Товарищ "Чума" 6

Аннотация
 

Он попал в прошлое, на поля сражений минувшей войны. В мрачный мир магии и темных сил. «Мастер Проклятий» - трусливо шептали нацисты. Но кто же он на самом деле?

Пролог Сентябрь 1942 г. Москва. НКГБ СССР Обещанного откровенного разговора с товарищами, чем же на самом деле являлось изобретение профессора Трефилова, ни у капитана госбезопасности Фролова, ни у его непосредственного начальника — руководителя 3-го Управления НКГБ СССР старшего майора ГБ Горлинского, так и не получилось. Во-первых, они окончательно не решили, что же говорить, чтобы их не посчитали умалишёнными, а во-вторых — ни у кого из них реально не было времени. Работы было не продохнуть, а людей не хватало. Многие ушли на фронт. Не отпустили только особо ценных специалистов, да таких вот калек как Лазарь Селивёрстович. Спали сотрудники чекисты урывками, прямо на рабочих местах. Стараясь покемарить хоть пару-тройку часов до выезда на какое-нибудь очередное происшествие. Шпионы, заговоры, диверсии, убийства — перечислять все сферы деятельности Народного Комиссариата Государственной Безопасности можно было бесконечно. О спокойном отдыхе в теплой домашней кровати, никто даже и не мечтал. Вот и не удавалось никак вернуться к тому разговору — бегали чекисты, словно загнанные лошади, вывалив язык набок, и не имея возможности хотя бы на мгновение дух перевести. Но неотвратимость такого разговора все равно висела на душе капитана госбезопасности Фролова тяжёлым ярмом. Ведь Лазарь Селивёрстович отлично понимал, какое чудовищное оружие могут заполучить в свои руки немцы, если им каким-нибудь способом удастся заставить профессора Трефилова сотрудничать. А если они в ближайшее время еще и соберут машину… На фронт хлынут тысячи «ускоренных» бойцов, которых даже увидеть не получится… А если учесть количество концентрационных лагерей — «машин смерти», то дефицита в биологическом времени для таких бойцов у гитлеровцев не будет. Измучившись едва ли не до нервного истощения, Лазарь Селивёрстович решил больше не откладывать разговор в долгий ящик, о чем сейчас и шёл предупредить начальника. Он уже всё продумал, решив не вмешивать старшего майора госбезопасности (либо попробовать уговорить Горлинского не лезть на рожон) в эту историю и взять всю вину на себя. Вот и сейчас, идя по пребывающей в полутьме лестнице и уже привычно постукивая тросточкой по выщербленным ступеням, Фролов проговаривал про себя будущие доводы, которые собрался привести старшему майору госбезопасности. Терпеть эти муки совести Лазарь Селивёрстович больше не мог. Добравшись до лестничной площадки, он немного постоял, переводя дух, а после решительно похромал к кабинету начальнику третьего управления НКГБ. Возле двери кабинета Фролов тормозить не стал — решительно постучав, он открыл тяжелую дубовую створку и шагнул внутрь. Он даже позабыл дождаться разрешения — усталость и нервозность последних дней сыграли с ним дурную шутки. Начальственное «да» капитан госбезопасности услышал уже зайдя в кабинет. — Разрешите, товарищ старший майор государственной безопасности? — произнес Лазарь Селивёрстович, заметив, что хозяин кабинета принимает какого-то «гостя», одетого, так же, как и сам Фролов в форму сотрудника НКГБ. Сидел незнакомый чекист спиной к капитану, поэтому и опознать его капитан государственной безопасности так и не сумел. — А, Фролов! — неожиданно обрадовался Николай Дмитриевич. — А я как раз хотел за тобой посылать… «Гость» неожиданно обернулся, и Фролов его узнал — им оказался начальник 4-го управления НКГБ старший майор Судоплатов. — Здравия желаю, товарищ старший майор государственной безопасности! — поприветствовал Судоплатова Фролов. — Давай без чинов, Лазарь Селивёрстович, — устало произнёс Павел Анатольевич. — Одно дело делаем, некогда время на уставные расшаркивания тратить… — Давай, капитан, присоединяйся, — указал на свободное место своему подчинённому Горлинский. — Есть! — Капитан госбезопасности дохромал до стула и, стараясь поглубже спрятать болезненную гримасу, резко на него опустился, по привычке цепляясь за отполированную рукоять трости. — Вот посмотри на него, Пал Анатольевич, — недовольно произнес Горлинский, хотя в Фролов расслышал в голосе начальника тщательно скрываемые нотки гордости за своего сотрудника, — сам на ладан дышит, а от лечебницы открещивается наотрез! Я говорит, потерплю, а иначе, кто на службе останется? Жилы рвёт как не в себя! И даже, представляешь, на фронт недавно просился! — А кто сейчас жилы не рвёт, Николай Дмитриевич? — философски отозвался Судоплатов. — Только тля какая! Весь народ сейчас в едином порыве… Да что я тебе рассказывать буду, ты и так всё это знаешь! Вот сломаем хребет фашистам, да зубы им в глотку забьем, тогда и будем по санаториям разъезжать, да на минводах лечиться. А вот с фронтом ты, Лазарь Селивёрствич не спеши — у нас и здесь не слаще, чем там. А то и сложнее в десятки раз! Там всё понятно: вот она, вражина, бей её, не журись! А у нас? Поди, пойми, где диверсант, а где гнида, которую еще найти и раздавить надобно? — Да все я понимаю, Павел Анатольевич, — согласно кивнул Фролов. — И в мирное время у нас сладко не было, а уж теперь… — Я вот что за тобой послать-то хотел, Лазарь Селивёрстович, — опомнился Горлинский, — помнишь наш недавний разговор о профессоре-изобретателе, которого немецкие диверсанты в тридцать шестом похитрили? — Еще бы не помнить… — Кисло усмехнулся капитан госбезопасности. — Я ведь через это похищение, которое промухал, чуть к праотцам не отправился. Инвалидом вот на всю жизнь остался… Я сам к вам по этому вопросу и шёл… Неспокойно у меня на душе, Николай Дмитриевич! — признался он начальнику. — Вот и у меня такое же состояние, капитан… Я тут в общих чертах обрисовал ситуацию товарищу старшему майору, и знаешь, что?.. — Не договорив, подвесил в воздухе эту многозначительную фразу начальник 3-го управления НКГБ. — Что? — Тут же среагировал на неё Фролов. — А он не удивился столь необычной истории, — Буквально ошарашил Фролова старший майор госбезопасности. — А взамен рассказал мне еще более чудную… да что там — просто фантастическую историю! И эти две истории оказались каким-то странным образом связаны — даже переплелись между собой, да так, что не развязать… — Это как? — не понял Фролов — А вот так, Лазарь Селивёрстович, — ответил вместо Горлинского Судоплатов. — Я вашу рассказку выслушал, а теперь ты послушай мою. А затем мы все вместе прикинем, как нам со всем этим дерьмом разобраться? Большую часть того, что ему поведал начальник 3-го управления НКГБ, Фролов уже знал со своего памятного разговора с собственным начальником управления. И про то, что Трефилов выжил, и находится в плену у немцев, и про его бывшего ученика — Ивана Чумакова, ставшего впоследствии разведчиком, и, по какой-то случайности, оказавшегося в Берлине вместе с пропавшим учителем. Да, много странностей было в этом деле, просто через край. Но когда Судоплатов начал рассказывать про то, как один никому неизвестный человек — «товарищ Чума», в самом тылу врага уничтожил сначала две роты фрицев, потом положил ягд-команду, посланную по его душу, а затем уничтожил за несколько часов целую танковую дивизию, Фролов вообще выпал в осадок. Такого просто не могло быть! Это только в сказках сильномогучий богатырь Илья Муромец мог один-одинёшенек несметные полчища басурманские побивать: махнёт мечом направо — свободна улица, налево — переулочек. А в обычной жизни так не бывает. Может, и жили когда-то на Руси былинные витязи, способные в одиночку бить тьмы-тьмущие врага, но на сегодняшний день в это слабо верилось. Правда, Судоплатов обмолвился, что этот неизвестный задействовал какое-то совершенно новое и секретное оружие — биологическое. Сообщения партизан, да и самого Ивана Чумакова это подтверждали. Однако никто в СССР о таком оружии не знал. Даже сам товарищ Сталин. — А ведь машина профессора Трефилова — тоже биологическое оружие, в каком-то смысле, — внимательно выслушав Судоплатова, заявил капитан госбезопасности. — Доцента Сергеева она уничтожила буквально в считанные секунды, наделив Ивана Чумакова возможностью переходить в «ускоренный режим». А ты не думаешь, товарищ старший майор госбезопасности, что этот товарищ Чума лишь доработал его изобретение? Не даром же он так настойчиво рвётся в Берлин за Трефиловым и Чумаковым? — Постой, Лазарь Селиверстович, — произнес Горлинский, — разве у профессора Трефилова были ещё помощники кроме Сергеева и Чумакова? — В том-то и дело, что не было, Николай Дмитриевич, — ответил Фролов. — Однако, ранее в его исследованиях участвовало немало студентов, из которых, собственно, Трефилов и выбрал Ивана Чумакова. — Ну, версия с натяжечкой на троечку… — протянул Судоплатов. — Проверить, конечно, можно… Но, сомневаюсь, что она нам что-то даст… — А может быть, — продолжал выдвигать версии Фролов, — в руки этого «Чумы» попали копии бумаг профессора, похищенные фрицами? — И как ты себе это представляешь, капитан? — усмехнулся Судоплатов. — Диверсанты за эти сведения столько народу положили, дом на кирпичики разнесли… — А ведь Лазарь может быть прав, Пал Анатольич, — неожиданно поддержал своего сотрудника начальник управления, — могли эти документы к постороннему попасть! Я-то уже и запамятовал, а товарищ капитан помнит. Давай, Лазарь Селивёрстович, поделись мыслями. — Через некоторое время после похищения профессора Трефилова, при попытке пересечь государственную границу СССР была уничтожена группа немецких диверсантов. При них обнаружили фотопленки с негативами документации и снимки какого-то оборудования. — В документах фигурировало имя Трефилова, — вновь подключился Николай Дмитриевич, а поскольку дело проходило по моему ведомству — то нам их и передали… Жаль, что часть этих документов была безнадёжно испорчена, иначе машину профессора можно было бы восстановить. — Как раз наоборот — хорошо, что испорчена! — горячо воскликнул Фролов. — Иначе бы этим воспользовались фашисты! — Да-да, ты прав, Лазарь… ты прав, — согласно произнёс Горлинский. — Но таких плёнок, как передали вам пограничники, могло быть и несколько, — сам продолжил версию капитана госбезопасности Судоплатов. — Возможно, — кивнул Фролов. — Оригиналы Хорст, скорее всего, вывез дипломатической почтой, как и самого профессора. Точно узнать мы этого не смогли. А плёнки — просто подстраховка, на всякий пожарный, если с оригиналами что-то случится… И вот одна из этих фотокопий и могла попасть к вашему товарищу Чуме. Но это всё — лишь мои досужие домыслы, — развел руками Лазарь