На следующее утро мы немного поспорили о том, что нам делать. Стоя на опушке леса и глядя в сторону деревни, я поняла, что мне не терпится побывать там. Снова увидеть людей, тех, кто не попытается меня убить. Я надеялась, что у них есть гостиница. Я все еще была наивна во многих отношениях. Я никогда не бывала в тавернах, но в академии я читала о них в рассказах бардов. В этих историях всегда были искатели приключений, посещающие маленькие деревушки, усталые и грязные после нескольких недель пути или исследования подземелий. В тавернах также звучала музыка, царило веселье и было много пива. Мне еще только предстояло попробовать свои силы в том, чтобы напиться, и теперь, когда я выбралась из Ямы, необходимость попробовать казалась насущной. Я представляла, как мы войдем и заведем разговор с музыкантами, рассказав им байки о нашем путешествии по городу Джиннов; что-нибудь героическое, что бард превратит в песню. Я также представляла себе горячую ванну, сытный ужин и настоящую кровать для сна. Забавно, что во время учебы в академии я воспринимала эти вещи как нечто само собой разумеющееся, но, после шести месяцев в грязи, они казались мне величайшей роскошью, о которой я могла только мечтать.

Хардт утверждал, что люди, которых мы убили, скорее всего, жили в этой деревне, и на нас их одежда. Меньше всего мы хотели, чтобы нас узнали. Я утверждала, что, когда такой крупный мужчина, как Хардт, заходит в какое-нибудь место, люди редко обращают внимание на его одежду. Тамура утверждал: Даже шторм дует порывами. Должна признаться, я до сих пор не понимаю этой загадки, и, судя по ворчанию Хардта, он тоже. В конце концов, наша потребность в провизии взяла верх. Лес мог бы прокормить троих человек неопределенное время, но, похоже, скоро нам придется идти по холмам и полям, и возможностей поймать какую-нибудь добычу будет гораздо меньше. Нам нужны еда и меха для воды. И еще мне была нужна пара ботинок. Как только у остальных появилась обувь, мои ноги начали болеть при каждом шаге.

Луны висели низко в небе, видимые даже при дневном свете. Лурса, казалось, была большей из двух — бледно-красный диск, который, казалось, почти поглощал голубизну Локара. Вскоре две луны покажутся одной, Локар скроется за Лурсой, и тогда приливы будут самыми высокими. Затем Локар начнет поворачиваться, и уже Лурса скроется за его спиной. Небесный танец наших лун, когда они вращаются и соприкасаются друг с другом. Это всегда было наиболее опасно: когда Лурса имела власть над своим супругом, вероятность лунных дождей была намного большей. Наставники в академии как-то объясняли почему, но я никогда особо не интересовалась астрономией. Как ни странно, в землях, которые когда-то были Орраном, мы привыкли считать, что человеку повезло, если на него обрушился лунный дождь. Камни, падающие с наших лун богаты рудой, которую больше нигде нельзя найти, рудой единственного металла, который может поддерживать связь с Источником. Если камень, упавший во время лунного дождя, попадает на человека, то он считается его собственностью. К сожалению, такие люди редко выживают, но их семья внезапно обнаруживает, что у них есть камень, который они могут продать за большие деньги. Я признаю, что это странная форма удачи. Тем не менее, люди собираются в местах, где, по их мнению, пройдут дожди, надеясь, что им повезет. Надеясь, что, по воле случая, их семья будет обеспечена на всю оставшуюся жизнь. Я полагаю, что большинство людей предпочли бы сохранить близких, чем потерять их и стать богатыми. Я знаю, что я бы, например, никогда не выдала ни одного из своих друзей, сколько бы монет мне ни предложили.

