— Почему это случилось?

— Полагаю, из-за того, что ты напрягла мышцы во время оргазма. Они чрезмерно сократились, что и вызвало судороги.

— И все?

— Ну еще, может быть, из-за того, что у тебя нехватка электролитов и витаминов. Но это вряд ли, учитывая, что ты не ограничиваешь себя в питании. Правда, еще это может случиться из-за потери жидкости.

— Я вроде не теряла жидкость.

— Ну как это не теряла? Трусы мокрые, значит потеряла.

Когда до меня доходит смысл сказанного, я хватаю подушку и замахиваюсь ей в смеющегося Вадима. Только он ловко перехватывает ее.

— Это не смешно!

— Предлагаешь мне расплакаться? Я пытаюсь абстрагироваться от сложившейся ситуации и не наделать себе комплексов. А если буду загоняться как ты, то до секса точно не дойдет. Сейчас лучше? — киваю, как болванчик, смотря на то, как он продолжает массировать мне ноги. — Но все равно нехорошо.

— Ага.

— Сейчас сделаем хорошо.

Не сразу понимаю, зачем он сгребает меня с постели и берет на руки. И только, когда Вадим заносит меня в ванную и усаживает на бортик, до меня доходит.

— Теплая вода окончательно снимет спазм, — уверенно произносит всезнайка, закатывая штанины моих пижамных штанов.

И все. По мере того, как в ванной набирается вода и мои ноги начинают ощущаться как прежде, я осознаю, что сейчас произошло. Даже не знаю, за что мне больше стыдно. Двойное позорище.

— Тебе приятно, да?

— Что? — непонимающе интересуется Даровский.

— Что я чувствую себя конченой дурой.

— Ну почему дурой? Конченой да, раз кончила, но точно не дура, — усмехаясь бросает Вадим, выключая воду. — А знаешь из-за чего это еще могло произойти?

— Из-за тебя?

— Хренушки. Из-за тебя. Ты слишком загоняешься. Надо уметь вовремя расслабляться, чего ты явно не умеешь. Ты вообще когда-нибудь кончала?

— Серьезно думаешь, что я буду с тобой это обсуждать?

— Серьезнее не бывает. И почему бы это не обсудить? Я так понимаю ответ — нет.

— Неправильно понимаешь. Мой ответ — да.

— С Горским или сама?

— Если тебя так интересует залезал ли мне в трусы Артем, то нет, не залезал.

— Значит, сама. Ну не все так запущено. И как?

— Прекрати.

— И все же? — не унимается, запуская в воду руку. Вновь принимается массировать мне ноги, только уже икроножные мышцы.

— Зачем ты это делаешь?

— Проверяю могут ли покраснеть твои щеки еще сильнее. Забавно, не думал, что такие люди существуют в наше время.

— Замолчи, — закрываю глаза, не в силах выдержать его насмешливый взгляд.

— Ну как ноги?

— Хорошо.

— Ну раз хорошо, предлагаю спуститься на кухню и позавтракать. Причем быстрее, дабы сэкономить электроэнергию.

— В смысле? Зачем быстрее и что экономить?

— Электроэнергию. На твоих полыхающих щеках бесплатно поджарим бекон и яичницу.

— Ну ты и…гад! — зачерпываю воду рукой и брызгаю ею на Вадима, на что он откровенно ржет. — И вообще ты должен быть мне благодарен.

— За что?

— За то, что у тебя больше не стоит. В смысле яйца не гудят.

— Ну, конечно, яйца от страха полопались на хрен.

— Хочешь помогу заштопать?

— Спасибо, я как-нибудь сам залатаю. Жду тебя на кухне.

Ненормальный. Первая пришедшая мысль, как только я увидела, где достают эту сирень и сколько она стоит. И ладно бы одну веточку купил, так ведь целое ведро! Уму непостижимо, как в здравом уме можно потратить такие деньги на сирень.

Привожу себя в порядок и спускаюсь вниз, забрав ведро с цветами. Вот только на кухню заходить не спешу. Во-первых, нет аппетита. Во-вторых, несмотря на доводы рассудка, все равно неловко. Однако понимаю, что все равно никуда не деться. В конце концов, я не ребенок, пора бы вести себя по-взрослому.

Да и запах жареной яичницы на беконе поднимет аппетит даже у мертвого. Аккуратно захожу на кухню и ставлю цветы около раковины.

— Их надо подрезать, чтобы дольше постояли. И кое-что добавить в воду, — зачем-то поясняю я, видя, что Вадим вместо того, чтобы следить за сковородой, смотрит неотрывно на меня. — Ты ночью за ними ездил?

— Да.

— Не знала, что они могут продаваться в декабре.

— Я тоже.

— А еще я узнала, что они стоят как почка. Ну ладно, половина почки. У тебя с головой точно все в порядке? — на мой комментарий Даровский начинает хохотать. — Что смешного я сказала?