Селивёрстович. — Но машина Трефилова, если немцам удастся её восстановить, будет страшным оружием! — Вот что, Лазарь Селивёстович, собирайся! — неожиданно произнес Судоплатов. — Ты это дело расследовал, тебе и докладывать. — Кому докладывать? — Фролов не понял, чего от него хочет Павел Анатольевич. — Я вам уже всё рассказал. — Самому будешь докладывать, товарищ капитан государственной безопасности, — усмехнулся Судоплатов, а Горлинский неожиданно слегка побледнел. — К-кому? — переспросил Фролов, хотя уже и так всё понял. — Самому товарищу Сталину, — четко ответил Судоплатов, — Иосифу Виссарионовичу. Глава 1 Сентябрь 1942 г. Третий рейх. Берлин Едва только дедуля исчез из моего поля зрения ближайшая к нам стена буквально взорвалась, разлетелись на мелкие куски. Зазвенели разбившиеся стекла в окнах, пол под нашими ногами содрогнулся, а помещение наполнилось густой строительной пылью, постепенно оседающей на одежде, волосах и лице. Видимость — нулевая, но я так и не отключил магическое зрение, поэтому, кое-что мне рассмотреть всё-таки удалось. — К-хе! К-хе! — Закашлялся профессор Трефилов, глотнув этой концентрированной летучей взвеси, насыщенной мельчайшими частицами штукатурки. Глотку реально начало драть уже на втором вдохе этого, если можно так выразиться, воздуха. Я почувствовал, как рядом всколыхнулся эфир, от формируемого Бомбадилом заклинания, а затем в окно резко ворвался мощный поток свежего воздуха. Буквально в течении минуты пыль вынесло из палаты в открытую дверь. Дышать сразу стало легче. Меня обрадовал не только чистый воздух, а еще осознание того, что магия вновь заработала. Правда, в пыльном тумане я не заметил, как Бомбадил проскользнул в разгромленную комнату. В самой палате магия до сих пор не работала — дар так и продолжал находиться под блокировкой, действующей, по всей видимости, в этом ограниченном пространстве. А вот с исчезновением стены, запирающее проход заклинание было разрушено вместе с её носителем. Ведь печать, перекрывающая дверной проход, тоже оказалась привязана к этой перегородке. Хрустя битыми кирпичами, я тоже выбрался в комнату охраны, где из-под завалов виднелись торчащие сапоги мертвецов из охраны и верхняя часть тела профессора Хорста, до сих пребывающего в полной отключке, но всё еще живого. Буквально из ниоткуда в помещение охраны вывалился взъерошенный, но весьма довольный дедуля, потрясая сжатыми кулаками. — Ага! — закричал он возбужденно. — Получилось, едрит твою кочерыжку! — Отлично получилось, Вань! — радостно ответил я, хлопнув старика по плечу. — А делов-то было — всего-то стену вынести! — добавил он, потирая ушибленное плечо. Интересно, как ему в голову пришла такая простая идея, как развалить стену? Ведь это мог сделать любой из нас, даже пожилой профессор. Ведь переход в «ускоренный» режим — это, как раз, и есть использование дара, не выводя энергию наружу. Разве что резерв Бажена Вячеславовича был пуст, а мой старикан пополнил свой «силовой бюджет» за счет нашего поверженного врага — Хорста. Пока еще живого. — Добить его, брат Чума? — поинтересовался Том, тоже выкупив, что эсэсовец еще окончательно не склеил ласты. — Пожалуй… — Даже не задумываясь, кивнул я. — Таким тварям нет места на нашей земле. Пусть сдохнет. — Может, сам хочешь ему голову открутить? — любезно уточнил рыжий ведьмак, ухмыляясь реально по-людоедски. Ну, или мне так показалось. Слишком часто в последнее время он откручивает людям бошки, как тем гусям с птичьей фермы. Хотя, это не люди, а нелюди, напомнил я сам себе. И жалеть их не стоит. Пока я гонял в голове эти мысли, Том неторопливо подходил поближе к нацисту, придавленному крупными обломками стены и заспанному мелким мусором и отдельными кирпичами. — Нет, — мотнул я головой, — воздержусь. У меня и без того резерв переполнен… А тебе, братишка, сила лишней не будет. — Буду должен! — Подмигнул мне Бомбадил, и уже протянул руку, чтобы свернуть голову нацистскому Потрошителю, но сделать этого не упел. Неожиданный удар вражеского колдуна швырнул всех присутствующих на землю. Не мудрствуя лукаво, чертов упырь опять решил нас тупо раздавить потоком сырой силы, которой у него имелось в избытке. Если бы меня такой силовой удар застал в одиночестве, то он бы расхреначил меня в кровавые сопли. По ощущениям было куда тяжелее, чем в лесу, да и лешего рядом не было. Но, на моё счастье, рядом оказались Лихорук с Бомбадилом, которые и приняли на себя всю нагрузку. Конечно, до лесного владыки рыжему ведьмаку было как до луны пешком, но, по крайней мере, он успел вовремя среагировать на нападение и выставить какую-никакую защиту. — Косорукий болван… — хрипел он с красной перекошенной рожей, пока пытался снизить оказываемое на нас силовое давление — активировать нужную печать. — Столько силы… перевести на дерьмо… это надо еще умудриться… Думается мне, если бы не поддержка злыдня — там бы нам всем и конец пришёл. Именно усилия Лихорука позволили Бомабадилу скастовать какое-то заклинание, позволившее если не перевести дух, то хотя бы воздуху в легкие засосать. Я видел в магическом зрении, как «сгущается» энергия, уплотняясь над нашими головами. Причем, прямо на глазах она приобретала «треугольный» вид обычной деревенской крыши. И об этот острый угол и соскальзывала атакующая магия Вилигута. А то, что это был старый колдун, я и не сомневался — уж очень специфичная была у него манера нападения. Да и острый «привкус» мертвечины явно присутствовал. — Проклятый упырь! — выругался Бомбадил, когда давление немного упало, чем и подтвердил мою догадку. — Сила — уму могила! А рыжий Том еще что-то может! — с гордостью произнес он, болезненно поморщившись, а из его носа потекла тоненькая струйка крови. — Только нам лучше поторопиться, друзья — долго такое давление я сдерживать не смогу! Надо отсюда выбираться поскорее… О, да! Я, как никто другой понимал, что надо валить отсюда, и как можно скорее! Противостоять даже этой тупой мощи старого фашистского упыря никто из нас не в состоянии. Даже совместные усилия злыдня и Бомбадила (о себе, Трефилове и о моем старике, я вообще молчу) ничего не смогли противопоставить Вилигуту. Они лишь дали небольшую передышку, которая должна спасти наши задницы. И это еще он нас давит на расстоянии… Боюсь представить, что будет, столкнись мы с ним нос к носу. Пусть он хоть сто раз неопытен и давит лишь чистой силой, но наши «мощности» несопоставимы. Пока несопоставимы… Но, чтобы это «пока» сработало, нам необходимо выжить. Любым путём. А путь к выживанию у меня остался лишь один — воспользоваться порталом, подаренным мне с «барского плеча» Королевой Маб. Такой редкой печати мне, конечно, жалко до слёз, но и это — единственный шанс на выживание. А если вдруг эта печать окажется с дефектом… Мы все тут ляжем! Ну, разве я Лихорука отпущу… Но ведь не уйдет же, гадёныш — преданный, как и пацаны из разведгруппы в моём мире. В общем, будет тяжко… Даже думать об этом не хочу — всё должно сработать, как надо! — Давай быстрей, бра-тишка… — проскрипел зубами Том, а кровь из его носа просто хлынула потоком, стекая по дрожащим от напряжения губам, подбородку и пятная алым рубаху на его груди. Я видел, как стремительно уходят из него магические силы на поддержание защитного купола. Поэтому я не стал медлить, а активировал подаренный мне портал. Хоть и жалко растрачивать такую драгоценность, но жизнь — дороже! А я выживу, и вернусь спросить грёбаных утырков за всё хорошее… Печать портала «развернулась», но проход так и не открылся — похоже, ей пока не хватало энергии… Чтобы мгновенно её напитать моих скромных возможностей явно не доставало — процесс затягивался. Бомбадил с Лихоруком помочь мне тоже не могли — они и так едва сдерживали обрушившееся на них давление, причём, прикрытые защитой рыжего ведьмака. Профессор Трефилов и дед были пусты, да и с их невысоким уровнем, и абсолютным непониманием магических процессов, толку с них не было. В общем, я пыхтел, как паровоз, стараясь протолкнуть сквозь свои убогие каналы непропихуемое количество силы. Как же меня это убивает! Сил, хоть залейся, а толку — ноль! Но я продолжал рвать жилы, насыщая печать, потому как другого выхода у нас не было. Никакого! Мы либо свалим отсюда сквозь портал, либо навечно останемся здесь. К тому же я чувствовал, что давление силы увеличивается с каждым мгновением, как будто чертов колдун быстро приближается. Скорее всего, так оно есть… И я еще поднажал, чувствуя, как в носу у меня тоже захлюпало, а по губам побежало что-то тягучее, теплое и солоноватое. Мои ущербные меридианы горели огнем, но я продолжал их насиловать, буквально заставляя разрываться. Местами так оно и было, я видел, как из мест таких разрывов бесконтрольно выплескивается в эфир чистая энергия, воспользоваться которой я уже не в силах. Одновременно поглощать и выводить преобразованную магию я еще не научился. Если это вообще возможно. А вот кто-то этой сырой энергией сумел воспользоваться! И тут же, прямо на моих глазах начал её впитывать! Что сказать — молодец дедуля! Быстро сориентировался, как надо! — Правильно, Ваня… — просипел я, дыша через раз — насыщение портала отнимало все мои силы. — Не дай ей просто так рассеяться в эфире… — Что это? — только и бросил Чумаков, видимо, ощутив небольшую разницу. Раньше-то он только производной праны пробавлялся — тем самым биологическим временем. А тут — сырая концентрированная сила, которую даже перерабатывать не надо — сама в резерв заскакивает. Только и знай, что собирай! — Сила… это… магия… позже об этом… расскажу… — просипел я, продолжая рвать как жилы, так и меридианы. Магическая печать, хоть и медленно, но начинала формироваться в этакую светящуюся дыру, рвущую пространство, как гнилую тряпку. Куда нас выведет этот портал, я даже не представлял, а спросить у Бомбадила уже не хватало сил. После короткой переброски фразами с дедом, я чуть было не потерял концентрацию и поток магии упал чуть ли не вдвое. Поэтому я, закусив губу до крови, вновь напряг и без того разорванные в хлам духовные каналы. Когда до полной активации остались какие-то сущие мгновения, что-то в эфире неуловимо изменилось. Нет, давление никуда не исчезло, оно продолжало прессовать Тома с Лихоруком, которые, судя по их внешнему и виду и состоянием аур, находились на грани нервного и магического истощения. Однако, я почувствовал так, словно бы задрожал окружающий нас воздух. Вернее, даже не сам воздух, а мелкие частицы пыли, продолжающие его насыщать, пусть и не так плотно, как раньше. Дрожание нарастало, и его наконец заметил Бомбадил, да и дед с со профессором