— Ну что, дружище, пойдём, поглядим, кто это здесь безобразничает? — риторически поинтересовался я у нечисти.

— Пос-смотрим, п-пратиш-шка Ш-шума, — согласно прошипел злыдень, выдвигаясь в путь.

Ориентировался он по «запаху» — эманации страха еще не выветрились из окружающего эфира. Так что мы бодро пошлепали вдоль возвышающегося над нами кургана по пыльной высушенной земле. Я уютно устроился где-то в дальнем уголке сознания злыдня, стараясь не мешаться ему под ногами, и с интересом смотрел на расстилающийся перед нами мертвый и искорёженный лес.

— Ш-шуф-ф-с-стф-фуеш-шь, п-пратиш-шка Ш-шума, как с-сдесь пус-сто? — неожиданно поинтересовался Лихорук.

— Ты это о чём, старина? — уточнил я.

— С-сдес-сь нет ни капли ш-шис-сни! — отозвался злыдень. — Ни капли с-силы. Это мес-сто даф-фно мертф-фо! Оно даш-ше пытаес-ся доп-пратьс-ся и до моей с-силы.

А ведь действительно — что-то (я пока так и не понял, «что», и как оно это делает) активно пыталось «присосаться» к резерву моего одноглазого братишки! Словно некое невидимое и неосязаемое «щупальце» пыталось найти лазейку в энергетической защите Лихорука и пополнить свои запасы магии за его счет.

Кстати, пока злыдень болтался без моего постоянного пригляда, его опустошённый во время схватки в Берлине резерв несколько пополнился. Значит, успел в тихушку подкормиться, чёртов пройдоха! Оно и понятно, во время войны горе и печаль идут среди людей руку об руку. А для злыдня подобная энергетическая атмосфера — словно манна небесная, её хоть ложкой жуй.

Но я надеялся, что существенного вреда он никому не принёс. На этот счет я выдал жесткие ЦУ, чтобы не смел доводить простаков «до ручки». Откусил самую малость энергии, если совсем терпеть невмочь — и уё! Кроха силы тут, кроха там, вот и резерв пополниться. К тому же, перед операцией по освобожденнию Глафиры и Акулины, я собирался подкинуть сил своему одноглазому братишке через нашу магическую связь. Мои духовные каналы до сих пор не позволяли полноценно ей пользоваться, а Лихоруку она лишней не будет.

— Да, я тоже это чувствую, братишка, — ответил я злыдню. — Есть предположения, что это может быть?

— Умертф-фие… — после небольшой паузы отозвался Лихорук. — Не-ш-шить… С-сильная неш-шить, — еще через мгновение выдал он. — Дреф-фняя…

— Умертвие? Нежить? — перевел я его шипение. — Как думаешь, братишка, справимся?

— С-сила у нас-с-с ес-с-сть, п-пратиш-шка Ш-шума, — произнес с присвистом Лихорук, словно закипающий чайник. — Пос-смотреть на х-хос-сяна этих-х мес-с-ст нуш-но — там и реш-шим… С-смош-шем ли мы ех-хо одолеть…

Вот как он умудряется даже мысленно шепелявить? Ведь мы с ним общаемся без задействования речевого аппарата? А насчет «посмотрим и решим» позиция у меня была одна: если хоть кто-то из ребят жив, я буду драться за него до последней капли крови! Жаль, только, что не своей, а Лихорука. Но я бы и своей не пожалел!

— Сможем, братишка! Мы должны его одолеть! Просто обязаны! — воскликнул я.

— Ес-сли оп-пяс-саны, с-снаш-шит с-смош-шем, п-пратиш-шка Ш-шума! — просто взял и согласился со мной злыдень. То ли он тоже почувствовал обуревающие меня эмоции, толи передались они ему как-то… Но я знал, что в ответственный момент братишка меня не подведёт и сделает всё возможное для спасения детей!

След страха, по всей видимости оставленный группой потерявшихся ребят, все еще вел нас со злыднем по мертвому лесу, некогда состоявшему из могучих елей-великанов. Но на данный момент от них остались только голые ветви, лишенные иголок, да толстые стволы с облезшей местами корой.

И тишина в этом мертвом лесу тоже стояла мёртвая: ни птичьего гомона, ни шелеста листвы, ни ветерка. Даже деревья и те не скрипели, словно превращенные в камень. В общем, возникало такое ощущение, что у нас с братишкой слух отказал. Но, нет, легкое шуршание сухой земли под ногами присутствовало. Но эта окружающая нас тишина откровенно нервировала. Хотя мой одноглазый братишка не обращал на неё никакого внимания. Постепенно его непоколебимое спокойствие подействовало и на меня — и я перестал нервничать.

По мере продвижения становилось понятно, что дорога, некогда бегущая между вековыми елями, была некогда настоящим дорожным трактом, вымощенным диким камнем. Местами из-под сухой пыли выскакивали на поверхность целые куски этой мостовой, не развалившейся даже по прошествии такого длительного времени, природных катаклизмов и прочих разрушительных воздействий. Либо на совесть сделано, либо с помощью магии…

Но магии в этом мирке не осталось даже на понюшку табака. Недаром же какая-то хрень пыталась вытянуть энергию даже из самого Лихорука, который и сам перехватить силёнок на шару далеко не дурак. Так что посмотрим, что там еще за чудо-юдо нашими детками решило полакомиться? Хрен ей на воротник, а не советские пионеры на обед!

Потихоньку-помаленьку мы с Лихоруком обогнули курган, выйдя к нему с «обратной» от магического прохода стороны. А вот тут открывшаяся картинка выглядела немного по-другому. Все окружающее пространство было просто завалено разбитыми в хлам деревьями, словно перед курганом схватились не на жизнь, а на смерть два свирепых великана. Потому как раздолбать в щепу вековечные деревья в три (а то и больше) моих обхвата у обычного простака навряд ли получиться.

А вот у лешего — вполне. Я вспомнил, как он в мгновение ока мог изменять свой размер — вырастать величиной с самое высокое дерево в лесу. Он и маленьким мог становиться, с мизерную букашку, но это его свойство меня сейчас не сильно интересовало. Но и сила того, кто сумел бы противостоять разгневанному лесному духу, тоже поражала. Ведь он явно сопротивлялся. Жестоко, отчаянно, но, похоже, безрезультатно. Потому и сидел вот уже который век под магическим заточением.