— Заткнись! — пропищала я. Я не могла смириться с возможностью того, что нашептывания ужаса были правдой, что я так мало могла дать своему ребенку. Ничего, даже жизнь. У меня в горле образовался такой тугой комок, что я не могла ни говорить, ни дышать. Кажется, я начала плакать, но было трудно сказать наверняка, мое лицо и так было скользким от пота и слез. Я устало протянула к ним руку, они окружили маленький столик, моего ребенка, мою дочь. В то время я даже не понимала, почему меня это волнует. Я никогда по-настоящему не воспринимала ребенка иначе, как досадную помеху, которая тормозила меня и питалась за мой счет, напоминая мне об ошибке, которую я совершила с Изеном. Я была рада избавиться от этого паразита. По крайней мере, так я говорила себе. Закаляя себя перед возможностью того, что она окажется кем-то меньшим, чем землянка, изменившейся из-за использования Источников и связи с Другим Миром. Но все это больше не имело значения. Теперь, когда она была здесь, я хотела только ее обнять. Я хотела увидеть ее лицо, эту жизнь, которую я создала, защищала, носила в себе и принесла в этот мир.

Когда акушерка оглянулась на меня, я почувствовала, как у меня остановилось сердце. Я не могла понять выражения ее лица, я не знала, что означал этот взгляд. Затем Тамура одарил меня дикой улыбкой. Как будто мое тело застыло во времени, и внезапно все началось сначала. Боль и изнеможение, предвкушение, страх и облегчение… Все это нахлынуло волной, и я почувствовала, что меня уносит в море.

Я снова заплакала, когда мне на руки положили мою дочь, это были слезы радости и снятия напряжения одновременно. У нее был такой же цвет лица, как у Изена, и мои глаза — два ярко-голубых глаза, смотрящих на меня с темного личика. Такая красивая. Такая совершенная.

Некоторые женщины говорят, что не знали, что такое любовь, пока у них не родился ребенок. Я не согласна, но, признаюсь, я не понимала, что почувствую, пока впервые не увидела свою дочь. Моя решимость пошатнулась. Мои оправдания казались хрупкими, слабеющими с каждым малейшим движением ребенка. Маленькая частички меня и Изена слились воедино и превратились во что-то новое, уникальное. Нечто такое, чего мир никогда раньше не видел, существо с бесконечными возможностями.

Хардт встал со стула, который он нашел, и подошел к моей кровати. Он выглядел больным, но такое случается с человеком, когда он теряет сознание, и, я почти уверена, его вырвало. Мои простыни были в беспорядке, скручены вокруг ног и запачканы кровью, и я прекрасно знала, что выгляжу ненамного лучше. Но в тот момент мне было все равно. Я повернула дочь лицом к Хардту, а она посмотрела на своего дядю. Мне говорили, что на самом деле дети не могут видеть в столь раннем возрасте, но Хардт должен был произвести какое-то впечатление, особенно на ребенка. Тогда я передала ее Хардту, и мне потребовалось много силы воли, чтобы это сделать. Мне хотелось обнять ее и никогда не отпускать. Она была моей, и я любила ее с такой яростью, которая не поддавалась никаким словам или доводам рассудка.

— Она прекрасна, — сказал Хардт сдавленным голосом. — Как ее зовут?

Я улыбнулась, несмотря на усталость. «Кенто. В честь моей матери». Я не очень хорошо помню свою мать, но она произвела меня на свет и растила шесть лет. Самое малое, что я могла сделать, — дать ребенку ее имя. Хардт, должно быть, раз десять произнес это имя, когда держал ее на руках. Интересно, знал ли он даже тогда о принятом мной решении. Интересно, держал ли он мою дочь так долго потому, что пытался запечатлеть ее маленькое личико в своей памяти?

Мы все рождаемся в этом мире невинными. Свободными от жадности, гнева или горя. Я не была свободна, я тонула. Я не хотела передавать это своей дочери. Я — оружие. Я ломала все, к чему прикасалась, все портила. Заражала своей яростью и горем. Сссеракис прошептал мне на ухо правду, которую я уже знала. Чем дольше ребенок будет оставаться со мной, тем больше вероятность того, что я разрушу жизнь, которую создала.

Акушерка осмотрела меня и Кенто, а затем начала инструктировать, как кормить ребенка. В конце концов она ушла, а я встала на ноги. Несмотря на дрожь в ногах, я чувствовала себя легче, чем когда-либо за последние месяцы. Я быстро устала и опустилась на ближайший стул. Кажется, я заснула, держа Кенто на руках. Прекрасное воспоминание об идеальном маленьком существе.

Для меня новорожденный — это пухлое личико, соединенное с задницей, поскольку все, что они делают, касается того или иного. Несмотря на это, ничто так не радует семью, как ребенок. Ни одна песня барда не так прекрасна, как смех младенца, и ни один крик чудовища не так ужасен, как вопль младенца.

Из следующих трех дней я мало что помню, кроме того, что кормила Кенто, убирала за ней, укачивала ее, пока она не засыпала, и как меня будили ее пронзительные крики, требовательные и отчаянные одновременно. Ты мог бы подумать, что я обижаюсь на нее за это, за то, что она так быстро завладела моей жизнью. Я бы солгала, если бы сказала, что не испытывала некоторого разочарования, но, по правде говоря, я наслаждалась каждым мгновением, проведенным со своей дочерью. Даже когда она будила меня всего через несколько минут после того, как я, наконец, засыпала, мне до боли хотелось снова увидеть ее лицо. Это странная зависимость — иметь кого-то, кто настолько полностью зависит от тебя, что не может жить без тебя. Держу пари, что через некоторое время блеск исчезает.

Хардт хорошо ладил с ребенком, и Кенто, казалось, любила его гораздо больше, чем Тамуру. Она плакала всякий раз, когда сумасшедший старик оказывался рядом с ней. Я думаю, это несколько задевало его чувства, хотя он никогда бы в этом не признался. Имико улыбалась и издавала глупые звуки, свистела ртом и скашивала глаза. Несмотря на это, она ни разу не брала Кенто в руки, и всякий раз, когда нужно было поработать или прибраться, воровка исчезала без следа.

В конце концов, время пришло. Последствия моего решения. Сильва постучала в дверь нашего дома. Обычно она не стучала, но обычно она приходила не по делам. В тот день у нее была с собой записная книжка, в которую она записывала все оказанные ей услуги. Я открыла дверь и увидела, что она стоит там, а солнце освещает ее сзади, заставляя волосы сиять, как расплавленное золото. Кенто была у меня на руках и извивалась во время утреннего кормления. Какое-то время Сильва просто смотрела на меня, а я смотрела в ответ. В ее глазах было сострадание, истинное понимание того, что я делаю и чего мне это будет стоить.

Ты понятия не имеешь, чего это будет тебе стоить. Сссеракис был зол. Зол на меня за принятое мной решение.

— Я спрошу тебя об этом только один раз, Эска. Ты уверена? — Сильва никогда не сомневалась во мне, независимо от моего решения. И только однажды она попыталась переубедить меня.

Я попыталась заговорить, сказать да, но Кенто гулила у меня на руках, теребила мое платье и пристально смотрела на меня. Слова застряли у меня в горле, поэтому я просто кивнула и сморгнула слезы.