Трефиловым тоже не остались в стороне. — Что за беда, Рома? — крикнул мне мой боевой старикан, указав, как в воздух с пола начинают постепенно подниматься камни. Счала «воспарил» мелкий мусор, следом камни покрупнее, тяжелые же кирпичи пока просто дрожали, дергались и елозили по полу, но в воздух подняться не могли. Однако, у меня появилось стойкое убеждение, что пройдет еще немного времени, и крупные камни тоже взлетят. Что хотел этим добиться вражеский колдун, стало понятно, когда мелкие частички начали разгоняться вокруг некой воображаемой оси. Сначала пылинки и незначительный по размерам мусор пустились в хоровод, постепенно набирая скорость. Временами они врезались в наши тела, но ощутимого вреда пока не приносили. Вместе с тем и давление не ослабевало. Как чертов колдун умудрился проделать такой фокус оставалось загадкой. Когда за пылью «в пляс» пустились небольшие осколки штукатурки и кирпичей, болезненно впивающиеся в открытые участки кожи и норовящие запорошить глаза — всем стало ясно — наше дело швах. Скорость движения мусора нарастала, в хоровод вливались всё большие куски разрушенной стены. Теперь уже соприкосновение с ними ощущалось даже через одежду. Вжик — острая щепка, отколовшаяся от дверного косяка, глубоко воткнулось мне в щёку, пробив её почти насквозь. Где-то рядом вскрикнул профессор Трефилов, которому между лопаток влетел внушительный обломок кирпича величиной с кулак. Мелкий мусор уже настолько разогнался, что начал издавать явно различимые звуки. Едва я выдернул щепку, и запустил целительскую печать, практически мгновенно зарастившую рану, как моё лицо оказалось разодрано словно наждаком, стремительно перемещающимися мусором. — Глаза берегите! — из последних закричал я, забивая в портал последние крохи энергии. — Скорее… — просипел Бомбадил, лицо которого представляло собой окровавленную маску. Его некогда шикарные усы и растрепанная борода превратились в кровавые сосульки — кровь из его носа уже не текла, а просто хлестала полноводной рекой. А кожу на лбу и щеках как будто кошки драли. — Готово… — выдохнул я, когда развернувшийся портал перестал воспринимать энергию, которую я ему скармливал, и засиял всеми цветами радуги. — Ванька! — срывая глотку, чтобы перекричать свистевшие в воздухе камни, заорал я. — Хватай профессора и срочно уходите в портал! Дед, пытаясь закрыть лицо руками от летающего мусора, судорожно кивнул и бросился к лежавшему ничком Трефилову. Прилетело профессору неслабо — он даже сознание умудрился потерять. Дед ухватил безвольное тело Бажена Вячеславовича и, не обращая внимания, на барабанящие по нему камни, поволок в сторону сияющего пространственного перехода. Двигался он спиной против всё ускоряющегося потока «частиц», чтобы хоть как-то спасти лицо. Однако, когда в него врезались крупные осколки, он болезненно вздрагивал, а я видел, как окрашивается болью его аура — пару ребер ему точно сломало. Так он и вполз спиной в портал, который на мгновение вспыхнул, скрывая его фигуру. Всё — дед ушёл вместе с профессором, поскольку они оба исчезли с моего магического «радара». Жаль, только, непонятно куда. Разбираться с этим у меня не было ни сил не времени. Сюрприз будет. Но сейчас основная задача — выжить! — Том! Лихорук! Давайте к порталу! — крикнул я, дублируя злыдню по нашей общей мыслесвязи. — Уходим! — Наконец-то! — проревел Бомбадил, концентрируя в руках последние остатки сил. — На счет «три» — бежим! Три! — И он одним махом выплеснул в окружающее пространство все свои запасы, формируя не очень сложный, но весьма мощный конструкт. Неожиданно давление, пригибающее нас к земле всё это время, исчезло. С моих плеч как будто тонна груза упала. Бешеный круговорот строительного мусора, грозящий нас перемолоть в кровавую кашу, словно в гигантской камнедробилке, резко остановил своё вращение и осыпался вниз, несколько раз болезненно приласкав меня по голове и горбу довольно крупными кусками кирпичей. Всё опять заволокло непроглядной пылью. Хорошо еще, что ослепительное сияние портала пробивалось через эту «молочную» взвесь. Я понимал, что Бомбадил своим чародейством как-то умудрился загасить убийственное колдовство Вилигута. Только, по всей видимости, ненадолго. Я понял это по тому, как вновь задрожал наполненный пылью воздух, а на плечи легла небольшая (пока еще) тяжесть. — Уходим! Быстро! –ревел Бомбадил, прорываясь сквозь пыль к развернутому порталу, хрустя сапогами по битому кирпичу. Но меня предупреждать было совсем не нужно — я уже стремглав несся в том же направлении, словно мне наскипидарили задницу. Но с каждым шагом всё большая тяжесть падала мне на плечи, а иные обломки, вновь пришедшие в движение, норовили выскользнуть из-под ноги. Бомбадил стремительной тенью проскользнул мимо меня в тени, похоже, и не заметив. Я тоже видел лишь его ауру, весьма потускневшую от усталости после такого мощного выброса силы. Когда он рыбкой нырнул в портал, я облегченно выдохнул — еще один друг остался в живых, а не погибнет в схватке с врагом. Остались лишь мы с братишкой… Кстати, а где он? — Братишка, ты где? — Я притормозил буквально в метре от портала, и скользнул вдоль нашей магической связи прямо в голову своему одноглазому братишке. Однако ничего толком мне разобрать не удалось — в голове злыдня царила точно такая же непонятная муть, как и снаружи. Словно нечисти «не было дома». Ни на какие позывы Лихорук не отзывался. Не слышал он меня, и всё тут! Неужели этот силовой всплеск, устроенный Бомбадилом, чтобы на мгновение остановить хоть на мгновение вражескую магию, вырубил и злыдня? По всему выходило, что так и случилось. Долго раздумывать было некогда — я чувствовал, как на моё «оставленное» возле портала тело вновь обрушивается чудовищное давление. Пока еще я его держал, но долго так продолжаться не будет. Надо спешить! Еще с тех давних времен, когда Лихорук принес мне магическую клятву абсолютного подчинения, у меня появилась «допфункция» — я легко мог брать под контроль его тело, находясь «на удалёнке». Позже мы перезаключили эту клятву со слегка отредактированными условиями, но функция управления злыднем у меня осталась. Так что взяв братишку под полный контроль, я заковылял к порталу. Сияние пространственного перехода приближалось. Во и я сам показался в поле моего (Лихрука) зрения, стою сгорбившись, словно у меня на каждом плече по огромному кулю картохи… Дело осталось за малым — перетащить оба этих тела — моё и злыдня за границу портала… Я уже схватил в охапку свою родную тушку, стараясь запихать её поскорее в магический переход, как меня вновь расплющило чудовищной тяжестью, сопротивляться которой уже не было никаких сил — ни магических, ни физических. Словно два подрубленных дерева, мы с Лихоруком рухнули буквально в нескольких сантиметрах от портала. Моё сознание гасло, не выдерживая боли от ломающихся костей, треск которых я прекрасно слышал ушами злыдня. Слух у него, оказывается, куда лучше моего… Глава 2 Не знаю, сможете ли вы меня понять, каково это — умирать прямо на границе, за которой находится спасение. Просто надо протянуть руку, уцепиться за землю и перетянуть себя на «ту сторону». Это просто, даже ничего особенного, когда есть хотя бы малая толика сил, а сверху на тебя не обрушилась каменная лавина… Пусть не каменная, а магическая, но какая тебе разница? Ведь у тебя даже не осталось сил, чтобы моргнуть… Я лежал, глядя единственным глазом злыдня в мои «затухающие» глаза, одновременно глядя своими глазами в тускнеющий зрачок нечисти, но ничего не мог поделать — даже зубами скрипеть сил не было, а они у Лихорука весьма замечательные. Ни одно из моих теперешних тел не могло превозмочь сковавшую меня (нас) магию вражеского колдуна, да и сломался я, похоже, основательно. Даже запустив в своём теле целительскую печать, я ощутил, как восстанавливаются раздавленные кости, но в плане освобождения от магического гнёта абсолютно ничего не достиг. Моё физическое тело так и осталось распластанным на полу, словно раздавленная на дороге жаба. А магия моего одноглазого братишки, мне не подчинялась, несмотря на то, что теперь я рулил его материальным телом. Телом злыдня управлять я мог, а вот его промыслом, как оказалось — нет. Хоть об стенку убейся — я его даже не чувствовал, как будто его и не было. То ли принцип действия у него отличный от дара ведьмаков, толи… Да хрен его знает, что там у него вместо дара, и как этим управлять — вот такая коллизия, етить-колотить, как любил говаривать иногда мой незабвенный дедуля! Тот, из моего будущего. Этот же молодой оболтус пока еще не приобрел такой тупой присказки. Но просто так я сдаваться не собирался! Я лечил свои раздавленные рёбра, а они вновь трескались и ломались, потому что «давление» нарастало. Ну, с болью я справляться научился, когда мы с Глашей тестировали наш разработанный совместно конструкт универсальной лекарской печати. Тогда-то я долбанного мазохизма вволюшку хлебнул, пока не научился отключать болевые рецепторы. Вот тогда испытания куда живее пошли… Вот и сейчас я практически ничего не чувствовал, только морщился, когда хруст ломающихся костей становился слишком уж громким. Я хоть и не привередливый, да и, в общем-то, совсем не трус, но осознавать, что твоё тело может превратиться с минуты на минуту в кровавую кашу — то еще испытание на прочность. Тут больше, конечно, психические переживания рулят. Так и невроз можно заработать. Но я попытался отстраниться от этого и найти какой-нибудь выход. Нормально колдовать у меня не выходит — духовные каналы после активации портала, хоть и укрупнились, но стали представлять собой какие-то разорванные в хлам лохмотья. Самолечение не поспевало за новыми повреждениями, но я продолжал активировать всё новые и новые целебные печати, когда ресурс уже созданных вырабатывался. Да что там говорить, магия в них сгорала за секунды! Но я до сих пор держался и не отдал Богу душу… Хотя, она у меня по другому ведомству прописана — в адских чертогах. Неожиданно что-то неуловимо изменилось внутри злыдня — и я ощутил его присутствие. Очнулся, кажись, бедолага. А неслабо его заклинанием Бомбадила приложило. Если выживем, попытаюсь разобраться: почему оно на нечисть действует, а на одарённых ведьмаков нет? Ведь где-то же собака порылась? — П-пратиш-ка Ш-шума? — донесся до меня слабый мысленный «голос» Лихорука. — Ш-што с-со с-слыднем с-слуш-шилос-с-с? — Потом, братишка! — Я выскользнул из его тела. — Двигаться можешь? Лихорук завозился на полу, словно перевернувшийся на спину жук. Пространство прошил изрядный магический всплеск и дышать сразу