Отдает мне свидетельство Лешки и паспорт Ули.

— Спасибо вам.

Женщина улыбается:

— Не переживайте, правда. Их смотрят лучшие врачи.

Киваю ей, а сам возвращаюсь на стул. Верчу в руках документы, не сразу обращая внимание на одну важную деталь.

В свидетельстве у Леши в графе «отец» прочерк.

Почему Ульяна не вписала Дениса?

Смотрю на день рождения Леши. К горлу подкатывает ком. Цифры прыгают перед глазами.

Пытаюсь посчитать. Когда мы были вместе? Когда был последний секс? Башка не варит. Все это очень сложно вспоминать, потому что прошло тринадцать лет. Зима была. Перед новым годом где-то.

— Привет, Максим. Как они? — появляется Настя.

Она тяжело дышит, видимо, тоже бежала. Взмыленная, испуганная.

— Их осматривают.

Коротко пересказываю то, что знаю, а потом снова опускаю взгляд в документ.

Пытаюсь вспомнить наш последний разговор с Улей, который состоялся, когда я уже уехал в США, но ничего не выходит. Что она мне говорила? Не помню, хоть убей. Плакала, помню. Не верила. А я что сказал?

Ни черта не могу вспомнить.

Если бы отцом Леши был Денис, он был бы вписан в свидетельство. Тут же всплывает в памяти картина, как вчера Лешка кричал Стафееву сначала «Папа», но потом назвал его просто по имени.

Поднимаю взгляд на бледную Смирнову, которая сидит рядом.

— Настя. Почему в свидетельстве у Лешки в графе «отец» прочерк?

Ее взгляд бегает, она бледнеет еще сильнее, хотя, казалось бы, куда больше?

— Настя. Кто настоящий отец Лешки?

Глава 32

Максим

— Настя, — мне кажется, мой голос звучит жалко.

Не может так растерянно говорить сорокалетний мужик. В этом возрасте вообще есть что-то, что может шокировать?

Экономический кризис? Обвал валюты? Девальвация? Революция? Пандемия? Землетрясение? Я вас умоляю.

— Настя… — голос все-таки срывается до шепота.

Настя отворачивается от меня, прячет глаза, а я ощущаю себя маленьким мальчиком, которого мать оставила в огромной очереди, а сама ушла.

Весь мой мир — выверенный, четкий — трещит по швам, как прохудившаяся ветошь.

Лешка не может быть моим сыном.

Во-первых, Ульяна бы никогда так со мной не поступила, она бы не стала скрывать, что у нее ребенок от меня. Да, я обошелся с ней нехорошо, бросил, оставил одну, но она не такая!

Во-вторых, отец Лешки — Денис! Лешка называл его «папа»!

Но в графе «отец» пусто, имени Дениса там нет.

Пытаюсь представить ситуацию, в которой мой ребенок остается без отца в свидетельстве о рождении, при этом я нахожусь в законном браке с его матерью.

Я честно пытаюсь сообразить, нарисовать в голове картину, но, как ни крути, ничего не получается. Этот сраный пазл не складывается.

Кладу руки на плечо Насти и насильно разворачиваю ее к себе.

— Кто отец Леши? — спрашиваю четко, по слогам, уже более уверенным голосом.

Настя все-таки поднимает на меня уставший, немного грустный взгляд.

— Макс, давай ты не будешь задавать мне таких вопросов?

— Кому мне сейчас задать этот вопрос, Насть?

— Точно не мне. Никонов, ты чего от меня ждешь? Я тебе ничего не могу рассказать, кроме того, что ты просто уничтожил Ульяну своим отъездом. Нет, даже не так. Тем, что ты так некрасиво бросил ее. Сказал, что едешь на несколько дней, и пропал. А потом — «Ты не нужна мне».

Я не помню этих своих слов, но понимаю, что мог сказать такое, чтобы обрубить все сразу. Жестоко? Жестоко. Еще как. Но тогда я не видел другого исхода. Я не хотел, чтобы Ульяна на что-то надеялась и ждала меня.

Я желал для нее самого лучшего: чтобы она как можно скорее забыла меня и пошла дальше. Мысль эта была чужеродной, я понимал, что дорогая мне девушка может достаться кому-то другому. Другой будет ее касаться, обнимать, любить.

А я продолжу тянуть то, что взвалил на себя добровольно. Женщину, к которой больше не испытываю ничего, и ребенка, которому нужен отец.

— Она тяжело перенесла наш разрыв? — спрашиваю Настю.

— Разрыв? — я чувствую перемену. Смирнова закипает буквально на глазах. — Да ты откровенно бросил ее! Наигрался и побежал в силиконовую долину. А она тут одна осталась. Уля ходила просто серая. Больше не было веселой, легкой девчонки. Казалось, что она резко постарела. Никакой жизни во взгляде. Она отказывалась от всего, даже с нами общаться перестала!

— Я не думал, что все будет так плохо, — произношу растерянно.

— Ты что же, представлял, будто она отряхнется и как ни в чем не бывало пойдет дальше? Ей было двадцать! Она любила тебя, Максим. Конечно, то, что ты сделал, практически убило ее.

На плечи ложится груз ответственности за прошлое. Я ведь правда искренне считал, что делаю все правильно. Что так будет лучше и для нее, и для меня.

— В любом случае даже то, что я сейчас рассказываю тебе о прошлом, — неправильно. Ты должен спросить Ульяну. Я тебе больше ничего сказать не могу, кроме того, что разочарована в тебе.