На полях между нами и деревней паслись животные. Чудовищные аббаны, крупнее всех, которых я видела раньше, щипали пучки травы, не обращая на нас внимания, как это обычно делают послушные животные. Я насчитала десять особей, каждая из которых была покрыта густой шерстью и имела по шесть ног, что делало их самками. Я спросила себя, где же мог быть самец, и прищурилась, пытаясь разглядеть четвероногого аббана среди других, но, вероятно, его держали подальше от самок, пока не пришло время спариваться. Должна признаться, мне нравится стейк аббана, прожарки с кровью и с подливкой. Это было мое любимое блюдо с тех пор, как я поступила в академию. Когда мы проходили мимо этих тварей, я вспомнила их вкус и у меня потекли слюнки. Прошло много времени с тех пор, как я в последний раз пробовала стейк из аббана, и я размечталась о том, как нам подадут его в гостинице, о мясе, тающем у меня во рту… Хардт вывел меня из задумчивости, ткнув острым пальцем мне в ребра.

— У тебя текут слюни, — сказал он с улыбкой.

— Нет. — На всякий случай я вытерла рот. Честно говоря, я не могу вспомнить, прав он был или нет, но мне нравится думать, что нет. Память — такая ненадежная штука.

Пастух наблюдала за нами, опираясь на тяжелый посох и щурясь от солнца. Хардт дружески поприветствовал ее, но она проигнорировала его и продолжала наблюдать. Я заметила, что у нее на поясе висел маленький рог, без сомнения, для того чтобы предупредить деревню, если кто-то из нас вздумает причинить неприятности. Мы продолжили путь, и аббаны заухали, когда мы проходили мимо — каждый по очереди поднимал голову и издавал одну-единственную ноту. Приближаясь к амбару, мы увидели еще больше фермеров: трое мужчин загружали тележку, а птица трей, размером с лошадь и нелетающая, скребла когтями землю и пронзительно кричала на нас, мелкими резкими движениями головы удерживая нас в поле зрения. В конце концов один из фермеров оттащил птицу в сторону и начал прикреплять к ее груди сбрую. Я впервые увидела, чтобы птица трей использовалась не только для скачек или войны. Из них получаются отличные скакуны: быстрые, злобные и смертельно опасные.

После того, как мы миновали сарай, я почувствовала на своей спине чей-то взгляд. Знакомое ощущение, как будто что-то ползет между лопатками.

Они знают, что ты сделала. Убийца. Они тебя сдадут властям.

Я изо всех сил старалась не обращать внимания на эти слова, но Сссеракис был настойчив. В конце концов я повернулась и… за мной никто не наблюдал.

Никого не было видно.

Деревня Лоу-Хейвен была довольно большой по сравнению с другими деревнями. В то время она могла похвастаться только таверной и лавкой; остальное пространство было занято домами, мастерскими, кузницей и лесопилкой. Большинство жителей деревни торговали между собой тем, что им было нужно, и позже мы узнали, из надежного источника, что чужаки здесь были редкостью, не считая каравана с бревнами, который проходил здесь три раза в год, и случайного торговца. Мы заработали немало подозрительных взглядов, когда вошли в деревню в середине утра.

— Посмотрим, сможем ли мы найти лавку. — Хардт наклонился и понизил голос до шепота.

— И таверну, — добавила я.

— Зачем нам таверна?

— Где-нибудь переночевать, где-нибудь поесть. Где-нибудь выпить? — Я улыбнулась ему, а Хардт нахмурился в ответ и покачал головой. — Хардт, я никогда не была в таверне. Я хочу пойти.

— Они не такие, как ты думаешь.

Я посмотрела на него холодным голубым взглядом.

— Откуда тебе знать, что я думаю? — Я могла бы быть не такой стервой, но я всегда использовала свои сильные стороны. — Мы идем в таверну. — Я приняла решение, и Хардт никогда не отказывался выполнять мои приказы.

Он был прав насчет таверны, она была совсем не такой, какой я ее себе представляла. Там не было ни барда, ни музыки, ни какого-либо веселья. В столь ранний час здесь было пусто, если не считать беззубых стариков, сидевших за столом и игравших в какую-то игру с доской и камнями, раскрашенными в черный и белый цвета. Хардт потратил те немногие деньги, что у нас остались, на еду: овощи, небольшие кусочки мяса в жидком бульоне и выпивку. Я впервые попробовала эль и должна признаться, что он показался мне горьким, острым, неприятным и странно кислым. Я заказала еще одну кружку, как только закончила, и еще одну после этой.