стало легче. Хотя пошевелиться я до сих пор не мог. Да и изломало меня — лекарская магия справлялась едва-едва. Единственное, чем я мог помочь своему одноглазому другу — это пропустить накопленную мною силу сквозь нашу связующую нить. И сам разгрузился, и заполнил резерв нечисти магией, которую он потратил, спасая наши задницы от немецкого упыря-колдунишки. — Ы-Ы-Ы!!! — Лихорук выдал какой-то невнятный звук, а затем «растворился», перейдя в нематериальное состояние и выпуливая в белый свет, как в копеечку, практически всю магическую энергию, содержащуюся в его резерве. Никакой проводимости меридианов не хватит, чтобы одномоментно пропустить через них такую мощность. Сгорят нахрен и бесповоротно все духовные канала. А вот в бестелесном состоянии, в какое перешел мой одноглазый злыдень, это вполне возможно провернуть. Ведь он, по сути, сам и превратился в такой вот канал, сам стал квинтэссенцией накопленной энергии. Давление вражеского колдуна резко исчезло. Надолго ли, не — не знаю? Но этим мгновением передышки я воспользовался в полной мере, подстегнув свой изломанный организм целой связкой лечебных конструктов. — Братишка, за мной! — Я бросил клич в ментальное пространство, с трудом, но-таки переваливаясь за светящуюся границу пространственного перехода. В магическом зрении я успел заметить, как в портал стремительно кометой залетел бесплотный дух. — Фух! Прорвались, кажись! — уже вслух просипел я, вываливаясь из портала в… А вот куда я попал — большой вопрос! Но, несмотря на это, я тут же деактивировал пространственный переход, чтобы эта фашистская гнида нас через него не достала. Портал ярко полыхнул и мгновенно схлопнулся, громко «чпокнув» напоследок. В глазах заплясали «зайчики», как будто я на сварку долго смотрел — яркое пятно даже отпечаталось на сетчатке глаз. Надо учесть это на будущее — не пялиться с глупым видом на закрывающийся портал, чтобы глаза поберечь. Хотя, вторую такую печать попробуй найди… Зрение восстановилось быстро, если не сказать — мгновенно. А зря что ли меня латает сразу несколько целительских печатей? Правда, я запустил их больше от бессилия, лежа распластанным, как навозный жук под каблуком садовода, и нервно слушая, как весело потрескивают мои ломающиеся косточки, не выдерживающие бешеного магического пресса. — Интересное кино! — воскликнул я по-русски, когда картинка перед моими глазами наконец-то прояснилась. — И куда же это нас занесло? Хотя, можно было и не спрашивать — я не слепой, и прекрасно понял, что оказался не где-нибудь, а в СССР. Почему же я так уверен? Да потому, что нашу весьма разношерстную группу, держали «на мушке» с десяток ребяток с пушками в руках, как один облаченных в зеленую форму с малиновыми нашивками, темно-синими шароварами с малиновым кантом, и фуражками, с тульей василькового цвета и краповым околышем. С первой попытки, конечно, я не сумел разобрать, к какому ведомству они относились НКВД или НКГБ. Но ребятки — точно наши. Вон, у того крайнего, с яростным видом трущего глаза и пытающегося проморгаться, морда явно рязанского разлива. Да и воздух — нет его слаще! Не-е, точно мы до дома добрались! Ну, здравствуй, родная земля! Соскучился я по тебе в неметчине! Пока весь народ, как мои спутники, так и окружающие нас чекисты, пытались скорее вернуть зрение, я быстро огляделся, пытаясь определить поточнее, куда же нас всё-таки занесло. Союз, он всё-таки большой. И это не только Россия, которую аршином общим не измерить… Самое смешное, что я узнал это место буквально с первого взгляда, и мог с абсолютной точностью заявить, что находилось оно в ближайшем Подмосковье. Об этом примечательном двухэтажном здании с портиком и колоннами, окруженном лесом, я много раз слышал от своего старика. А много позже, когда уже появился Интернет, рассматривал его фотографии как раз сделанные на рубеже тридцатых-сороковых голов. Не буду вас мучить понапрасну, поскольку оказался не где-нибудь, а во дворе ШОН — Школы особого назначения НКВД, где и проходил в своё время обучение мой старикан. Это учебное заведение и в моём родном времени оставалось самым засекреченным в России. Его ученики так же носят «школьные» фамилии и пользуются вымышленными биографиями. В будущем она будет называться Академия внешней разведки, а учебные программы этой академии будут засекречены — как и учебники, и имена преподавателей. А ведь история школы началась не так уж и давно (по моему нынешнему времени): летом 1937 года товарищ Сталин на совещании с руководителями органов советской внешней разведки задал прямой вопрос: как, товарищи, у нас ведется подготовка новых кадров? И, видимо, полученный ответ не устроил советского вождя, и он поручил пересмотреть сложившуюся практику. Результатом стала докладная записка, поданная в ЦК ВКП(б) уже через несколько дней. В ней руководители ГУГБ — Главного управления госбезопасности НКВД СССР, отвечавшего за внешнюю разведку, предлагали создать новое учебное заведение — Школу особого назначения, которая и занималась бы подготовкой разведчиков-нелегалов. Число курсантов школы определили в 30-ть человек, срок обучения — всего один год, а годовой бюджет — в полтора миллиона рублей. Из него оплачивалось содержание не только самих слушателей, которые должны были жить на полном пансионе, но и преподавательского состава, в том числе приглашенных со стороны. Ознакомившись с докладной запиской руководства ГУГБ НКВД, Сталин, всегда придававший разведке особое значение, наложил короткую резолюцию: «Курс разведчиков надо организовывать обязательно вне Москвы». С этого момента и можно было начинать отсчет истории будущей Академии внешней разведки, если бы не одно «но». Даже резолюция Сталина не могла немедленно превратить строчки документов в реальные помещения, реальных людей и реальные программы. Прошло еще больше года, прежде чем в октябре 1938 года нарком внутренних дел Николай Ежов подписал приказ о создании Школы особого назначения. Начальником школы назначили Владимира Шармазанашвили, который сам только-только отучился на Курсах особого назначения Центральной школы НКВД. По воспоминаниям деда, разведчиком он оказался не самым сильным, зато проявил незаурядные организаторские способности, что и стало причиной его назначения на пост первого начальника ШОН. Выполняя строгое распоряжение главы государства, под размещение ШОН отвели несколько объектов в ближайшем Подмосковье. Но основным местом расположения школы будущих разведчиков стала база на 25-м километре Горьковского шоссе, в городе Балашихе — именно там, где я сейчас и находился. Именно в этом двухэтажном здании и разместили общежитие для слушателей, оно же являлось и учебным корпусом, а также столовой. Стрелковую, взрывотехническую и прочую специальную подготовку слушатели ШОН проходили на других объектах: на 21-ом километре Горьковского шоссе в той же Балашихе, а также в Пушкине и в районе Барвихи. Как рассказывал мне на пасеке дедуля, школа размещалась в добротном, небольшом деревянном двухэтажном доме, стоящем в лесу — и сейчас я наблюдал его воочию. Территория учебной базы была огорожена высоким забором. На верхнем этаже здания располагались пять спальных комнат, душевая, зал для отдыха и игр, а на нижнем — два учебных класса и столовка. Спальные комнаты были большие, в них находились два стола для занятий, две роскошные кровати с хорошими теплыми одеялами и два шкафа для одежды. Перед кроватями лежали коврики. Комнаты содержались в идеальной чистоте. По сравнению с обстановкой, в которой жили некоторые курсанты до попадания сюда (зимой спал на сундуке за печкой, а летом — в сарае на дровах) — условия жизни им казались каким-то раем на земле, особенно с трехразовым вкусным и сытным питанием. «Так, а с чего бы это портал, подаренный Королевой Маб, забросил нас именно в Балашиху?» — неожиданно пришла мне в голову простая по своей гениальности мысль. Ведь древняя повелительница эльфов о Школе особого назначения и слыхом не слыхивала. Если уж и перенесла бы нас печать, то куда-нибудь на заросшие изумрудной травой лесистые холмы Корнуолла[1], но никак не в советское Подмосковье, пусть и находящееся в глубине лесного массива. Скорее всего, точку переноса неосознанно сформировал дед, первым шагнувший в портал. Видимо, он страстно желал очутиться именно здесь, и его желание сбылось. Мне стало интересно, а если бы в портал первым шагнул не инициированный одарённый, а обычный простак, смог бы он сформировать точку выхода, или нет? Хотя, чего это я тут маюсь тупыми вопросами — порталов больше нет! А восстановить по памяти такой сложный, да еще и постоянно меняющийся конструкт — нереально в принципе. Куда насущнее сейчас сложившаяся ситуация во дворе Школы особого назначения. Хоть мы и крутые маги-ведьмаки, но у всех остальных, исключая только меня, магии попросту не осталось. Ни капельки — резервы были абсолютно пусты! И если бы мы с Лихоруком не сумели бы вывернуться из лап грёбаного упыря — то против местных воспитанников, да чекистов даже Бомбадил не смог бы ничего предпринять — против пули-то с голыми кулаками не попрешь. А вот силенок подкопивши, можно с помощью магии и свалить отсюда по-тихому. Но с моим появлением всё сейчас по-другому сценарию пойдёт! У меня хоть и каналы ни в дугу, но простенький морок я уж, будьте покойны, наложить смогу! Пока окружающие нас курсанты и сотрудники школы восстанавливали зрение после светового шоу, устроенного сворачивающимся порталом, к нам со всех сторон бежали вооруженные люди. Похоже, что здесь сейчас вся Школа особого назначения НКВД соберётся. Да еще и включая самого начальника, узнал я подбегающего к нам грузина — капитана ГБ Владимира Шармазанашвили. Нет, лично я начальника школы никогда не встречал, а вот фотки в том же Интернете видел. Крепкий чернявый грузин среднего роста с легкой сединой на висках и «чарличаплинскими» усами-щеточкой, ставшими весьма узнаваемыми даже в нашем времени из-за приверженности к ним Адольфа Гитлера. Да и вообще, в 20е — 30е годы усы щеточкой стали очень модными, так как ассоциировались у всех с военной выправкой. Для военных, не желавших расставаться с усами, но не имевших возможности посвящать время уходу за ними, усы щеточкой были идеальным решением. Их можно было расчесать небольшой расческой, буквально парой движений и легко подровнять при бритье, не используя гребней, ножниц и прочих приспособлений. И к тому же, в отличие от ранее бывших в моде пышных «кайзеровских» усов, усы-щеточка не мешали военным пользоваться противогазом. Такие усы в настоящее время носили многие военные и штатские по всему