей. Он был прекрасно одет и хорошо образован, бегло говорил по-французски, но, на мой взгляд, был менее цивилизованным, чем два корна-ка из леса Итури.

«Миру явилось новое Конго, — сообщил он мне, — и потребности его народа гораздо важнее потребностей диких зверей. Вы тут рассказываете мне сентиментальные истории об убитых слонах, а меня заботит мой народ, которому очень нужны мясо и бивни. Если люди торгуют слоновой костью, значит, им крайне необходимо покупать другие вещи. И если голодные конголезцы убивают и едят слонов, сытые европейцы — лицемерят, если осуждают их».

«А что станет есть ваш народ, когда слоны кончатся? — спросил я. — И буйволы? И антилопы?»

«Такого никогда не случится, — ответил он с улыбкой. — Разве возможно пересчитать слонов в лесу или антилоп в саванне?»

Разве возможно было пересчитать огромное количество бизонов, блуждающих по североамериканским прериям, число которых предположительно достигало шестидесяти миллионов, но после двадцати пяти лет бесконечной резни дошло до грани исчезновения?

И другие конголезские администраторы в Восточной Африке наивно верили в то, что дарам природы нет конца. В поисках быстрых и легких доходов они открывали американским туристам доступ в один резерват за другим, обещая им «гарантированное убийство». А некоторые официальные власти придерживались и другого наивного взгляда. После того как я покинул Африку, я узнал, к своему полному изумлению, о планах «увеличения продукции и национального дохода», выдвинутых специальным членом законодательного органа Уганды Ф. К. Онамой. Как сообщала газета «Аргус» Уганды: «Один из проектов увеличения продукции заключался в том, чтобы закрыть Департамент по охране диких животных и перестрелять всех диких зверей за пределами национальных парков. «Если вам не хватает денег, просто перестреляйте всех слонов и продайте бивни», — сказал он».

В «Аргусе» также писали:

«Вчера на аукционе слоновой кости в Момбасе цены оказались самыми низкими за последние десять лет. После аукциона продавцы привели этому две причины — огромное количество конголезской слоновой кости, наводнившей Восточную Африку, и частичное закрытие одного из самых больших рынков в мире из-за строгих ограничений импорта, введенных правительством Индии. Один торговец обнаружил, что, по крайней мере, 200 000 фунтов конголезской слоновой кости лежат в запасниках частных складов только в одной Момбасе, по сравнению с 60 201 фунтом вчерашней официальной продажи…»