Прибывшие в Африку белые стреляли с речных пароходов по гиппопотамам ради обеда или просто для развлечения. Затем за бегемотов взялись и профессионалы, которым понадобилась их кость. Кость гиппопотамов очень твердая, но не желтая, как у слонов, поэтому она пользовалась спросом для создания искусственных зубных протезов. Стоила она шесть долларов за фунт. Когда дантисты перешли на фарфор и виниловую пластику, этот рынок приказал долго жить, но из зубов бегемота до сих пор делают безделушки, поэтому зубы животного, если и не достигают трофейных размеров, все равно остаются источником побочного дохода профессиональных охотников.

Хорошо известно, что гиппопотамы, обитающие на территориях, славящихся обилием охотников, становятся очень осторожными. Они не являются столь интеллектуальными гигантами, как слоны, но обладают прекрасной памятью и, подобно своим меньшим родственникам — свиньям, совсем не глупые. В тех местах, где они уже наталкивались на ямы и подвешенные копья, бегемоты с подозрением высматривают скрытые ловушки; там, где они уже познали предназначение гарпунов и огнестрельного оружия, животные, всплывая на поверхность, высовывают ноздри среди водных растений, быстро втягивают воздух и уходят обратно под воду. Но такая предосторожность помогает мало, потому что им приходится не только вести земноводный образ жизни, но и воспитывать малышей — то есть подставлять свои спины взорам и оружию людей.

Обыкновенно стадо гиппопотамов состоит из десяти — сорока особей, большая часть которого обитает на территории, именуемой creche, что означает «ясли» или «дневной детский сад». В стаде царит матриархат, им управляют беспокойные самки, полностью поглощенные заботой о своих детях и их пропитанием. Находясь в центре берега или песчаной косы, они охраняют ясли от врагов, в том числе и от самцов гиппопотамов, которые норой очень страшно избавляются от собственного потомства. Лодку самки воспринимают так же, как человеческие мамочки отнеслись бы к летающей тарелке, фланирующей над детским садом. Лодкам они не доверяют и не пытаются сначала определить, кто там находится: местный ли рыбак, христианский ли миссионер, вроде доброго доктора Ливингстона, или поклонник супа из гиппопотама сэр Самуэль Бейкер. Бегемотихи нападают сразу и не думают о своей собственной безопасности.

Старшие самцы, обладающие высоким социальным положением, обитают на собственных территориях, примыкающих к границам яслей. Самцы помладше вынуждены жить на специально указанных окраинах, вдали от яслей, где им редко предоставляется шанс встретиться и спариться с самкой, достигшей брачного возраста. Таким образом, все самцы бегемотов становятся «бродягами», потому что обязаны находиться вне стада. А обычная болтовня об озлобленных бегемотах-бродягах — всего лишь ничего не значащий вывод, основанный на повадках индивидуумов с дурным нравом.

Как только молодые самцы становятся более сильными и уверенными в себе, они начинают вызывать на поединок хозяев владений, который заключается в стрельбе пометом или в драке бивнями, сопровождаемой ревом. Победитель получает право на территорию близ яслей и на случку с самками, достигшими половой зрелости, в течение года.

Спаривание происходит в воде, самец находится сзади. Помимо кратковременного эротического стимулирования — толкания и обнюхивания, никакого другого ухаживания не бывает, тем более чего-либо подобного сентиментальным медовым месяцам у слонов. Беременная бегемотиха в яслях живет вместе с другими самками и через восемь месяцев рожает одного «теленка», который всем своим видом очень напоминает стофунтового большеголового поросенка в розовую крапинку.

Малыш-бегемотик, появившийся на свет в воде, живет в безопасных яслях и вскармливается матерью тоже в воде. Время от времени он высовывает голову наружу, чтобы глотнуть воздуха. Ему нужно научиться как можно дольше удерживать дыхание под водой. И обучение продолжается до тех пор, пока он не начнет плавать под водой так же долго, как и его мать. Поэтому, чтобы постоянно следить за ним, ей приходится всплывать на поверхность чаще, чем следовало бы. А чтобы уберечь его от крокодилов, она сажает малыша себе на шею, за которую он цепляется своими передними ножками. Став чуточку постарше, он сидит у нее на спине. На берегу она старается находиться с ним рядом и с фанатичным подозрением осматривается вокруг. Когда она дремлет на отмели, то обыкновенно укладывается прямо на малыша, по всей видимости для того, чтобы защитить его от неожиданной опасности. И так поступают все бегемотихи. Они прямо-таки расплющивают своих малюток, которые хоть и визжат придушенными голосами, но остаются целыми и невредимыми.

Материнская опека и интерес к своему ребенку длятся около двух лет. Затем, когда юные самцы становятся похожими на грозного взрослого бегемота, их пинками выгоняют из яслей и предоставляют самим себе. К этому времени они достигают таких размеров и силы, при виде которых любой крокодил, даже длиной двадцать футов, приходит в уныние. И бояться таким гиппопотамам остается лишь человека. Сексуального созревания и самцы и самки достигают в пять лет, а продолжительность их жизни составляет пятьдесят лет. В неволе, несмотря на ограничения, они процветают, хорошо размножаются и живут более счастливо, чем слоны, так как их менее развитый интеллект редко отклоняется от нормы.

Те, кто судит о Кибоко, африканском толстом, но очень добродушном пролетарии, поверхностно, считают его злобным, глупым и уродливым. Полагаю, что это суждение зиждется на самоуверенном, напыщенном заявлении знаменитого английского эссеиста Томаса Байингтона Маскалея: «Видел я гиппопотамов и спящих и бодрствующих; и уверяю вас, что и спящий и бодрствующий бегемот является самым уродливым из всех созданий, порожденных Господом».

Подобное заявление больше дискредитирует Господа, чем невинного Кибоко, но я не стану отвечать на эти слова, потому что за меня это уже сделали. Сэр Томас Браун в 1642 году написал с замечательным пониманием: «Я не знаю, почему мы называем жабу, медведя или слона уродливыми; они были созданы таким образом, чтобы им было удобно жить, как им и надо. И они отнюдь не считают, что их постигло наказание Божье, который видел, что все, что Он создал, хорошо».