миру, например, в СССР обладателями таких усов были командарм Котовский и маршал Жуков, в Танзании — политик Джулиус Ньерере, а в Японии — премьер-министр Коноэ Фумимаро. После того, как такие усики начали ассоциироваться с фюрером, их популярность сильно упала, а в послевоенные годы и вовсе сошла на нет. В общем, пока я валялся на земле, пытаясь определиться, что же мне предпринять, вокруг нашей странной компании собралась, похоже, вся школа. Да и попробуйте не обратить внимание на такое происшествие, не просто выбивающееся из ряда вон, а вообще не укладывающееся ни в какую систему координат. Да сами прикиньте: на секретный государственный объект, да еще и во время военного времени, из какой-то ослепительной хреновины вываливается несколько человек. Сказать, что они подозрительные — это вообще ничего не сказать! Двое мужчин — довольно молодой и пожилой, с лицами, как будто их кошки драли, в больничных полосатых пижамах и тапках на босу ногу. Третий — длинная худая каланча с огненно-рыжей шевелюрой, с окровавленной рожей и бородой слипшейся от крови в сосульки, и одетый как клоун в цирке. Ну, и я туда же до кучи — вражеский офицер-эсэсовец, что-то там себе изображающий на земле. То ли нижний брейк танцую, толи отдохнуть прилёг. Одним словом — картина маслом! И это они еще моего одноглазого братишку не видели — я ему первым делом приказал держаться от школы подальше. Иначе, сами понимаете, пацаны-курсанты совсем рамсы попутают. — Руки вверх! Стоять! Лежать! Не дергаться! Хэндэ хох! — Чего только не орали нам окружившие нас чекисты, потрясая взведенным оружием. Ну, понять их конечно можно, но от их криков у меня разболелась голова. И это при всём при том, что целительские печати меня стремительно восстанавливали, собирая кости едва ли не по кусочкам. Но я решил не тянуть и побыстрее закончить весь этот балаган, принимаясь вычерчивать в воздухе простенькое заклинание морока. Но закончить его я не успел, поскольку добежавший до нас начальник школы, неожиданно выдохнул с облегчением: — Ваня? Чумаков? Ты? [1] Корнуолл, Корнуэлл; устаревшее название — Корнваллис — графство и унитарная единица (как часть) на юго-западе Англии. Входит в состав региона Юго-Западная Англия. Глава 3 При появлении старшего по званию, де еще и начальника, пусть и бывшего — в Школе особого назначения НКВД мой старик больше не обучался, Иван Чумаков подтянулся, оправился (если можно оправить присыпанную кирпичной пылью мятую больничную пижаму) и отчеканил: — Так точно, товарищ капитан государственной безопасности! Лейтенант государственной безопасности Чумаков! Да я это, Владимир Харитонович, я! — Улыбнувшись, произнес уже по-простецки дед, наплевав на устав и крепко обнимая начальника школы. — Как же я рад, что дома оказался! Курсанты и преподаватели школы, опустив оружие, молча и непонимающе пялились на обнимающихся чекистов. Им уже стало понятно, что на секретную территорию проникла не какая-нибудь фашистская вражина, а свои товарищи из государственной безопасности, проходившие обучение в этой же особой школе НКВД. Иначе, с чего бы высокое школьное начальство так реагировало на странных пришельцев, появившихся во дворе школы еще более странным способом. — Что это было, Ваня? — поинтересовался начальник школы, когда с обнимашками было покончено, а курсанты и преподаватели получили команду расходиться. — И вообще, как ты здесь очутился? Что это было за яркое свечение? И кто эти люди? Капитан госбезопасности обвел подозрительным взглядом всю нашу весьма выдающуюся компашку. Благо, что я к этому времени уже сумел подняться на ноги и зацепиться руками за Бомбадила, потому как штормило меня после перенесенных приключений не по-детски. Но, в общем, чувствовал я себя вполне сносно, запущенные целительские печати старались вовсю. — Я недавно общался со старшим майором госбезопасности Фитиным, он продолжает преподавать в нашей школе, — пояснил Шарманазашвили, так и не дождавшись ответа деда на предыдущие вопросы, — по поводу судьбы некоторых из выпускников… И он обмолвился, что тебя отозвали с фронта для выполнении особо важного секретного правительственного задания… — Владимир Харитонович, — дед не дал закончить фразу начальнику школы, «неуважительно» перебив старшего по званию, — вы же понимаете лучше меня, что я ничего не могу вам рассказать? — Понимаю, Ваня… — Капитан государственной безопасности печально кивнул, хотя по его лицу было видно, что с такой фантастической тайной он никогда в жизни не сталкивался и многое бы отдал, чтобы узнать её секрет. — Эти люди, надеюсь, тоже… — Эти люди, товарищ капитан государственной безопасности, — дед, взяв начальника школы особистов под руку, утащил его в сторонку, — представляют такую ценность для нашей страны… Что я даже оценить её не в состоянии… Да и не моего ума это дело — пусть компетентные люди этим занимаются. Но из-за них меня фрицы в Берлине едва живьём не сожрали! Едва ноги унесли — видел, в каком мы состоянии? — Так ты сюда… из самого Берлина… через вот эту вот… светящуюся хреновину? — Офонарел от услышанного начальник школы, сделав соответствующие выводы. — Да, и это я вам, Владимир Харитонович, по большому секрету говорю, — сказал дед. — Потому что знаю, что человек вы надёжный и за языком следить умеете… Меня вот научили этому в своё время, за что отдельная благодарность! — Дед протянул руку капитану госбезопасности, и тот её с чувством пожал. — Да и знаю, как вы ко всему необычному тянетесь… — Дед усмехнулся. — Беляева[1] вон, всего до дыр зачитали. А у нас, Владимир Харитонович, дела почище фантастических романов творятся! Но пока — это особо секретная гостайна! Так что считайте, я вам ничего не говорил. А лучше — забудьте как страшный сон! — Спасибо, Вань! — Шарманазашвили вновь уважительно пожал руку моему старикану, и они вновь подошли к нам, считая, что их разговор никто из нас не слышал. Ну, не слышал разговор разве что профессор Трефилов, а вон мы с Томом (думаю, что у него слух и получше моего развит, хоть и не такой, как его поистине фантастическое обоняние) всё прекрасно слышали. Но капитан-то этого не знает, да и дедуля тоже, они с профессором пока еще в самом начале сложного и полного опасностей пути одарённого. Хотя, кому сейчас легко? Война… — Товарищи, а давайте я вас для начала в душ отведу… — Бросив взгляд на подсыхающие кровавые сосульки в бороде Тома, предложил начальник школы. — Душ, хоть и летний, но вода еще вполне нагревается — солнце еще греет… — Ейс, отльично! — Бомбадил растянул губы в своей неотразимой улыбке. Только на его изодранной роже сплошь залитой кровью, это смотрелось несколько жутковато. Ну, да, когда вот так ухмыляется такой высоченный шланг, пусть и несколько худоватый, но жилистый, даже мне становится не по себе. Хотя мне известна вся подоплёка событий. А вот тому, кому ничего не известно про Бомбадила, сразу разные нехорошие мысли в голову лезут. Как, например, капитану госбезопасности, которые я практически без напряга «снял» с его ауры. Да и самих мыслей, как мне показалось, тоже коснулся… Дар растет, прогрессирует понемногу и я почти читаю… Ну, или думаю, что читаю… Если выдастся у меня свободная минутка, нужно будет потренироваться «на кошках»… После такого ответа лицо у Владимира Харитоновича вытянулось, словно было слеплено из пластилина. — Иностранец? — немного нервно спросил он у деда. А разве это не видно даже невооруженным взглядом? Да какой советский гражданин будет таскать такую крикливую и несуразную одежду, если только он не работает в цирке? Добавьте туда огненно-рыжую растительность на лице, которая тоже, так скажем, не вкладывается в обычные рамки, приличествующие строителю коммунизма, ну, или на худой конец, социализма, и всё — сразу появляется железобетонная уверенность, что это не наш человечек! Думаю, что Шарманазашвили спросил просто по инерции, после того, как услышал иностранный акцент. Такому спецу, как он, да еще и натаскивающему в особой школе разведчиков, это ли не понимать? Просто, навалилось на него слишком много, да еще такого, что абсолютно не втискивалось в обычные «бытовые» рамки. Вот немного мозг и сбойнул, слегка перегревшись от увиденного. Не каждый же день выползают люди из светящейся хреновины, да еще и утверждающие, что перенеслись в Барвиху из самого Берлина! Просто немыслимо на сегодняшний день. Но я видел по ауре капитана госбезопасности, что уверенность и хладнокровность уже возвращаются к начальнику школы. Что-то, а психика у этого чернявого горца — железная, да и к стрессам он весьма устойчив. Даже не знаю, что случилось бы, если бы на долю большинства моих современников, тех — из будущего, свалилось бы зараз столько испытаний, сколько довелось перенести простым людям из этого времени — Первая мировая война, революция, гражданская, Вторая мировая… Ведь они, да и я в том числе, куда как слабее в моральном плане наших поистине железных предков, из которых разве что гвозди не делали… Изнежились мы, привыкли к комфорту, растеряли боевую злость… Так и хочется повторить слова поэта: да, были люди в наше время, не то что нынешнее племя: богатыри — не вы[2]! — Да, иностранец, — подтвердил Чумаков, оторвав меня от размышлений, нахлынувших так не кстати, — наш британский союзник. Его помощь в прошедшей операции была просто неоценимой, но уйти от фашистов он бы уже не смог. Вот и пришлось эвакуировать вместе со всеми… — А этот? — резко спросил «горячий грузинский парень», ткнув в меня пальцем. — Надеюсь, не настоящий эсэсовец? — А этот эсэсовец, товарищ капитан государственной безопасности, тот самый товарищ Чума… — Который в одиночку целую танковую дивизию фрицев в расход пустил? — Теперь грузин натурально едва во мне дырку своим взглядом не протер. Похоже, что слух о моих непомерных подвигах бежит далеко впереди меня. По крайней мере в «коридорах» наркомата государственной безопасности — точно! А как же, твою медь, секретность? Хотя, слухи о том, что свой русский парень может вот так запросто похоронить дохренища фрицев, и уничтожить массу техники — основательно поднимают боевой дух на невиданную ранее высоту. Пусть даже только в среде чекистов. Зато фрицев такие слухи должны заставлять трястись до усёру — вдруг это и не слухи вовсе, а какая-нибудь русская вундервафля? Ведь с русских станется изобрести что-то настолько убийственное, что они сами же и ужаснутся. И мои «подвиги», когда их всё-таки рассекретят и обнародуют, обязательно войдут в учебники истории! А я стану первым ведьмаком героем Советского Союза… Ладно-ладно, шучу! Размечтался товарищ Чума не по-детски! Нет, ребята, я