Теперь это потрясающая женщина. Такая, которой вслед открывают рты. Фигура подтянутая, осанка ровная, взгляд… стервы.

К намеченному времени возвращаюсь обратно в школу.

— Хай, па, — Глеб плюхается рядом.

Мельком бросаю взгляд на синяк на его скуле. Сын Ули неплохо приложил моего, надо сказать.

— Привет. Как дела? — спрашиваю сына.

— I’m fine, dad, — бросает мне нервно.

— Больше разборок не было?

— No.

Вздыхаю. Тянусь к кнопке старта и завожу тачку, выруливаю на дорогу, бросая последний взгляд на школу. Ули нет.

— Почему ты подрался с тем мальчиком? Как его… Леша, да?

— Because he is a dumb ass! — рычит зло.

— По-русски! — повышаю голос.

Глеб отлично знает два языка, но, когда нервничает, иногда их путает. У нас с ним уговор: когда мы на родине, он говорит на русском, вне ее пределов — на английском.

— Все нормально, пап. Подрался — и подрался.

— Причина будет?

— Это обычные мужские разборки! — произносит высокопарно.

А я невольно поджимаю губы, чтобы сдержать улыбку.

— Не сильно ли вы молоды для мужских разборок? — хмыкаю.

— В самый раз! — а сам лыбится, чертяка.

— Что не поделили?

— Честно, пап? — спрашивает устало. — Я и не помню уже. Я ему слово — он мне два. Я ему три, а он мне… во!

Показывает синяк и снова улыбается.

Понятно. Обычные пацанские разборки. В Америке за такое могли выгнать из школы, поэтому там дети вели себя спокойнее, но здесь все иначе. Меня радует лишь то, что Глеб спокойно отнесся к случившемуся. Стойко выдержал и драку, и последующие разборки.

— Болит? — спрашиваю сына, кивая на синяк.

— Норм. Дома лед приложу.

— Слушай, Глеб, ты бы аккуратнее с этим Лешей, — сам не понимаю, зачем прошу об этом.

— Почему? — искренне удивляется сын.

— Не знаю. Не нравится мне ситуация вокруг вас. Мне кажется, могут быть проблемы. И черт его знает, что в голову мальчишке придет.

После этих слов самому становится мерзко. Черт, это ж обычный пацан. Подрались и подрались, сколько этого еще будет? Но что-то внутри неспокойно мне.

— Ок, пап, — пожимает плечами.

— Мама звонила? — спрашиваю сына.

— Ага.

— Когда?

— Месяца два назад, — Глеб отворачивается к окну.

— Даже с началом учебного года не поздравила? — до боли сжимаю зубы.

— Не-а, — сын отвечает беспечно, но голос дрожит.

Моника херовая мать. Периодически я напоминаю ей о том, что у нее есть сын, который требует внимания. Но надолго ее не хватает.

Она вся в своих ретритах, голоданиях, обетах молчания. Никогда не отличалась особой любовью к сыну, а потом и вовсе объявила, что отныне будет жить для себя.

И я бы послал нахер эту эгоистичную суку, но из-за сына не могу. Он любит ее… даже вот такую…

— У тебя уже были уроки у Ульяны Романовны?

— У кого? — Глеб оборачивается и кривится.

— Ну мамы Леши… как его фамилия?

— Не помню, — пожимает плечами.

— Мурашкин? — делаю предположение.

— Как? — смеется Глеб. — Мурашкин? Точно нет. У него фамилия на «С». Са-се-со-сти-сте…. не помню, пап. Она сложно выговаривается.

— Ясно, — выдыхаю, расслабляя руки на руле.

Значит, замуж вышла. Оно и понятно, ребенок ведь есть? Есть.

Значит, где-то есть и отец…

Глава 6

Ульяна

Сегодня у меня впервые урок у класса Леши. Вообще в школе не приветствуется, когда родственники ведут уроки у своих детей, племянников или внуков, но я единственный учитель обществознания в школе, так что выбора не было.

Я бы и сама с радостью отказалась вести уроки у класса сына, да сделать это попросту нереально.

Теперь я немного нервничаю перед уроком, но беру себя в руки.

Захожу в класс за пару минут до звонка.

— Всем доброе утро! — приветствую ребят.

Собрались все, вот только сына Максима я не вижу.

— Здравствуйте! — летит со всех сторон.

Я располагаюсь за столом, тут же звенит звонок. Дети рассаживаются и постепенно успокаиваются.

Мой Лешка сидит в первом ряду на третьей парте, смотрит на меня серьезно и внимательно, никак не компрометирует меня. Дома мы с ним провели беседу, и я объяснила, что в школе я учитель и вести себя со мной нужно соответственно. Глеб так и не пришел… хотя я сегодня видела его в школе.