не гордый! Не загадывая вдаль, так скажу: зачем мне орден? Я согласен на медаль[3]! — И не только, Владимир Харитонович, он… — Дед неожиданно замолчал, подумав о том, что не надо болтать лишнего «с радостей». — Простите, товарищ капитан госбезопасности, — наконец произнес он, — я и так тут уже больше положенного наболтал. Хоть у вас и есть допуск к секретной информации… Но, боюсь, что именно для этой его не хватит. — Согласен, Ваня! — Кивнул начальник школы. — Если будет на то усмотрение начальства — по команде доведут. Ну, а нет… — На нет и суда нет, — улыбнулся дед. За разговором я и не заметил, как мы зашли в небольшой внутренний дворик, посыпанный мелким песком и отгороженный от основной территории небольшим деревянным заборчиком. Во дворике располагалась большая беседка с двумя рядами лавок, в углу — что-то похожее на дощатый сарай с установленной на крыше большой бочкой. — О! — довольно воскликнул мой молодой старикан. — А тут, словно и не поменялосьт ничего! — А чему здесь меняться? — философски ответил начальник школы. — Улучшать то, что нормально работает — только портить. Вы тут пока приводите себя в порядок, а я команду начхозу дам, чтобы приготовил для вас новое обмундирование — ваша-то одежда совсем… — Погодите, Владимир Харитонович! — остановил капитана госбезопасности Чумаков. — Привести себя в порядок — это, конечно, важно — но не самое главное! Мне нужно срочно встретиться с начальником 4-го Управления… — Это со старшим майором Судоплатовым, что ли? — уточнил ради проформы Шармназашвили, прекрасно зная, кто руководит этим Управлением НКВД. — Да, мне срочно нужен Павел Анатольевич! — подтвердил дед. — Сами знаете, чем раньше важная информация достигнет адресата… — Ну-ну, — усмехнулся капитан госбезопасности, — уж мне-то можешь об этом не напоминать. Это я каждый год новобранцам стараюсь эту простую истину в голову вложить… — Это очень срочно и очень важно, Владимир Харитонович! — едва ли не с мольбой воскликнул Чумаков. — Можете его найти? — Хм… — задумался начальник школы. — Так-то он у меня в школе по четвергам лекции читает по… В общем, не важно. Контакты у меня его есть. Попытаюсь найти, если он, конечно, не у товарища Сталина сейчас, — пошутил чекист, но дед этой шутки «не оценил»: — Если он сейчас у товарища Сталина — так даже лучше! Не надо будет докладывать второй раз! Очень важная информация, товарищ капитан госбезопасности! — Настолько важная, что даже Самому… — И грузин движением глаз указал куда в неведомые высоты. — Да, это было личное задание Главковерха! Если не получится связаться с Судоплатовым — Старший майор Фитин тоже подойдёт… — Фитин, Павел Михайлович? — обрадовано переспросил начальник школы особистов, словно сбылась его самая заветная мечта. — Да, — коротко ответил дед. — Фитин тоже в курсе. — Так у него через два часа занятия с группой! Он у нас тоже… — Понятно, ничего и не изменилось с тех пор, — слегка посмурнел мой старикан. — Ах, да, Ваня, у вас же именно с ним возникло какое-то недоразумение… тогда… — попробовал как-то сгладить углы давнего конфликта между начальником 1-го Управления НКВД Фитиным и тогда еще курсантом Школы особого назначения Чумаковым. — Я бы не назвал этот случай недоразумением, Владимир Харитонович! — жестко отрезал мой старик. Молодца! Нас, Чумаковых, никому не позволено обижать! — Тогда не будем об этом, — покладисто согласился Шарманазашвили. — Я так понял, что вы с Фитиным уже решили эту проблему. — Не время выяснять отношения, Владимир Харитонович! — ответил дед. — Враг еще нашу землю топчет… — Сталинград штурмует… — сообщил капитан госбезопасности, нервно заиграв желваками. — Когда? — резко спросил старик, а профессор Трефилов заинтересованно обернулся. Черт! Как же это я забыл? Ведь 14 сентября — один из самых тяжелых дней Сталинградской битвы. Ценой больших потерь гитлеровцы овладели высотой 102,0 — Мамаевым курганом, железнодорожным вокзалом, прорвали оборону на стыке 62-й и 64-й армии и вышли к Волге. — Вчера по радио сообщили… В сводке Совинформбюро…- нервно сглотнув, продолжил капитан госбезопасности. — Немцы всё-таки прорвались в город… Идут тяжелейшие уличные бои… Устоит ли?.. На площадке перед уличным душем повисла нехорошая тишина. — Устоит, товарищ Шарманазашвили! — произнес я, чтобы разорвать это тягостное оцепенение, сковавшее всех присутствующих. — Да-да! Заявляю это со всей ответственностью! Немцы не пройдут! А от Сталинграда мы их так погоним ссаными тряпками и в хвост, и в гриву сквозь всю Европу до самой Германии! — Эх, всем бы нам вашу уверенность, товарищ Чума! — укоризненно покачал головой капитан госбезопасности. — Чума есть сильный дар прорьицателья! — неожиданно подал голос Том. — Совьетую вам прислушывайся к нему! — Прорицателя? — опешил Владимир Харитонович, переведя взгляд на окровавленную рожу Бомбадила. — Прорицателей не существует, господин хороший! — убежденно произнёс он. — Волья ваша, товарьищи атеисты! — гулко рассмеялся Бомбадил. — Можьете дажье не верийть в гад энд дэвол… Э-э-э… Бог и дьяволь. Но поверить мне — они существовать, так же, как и дар прорицьятелья… — Достаточно, Том! — перебил я Бомбадила. — Здесь это неуместно! — Вот не был бы этот англицкий господин нашим союзником… — Начал было ершиться Шарманазашвили, горячо вступаясь за свою материалистическую веру, как я перебил и его: — Вы тоже много не знаете, товарищ капитан государственной безопасности. Поэтому не сотрясайте зря воздух! Мир куда сложнее, чем вы его себе представляете! — Ну, уж в своих словах я убеждён! — Рубанул воздух рукой, словно шашкой начальник школы. — И в поповские побасенки уже давно не верю! Блин, не верит он! Я чуть было не расхохотался ему в лицо. А уж как я-то не верил! Еще и месяца не прошло, как я был убежден, что ничего сверхъестественного не существует. И что после смерти вообще ничего нет — ни рая, ни ада, ни посмертия, ни перерождения… А вот нате — не обляпайтесь! И так мне отчего-то захотелось похулиганить, что прямо спасу нет. Похоже, что адреналин в моих жилах еще не выветрился после схватки с гребаным упырём. — Ну, что ж, Владимир Харитонович, — я уселся на лавку в беседке и сдернул с ноги сапог, — смотрите, раз уж вы так уверены… Я стянул второй сапог, сбросил с себя эсэсовский китель и рубашку. Оставшись с голым торсом, я начал стремительно преображаться прямо на глазах опешившего начальника школы… [1] Александр Романович Беляев (1884 — 1942) — русский писатель-фантаст, репортёр и адвокат, журналист. Один из основоположников советской научно-фантастической литературы, первый из советских писателей, целиком посвятивший себя этому жанру. [2] Отрывок из стихотворения «Бородино» поэта Михаила Юрьевича Лермонтова. Было написано в 1837 году. Посвящено Бородинскому сражению 7 сентября 1812 года, в котором русская армия сражалась против французского наполеоновского войска. [3] Строчки из поэмы Александра Твардовского «Василий Тёркин. Книга про бойца» — одно из главных произведений в творчестве поэта, получившая всенародное признание. Поэма посвящена вымышленному герою — Василию Тёркину, солдату Великой Отечественной войны. Поэма начала печататься с продолжением в газетном варианте с 1942 года и была закончена в 1945 году. Первое отдельное издание ещё незаконченного произведения вышло в том же 1942 году. Глава 4 Думаете, я сразу вернул себе свое настоящее «лицо»? Лицо Романа Перовского, разумеется, ведь Виктора Чумакова больше не существовало! Хотя, если хорошенько постараться, возможно, я и сумею со временем вернуть свой «старый» — настоящий облик. Вот только вопрос: а надо ли это делать? По моему скромному разумению — нет. Конечно, я долгое время был к нему привязан, как сказал бы ослик Иа. Но большого сожаления по утрате своего внешнего вида уже не испытываю. А после того, как мне довелось побывать в разных личинах (даже в одной юной девушке, жаль «распробовать» её, как следует, не удалось), я уже стал смотреть на физическое содержание совершенно другими глазами. Да и часть памяти Чумы (не меня, а который первый всадник), нимало помогла в осознании бренности нашей физической оболочки. Ведь недаром он меняет тела, в которых возрождается с завидной периодичностью. Есть здесь какая-то тайна, или скрытый смысл — не знаю. Но ведь отчего-то всё происходит именно так, а не иначе. И думается мне, что умирая в своём времени, я встретил бабку-колдунью Акулину не просто так… Нет, не случайно! Вообще все якобы случайности, происходящие вокруг меня — нифига не случайны. Хотя на первый взгляд, всё вроде бы и так… А вот если остановиться, и задуматься — уже всё и не так… Это, уже как Леня Агутин пел в своё время: всё так и не так… Но тот, кто ведет меня (а присутствуют и такие подозрения — уж слишком резво я набираю ведьмачьи чины) уже по этой жизни, не дает не то что остановиться, а хотя бы немножко дух перевести. Гонит и гонит! Где уж тут задуматься о «бренности бытия», тут бы элементарно выжить! Чем я и занимаюсь по сей день. И скажу без ложной скромности — у меня это получается! Надеюсь, что хоть в СССР мне удастся провести в блаженном ничегонеделании хотя бы один денек. Привести в порядок не только мысли, но и душевное равновесие. Оно у меня хорошее, это душевное равновесие, но почему-то хромает[1]. Но духом я не падаю, несмотря на все эти душевные терзания. Просто некогда, да и не ко времени. Вот помогу нашим отцам и дедам фрица победить — вот тогда и буду рефлексией, самокопанием и самоедством заниматься. А пока даже слова такие нужно забыть! Одним словом, после тщедушной фигуры со впалой грудью оберштурмфюрера СС Матиаса Гренца, я нацепил на себя крепкую и подтянутую шкурку майора фон Удо фон Штаде. — Гутен таг, герр гауптманн госьюдартсвенной безъёпастности, — подмигнув Шарманазашвили, произнёс я хорошо поставленным аристократическим голосом Удо. — Ви всё видеть собственный глаза, — специально коверкая слова, откровенно потешался я над выпавшим в осадок Владимиром Харитоновичем. Следом за практически идеальной фигурой женской мечты я неторопливо перекинулся в коренастую фигуру водителя мотоцикла — Хайни Богера, этакого немецкого бюргера с намечающимся пивным брюшком. И эта очередная смена тела вызвала у капитана госбезопасности откровенное непонимание сути процесса. Он стремительно приблизился ко мне, обежал по кругу и даже потрогал рукой волосатое плечо коренастого фрица, в образе которого я предстал перед начальником школы. — Ну, что, товарищ капитан государственной безопасности, — не без некоторой усмешки произнес я, уже не коверкая великий и могучий. — Вложили персты в раны, Фома неверующий[2]? — Как вы это делаете? — пораженно прошептал Владимир Харитонович. — Ведь это тело — оно как настоящее… — Как и предыдущие, — поправил я начальника школы. — Причем, эти тела не только выглядят, как настоящие — они таковыми и являются на самом деле! — Но это же… — Капитан госбезопасности даже задохнулся, едва представил себе открывающиеся перспективы разведдеятельности. И эту мысль в его голове я прочитал довольно отчетливо, словно он произнес её вслух. Да я даже на цвет его ауры внимания не обратил, поскольку всё его мысли лежали передо мной как на ладони. Как говорил ещё один мультипликационный персонаж: ура, заработало[3]!!! Только один вопрос, а надолго ли? Хотелось бы навсегда. Но выяснить это можно будет лишь практическим путём. — Это же идеальная маскировка! — возбужденно воскликнул начальник школы. — И не надо никаких париков, грима, накладных бород и усов… Что нужно сделать, что освоить это искусство, товарищ Чума? — А вот этого он вам сказать не может, Владимир Николаевич! — вмешался в нашу беседу дед. — Это — совершенно секретные разработки! — Теперь я понимаю… — задумчиво произнёс Шарманазашвили. — Нет, Владимир Харитонович, вы совсем ничего не понимаете, — усмехнувшись, произнёс я, возвращая себя в исходное состояние — в ставшее уже привычным тело Романа Перовского. Как же я по нему соскучился — словно после долгой отлучки в родимый дом вернулся. А пребывание в телах фашистких утырков вызывало у меня стойкое отвращение, словно в контейнере с дерьмом продолжительное время сидеть пришлось. И ощущение такое, что после этого надо собственное тело, мозги, а особенно душу с хлоркой отпаривать и запах нацистской заразы отбить. Неожиданно для себя, я все мысли капитана госбезопасности читал сейчас словно открытую книгу. У меня появилось стойкое убеждение, что это происходит лишь потому, что начальник школы чересчур разволновался и утратил контроль над чувствами. Вот все его помыслы едва ли не на лбу жирными буквами оказались написаны. Думается мне, если бы он пребывал «в режиме диверсанта», да еще и на вражеской территории, хренушки чего бы мне удалось прочитать. Но радует одно — мой ментальный талант постепенно прогрессирует. Надо бы еще попробовать заняться внушением. А вдруг сработает? Грех такие возможности не учитывать. Манипулирование людьми, особенно врагами — может оказаться отличным подспорьем в моей диверсионной деятельности, которую я был намерен продолжать до самого Дня Победы. А что этот день настанет, у меня не было ни капли сомнений. Просто хотелось, чтобы наступил он как можно раньше, чем в моей реальности. Сохранив сотни тысяч, а то и миллионы человеческих жизней. За это я готов наизнанку вывернуться и пахать, как проклятый! Хотел по привычке добавить «и ни щадя живота своего», но быстро остановился — если я погибну, то никакой пользы принести уже не смогу. Поэтому оберегать я себя должен и даже обязан! Даже уничтожение одной танковой дивизии пусть и не столь существенно, как хотелось, но непременно облегчило судьбу защитников Кавказского направления, откуда это подразделение было отозвано. А мне бы сейчас только со своими духовными каналами разобраться. Заставить их полноценно заработать, как раньше, и можно снова в бой. Пока же я мало на что способен. По крайней мере, уничтожать фашистских утырков в таком «промышленном масштабе», как до этого, я уже не в состоянии. Да и посылать братишку — тоже не айс, хоть мы с ним и основательно опустошили резервы. Лихорук, по-моему, вообще в ноль вышел. Однако, неотвратимость переполнения энергетического хранилища при интенсивном истреблении врага никуда не делась. Зато теперь образовалась хоть какая-то степень свободы в использовании дара, да и злыдню можно от щедрот сквозь магическую связь перегнать, чтобы он на голодном пайке не сидел. А мне нужно как следует заняться прокачкой и продувкой меридианов, чтобы прийти в норму. Ну, и Глашу с Акулиной надо как-то из вражеского тыла вытаскивать. Если у меня здесь всё получится, как я себе уже потихоньку планировать начал, то они мне здесь обязательно понадобятся. Вместе мы семья! Мы сила, которую никаким фрицам не перемочь! А вот мы их — обязательно, в едином порыве со всем советским народом! А от встречи с товарищем Сталиным, как я чувствую, мне уже не отвертеться. Слишком ставки высоки… Такие, что без участия самого Иосифа Виссарионовича не разрулить. Ведь фрицы тоже на месте стоять не будут — по любому задействуют своего упыря в военных действиях. А нам и противопоставить ему совершенно нечего. Поэтому мне срочно надо приводить себя в форму, иначе — случится большая беда! Ведь сценарий войны из-за моего вмешательства уже пошел не совсем так, как было в оригинальной истории. Пусть, в малом и незначительно, но чем дальше, тем больше будут разбегаться эти две наши ветви реальности. И я прямо задницей чувствовал эти нарастающие изменения, ведь мои «приобретенные» здесь воспоминания время от времени покрывались непроницаемой пеленой, либо дымкой. Этаким «туманом войны[4]», как в компьютерных играх. Особенно эти сведения касались моих воспоминаний об истории этого мира. В этих дубль-воспоминаниях, касающихся изменённой реальности, я практически не мог вспомнить ни одной даты, которую на зубок помнил в своих реальных воспоминаниях. А это означало, что существовала большая вероятность изменения этих дат. Однако я помнил, как в случае со смертью деда мои приобретенные воспоминания вообще исчезли… Но едва вмешалась магия… В общем, всё зыбко и ненадежно. Так что я, пожалуй, лучше воздержусь от пророчеств, которые, возможно, так и не сбудутся. Ну, либо дождусь того момента, когда во мне прорастёт настоящий талант ясновидящего. Но в этом я глубоко сомневаюсь, очень редкий дар. Вон, Бомбадил почти за двести лет жизни ни одного провидца не встречал. Только шарлатанов. Возвращая свое тело, деактивировав печать двойника, меня посетила шальная хулиганская мысль: как бы реагировал горячий горец Шарманазашвили, если бы я сейчас в Акулинку перекинулся? Он бы тогда реально бы охренел, как собственно и дедуля с профессором Трефиловым. А вот Бомбадила такими фокусами не пронять — он за свою долгую жизнь и не такого насмотрелся. Но, мысль промелькнула, а претворять её в жизнь я не стал. Я ведь, так сказать, сейчас «в неглиже», даже больше — с абсолютно голым торсом! Переколотятся кобеляки на голые крепкие и такие манящие девичьи сиськи смотреть! Вот так, наверное, сказала бы моя Глаша. Не, не так, покрепче бы оборотец завернула, этажа в три-четыре — она у меня такая. Черт, как же я по ней соскучился, хотя с нашего расставания всего-то несколько дней прошло. Да и дедуля, думаю, не будет рад такому представлению — времечко-то нынче, совсем не то, что давеча. Не привык народ к открытым голым сиськам, да еще таким идеальным. Это там, в будущем, они везде — и в телеящике, и на обложках книг с журналами, а уж про Интернет я и вовсе промолчу — там этого добра смотреть, не пересмотреть. А мой старикан ведь к Акулине до сих пор неровно дышит. И это, собственно, тоже большая проблема, которую придется как-нибудь разруливать. Он ведь должен еще мою бабушку встретить и полюбить. А это нужно обязательно, чтобы появился в этой, уже точно альтернативной реальности, сначала мой отец, а затем уже и я… Хотя этот «я» уже мною, наверное, не будет, пусть даже я и заимел мои-его будущие воспоминая. В общем, друзья, в этих запутанных, словно тот еще Гордиев[5] узел, временных парадоксах можно основательно двинуться умом. И разрубить его на данный момент можно лишь одним способом — вообще об этом, нахрен, не думать. А тема с приобретенными воспоминаниями еще не родившегося меня, поможет найти оптимальные решения развития этого мира. Ну, я на это надеюсь, а там — как пойдет. В общем, не стал я показывать голые девичьи сиськи пацанам. Обойдутся, как-нибудь. С них достаточно и моих превращений, от которых у них тоже глаза на лоб вылезли. Так-то дедуля с профессором Трефиловым уже всё это видели. Правда, в сокращенной программе. А тут я перебрал «на гора» всю свою картотеку двойников. Оставив только Акулину, ибо неча! И вот, когда я уже практически вернулся в своё тело, откуда-то сбоку раздался недовольный голос: — Что у вас тут творится, черт побери! Все, кто до этого пялился на мое представление, резко обернулись в сторону прозвучавшего голоса. И я тоже не оказался исключением из правил. Источником негодования оказался крепкий подтянутый мужчина, лет под тридцать пять — сорок, с довольно приятным и открытым лицом «своего рубахи-парня». Однако на плечах этого «своего парня» отлично сидела форма старшего майора государственной безопасности! А это, по нынешним временам, ни много, ни мало — звание высшего начальствующего состава в правоохранительных органах СССР! В рабоче-крестьянской красной армии такое звание соответствовало комдиву — по сути, уже генеральский чин! Ведь в НКВД, как и в НКГБ этих лет спецзвания были на две ступеньки выше, чем в Красной армии. То же звание капитана госбезопасности Шарманазашвили соответствовало подполковнику в РККА. Тоже вам не хухры-мухры! А то дали бы ему заведовать особо секретной школой, будь он обычным капитаном? Думается мне, что нет. Но это я опять отвлекся. Так вот, этот суровый и недовольный мужчина, появившийся в закутке перед душем, поспел только к концу моего «выступления». И в чем, собственно, прикол, так и не понял. Поэтому товарищ старший майор государственной безопасности и продолжил (соответственно двум ромбам в петлицах) распекать тех, кто ниже его званием. То есть, всех остальных. Ибо выше его званием вокруг никого не нашлось. Да и откуда им тут взяться? — Товарищ капитан госбезопасности, потрудитесь объяснить, что у вас тут за бедлам? Курсанты словно все с ума посходили! Как будто у вас сам товарищ Сталин побывал… — А у нас тут, товарищ старший майор госбезопасности, происходят поистине странные события… — А вот Владимир Харитонович с прибытием этого недовольного субъекта как-то собрался, перестал нервничать и нацепил на лицо маску ледяного спокойствия. — Не товарищ Сталин, конечно, но и… — Владимир Харитонович, ты мне тут зубы не заговаривай! — перебил Шарманазашвили старший майор госбезопасности. — Что у тебя случилось? И тут я его узнал — это же начальник всей внешней разведки СССР — Павел Михайлович Фитин! Вот уж не думал, что познакомлюсь с таким человеком. Он — настоящая легенда! Как и его коллега — Павел Анатольевич Судоплатов. Я о них читал, да и дед много рассказывал. Вот и мне познакомиться с одной из легенд разведки довелось. — Я у него случился, товарищ старший майор государственной безопасности, — произнес дедуля, выходя на солнечный свет из тенистой беседки, скрывающей его лицо. — Лейтенант госбезопасности Чумаков с задания вернулся… [1] Перифраз цитаты Винни-Пуха из м/ф «Винни-Пух и день забот» — «Но у меня правильнописание хромает. Оно хорошее, но почему-то хромает». [2] Апостол Фома, иначе называемый «Близнецом» — один из двенадцати апостолов (учеников) Иисуса Христа. Известный фразеологизм «Фома неверующий» (или «Фома неверный»), который употребляют для именования человека, которого сложно в чём-либо убедить, связан с одним из эпизодов Евангелия от Иоанна, апостол Фома не смог поверить в Воскресение Христово до тех пор, пока своими глазами не увидел Христа воскресшим. «Если не увижу на руках Его ран от гвоздей, и не вложу перста моего в раны от гвоздей, и не вложу руки моей в рёбра Его, не поверю» (Ин.20:25). Явившись апостолам вновь, Иисус предложил Фоме вложить палец (перст) в раны, после чего Фома уверовал и произнёс: «Господь мой и Бог мой!» (Ин. 20:28). Евангельское повествование оставляет неясным, вложил ли Фома на самом деле свой перст в Христовы раны или нет. По мнению одних богословов, Фома отказался сделать это, другие же считают, что Фома прикоснулся к ранам Христа. [3] Радостное восклицание кота Матроскина из м/ф «Трое из Простоквашино!» [4] Туман войны или Туман неизвестности — военный термин, обозначающий отсутствие достоверной информации о текущей обстановке на поле боя в силу тех или иных объективных причин. В компьютерных играх туман войны представляет собой игровую механику, когда действие происходит на большой карте, и при этом территория и активности противников на начало партии являются скрытыми, и о них игрок узнает только после исследования соответствующей части карты. [5] Гордиев узел — чрезвычайно сложный узел, завязанный, согласно древнегреческой мифологии, фригийским царём Гордием, а впоследствии рассечённый мечом Александра Македонского. В переносном смысле выражение «гордиев узел» означает всякое запутанное сплетение обстоятельств, а выражение «разрубить гордиев узел» — разрешить какое-либо сложное, запутанное дело, какие-либо затруднения прямолинейным способом. Глава 5 Фитин, похоже, в первое мгновение не поверил своим глазам: — Чумаков? Ты? Как? Ты же в Берлине? После этого старший майор заткнулся, только продолжал пожирать глазами деда, словно выходца с того света увидал. Видимо, засбоило что-то в мозгах у Павла Михайловича, что он даже подходящих слов подобрать так и не сумел. Ну, не укладывалась эта ситуация у него в голове. И он крутил её и так, и этак, а я отчетливо читал его судорожные мысли. Ну, реально опешил глава внешней разведки от такого неожиданного появления уже практически списанного со счетов деда. — Еще полчаса назад был в Берлине, товарищ старший майор государственной безопасности! — отчеканил мой старикан, а уголки его губ тронула едва заметная ехидная усмешка. Все-таки тот конфликт с Фитиным, после которого деду пришлось уйти на фронт, мой старикан не забыл. Вон, как хищно блеснули его глаза, даже аура изменила цвет. Нет, не забыл дедуля былой обиды, просто отложил до поры. Видимо, до окончания войны. Все-таки одно дело они с товарищем старшим майором делают — поэтому личной неприязнью можно и поступиться. А всё-таки интересно, чего они не поделили, что планы моего старика так кардинально порушились? Может, когда и узнаю. А сейчас действительно не время собачиться. Фитин все порывался что-то сказать, даже набирал в грудь воздуха, но тут же сдувался, видимо, не найдя веского слова. Ведь это действительно был слом всех шаблонов, ибо мы совершили невозможное по обычным человеческим меркам. Невозможно за такое короткое время домчаться из Берлина в Москву. Даже на самом быстром самолете невозможно. Ведь даже наикратчайшее расстояние между двумя столицами составляет более полутора тысяч километров! Даже в моем будущем это огромная скорость. А по нынешним временам и вовсе немыслимая. — Полчаса назад… в Берлине? — только и сумел выдавить начальник первого управления. — Так точно, товарищ старший майор государственной безопасности! — залихватски гаркнул дед. — Полчаса! Разрешите доложить? — дедуля разошёлся не на шутку. Видимо, совсем решил добить старшего майора. — Доложить? — продолжал подтормаживать Фитин. — Ну… докладывай… — Задание Ставки выполнено, товарищ старший майор… — Какое задание, Чумаков? — непонимающе уставился Фитин на деда. — Ты же его успешно провалил! Даже к немцам умудрился в плен загреметь! Всё, похоже укатали Сивку крутые горки — в голове начальника внешней разведки на данный момент царил настоящий сумбур. Ведь задание, с которым Чумакова забрасывали в тыл врага, он уже отправил в утиль. Агент был раскрыт и находился в руках противника. Что там с ним могли сделать, он хорошо представлял: от жесточайших пыток, до «мягкой» психологической обработки с последующей перевербовкой. И такому раскрытому и обработанному врагом агенту уже невозможно доверять, точно не зная, предатель он или нет… Мне даже стало немного жаль Фитина, вынужденного принимать такие сложные решения. Всё-таки спец он, по признанию современников, был высокого класса. И сделал много, даже очень много для того, чтобы приблизить нашу победу. Не знаю, как бы повернулась судьба деда, если бы он сумел выбраться из Берлина самостоятельно. Вполне возможно, что и по этапу пошел бы, как предатель родины. Ведь ни доказать, ни опровергнуть его связь с врагом просто нереально. Но теперь его ситуация совершенно другого толка — ведь он стал одарённым, да и я рядом — как-нибудь сумею защитить своего старикана и доказать его невиновность. Жаль, что сам дед пока ни ухом, ни рылом в своих новообретенных способностях не разбирается. Но это дело поправимое, помогу ему, чем могу, немного прокачать приобретенный талант. А то ведь он пока кроме «аварийного режима» и не умеет ничего. А с чем я не справлюсь ввиду отсутствия опыта, так у меня второй братишка появился — рыжий шотландский ведьмак Том Бомбадил. Вот его-то я и припашу… Есть у меня, что ему взамен предложить. Не думаю, что он от этого предложения по собственной воле откажется. — Кто вам сказал такую ерунду, товарищ старший майор госбезопасности? — Я тоже решил не отмалчиваться в тот момент, когда решается судьба моего деда. Хотя, думается мне, что решать тут будет совсем не Фитин, а кое-кто повыше. Такими способностями, какими обладали я с Бомбадилом, и теоретически могли овладеть дед и профессор Трефилов, не мог похвастать никто в СССР. Да, я подозреваю (а скорее всего, так оно и есть), что на территории такой огромной страны могли находиться еще и другие одарённые, подобные ведьме Степаниде. Но они себя ничем не проявляли, продолжая придерживаться одного правила, озвученного ведьмой-француженкой Глорией — не высовываться понапрасну, и не вмешиваться в дела людей. Но мне на все эти правила было плевать — когда враг топчет твою родную землю, чтобы его окоротить любые средства хороши! И магия в том числе! К тому же, сдаётся мне, что фрицы скоро тоже начнут её применять. Даром, что ли, на прокорм упырю Вилли идет столько народу? Иначе, откуда у него такие непомерные силы? Только так он может наращивать свои ранг и силу, поглощая «искры» ни в чем неповинных людей. Только так… После моих слов товарищ старший майор дернулся и вперился в меня немигающим взглядом: — Ты еще кто такой, чтобы мне указывать, щегол? Имя? Фамилия? Звание? Да уж, непростой в общении товарищ… Как говорят с тяжелым характером. Вон как злобно накинулся на незнакомого ему человека. Недаром у него с моим стариком какой-то конфликт случился. Ой, недаром! Сложно нам с будет с товарищем старшим майором госбезопасности общий язык найти, хоть и замечательный он спец в разведке. Ну, ничего, получалось же у меня как-то в школе договариваться с совершенно неуправляемой толпой подростков, которым в силу возраста моча и гормоны в голову бьют. Так и тут справимся! — Зря вы так, товарищ старший майор государственной безопасности, — спокойно ответил я, не позволяя эмоциям взять верх. — Добрее нужно к людям, может, и они к вам потянутся… — Ах, ты, щенок! — Неожиданно рассвирепел чекист — сказывалось общее утомление, бессонные ночи и постоянный стресс. Оно и понятно — война. — Да я тебя… — Он угрожающе шагнул ко мне, но неожиданно на его пути вырос мой старикан. — Не советую этого делать, товарищ старший майор госбезопасности! — криво усмехнувшись, произнёс он. — А то что? — Ощерился чекист. — От вас мокрого места не останется, Павел Михайлович, — буднично произнёс Чумаков, — это — тот самый товарищ Чума, за которым вы меня и отправляли. — Этот сопляк и есть товарищ Чума? — похоже, что Фитин так деду и не поверил. — Осторожнее с оскорблениями, Павел Михайлович, — предупреждающе произнёс я, — могу ведь и обидеться! А возраст — дело наживное… Даже очень быстро наживное… — И я вновь активировал печать доппеля, залезая в шкуру майора Удо фон Штерна самого старшего на данный момент в моей коллекции двойников. — А вот в таком виде вас не смущает мой юный возраст? — максимально вежливо произнес я красивым аристократическим голосом немецкого барона. — Что это за фокусы? — Фитин отшатнулся от неожиданности и схватился за кобуру. Он-то не видел моего предыдущего представления, поспев лишь к его окончанию, когда я уже вернул себе свой первоначальный облик, в котором и возродился в этом «новом» для себя времени. А, возможно, и в новом мире, поскольку наши альтернативные реальности всё больше и больше разбегались. — Вы еще через левое плечо сплюньте, Павел Михайлович, — посоветовал я ему. — Или по дереву постучите. Не нравится такой облик, давайте подберем подходящий, с которым вам будет проще общаться. — И вновь прогнал через себя всю череду образов, имеющихся в наличии. Фитин за время моего представления то бледнел, то краснел. И когда я вновь вернулся к образу Романа Перовского, хрипло произнёс: — Что ты такое? — Ну, во-первых, не что, а кто, — ненавязчиво поправил я начальника управления внешней разведки, — я, как-никак, существо одушевлённое. А во-вторых, вам уже называли моё имя… вернее оперативный псевдоним — товарищ Чума. Большего, к сожалению, я вам не скажу. — Значит, товарищ Чума, это действительно ты? — как-то даже облегченно выдохнул Фитин. — А мои агенты тебя в Берлине караулят… — Это бессмысленная затея, товарищ старший майор госбезопасности, — усмехнулся я. — Это я уже понял, — согласился Павел Михайлович, — с такими-то возможностями изменения внешности. — А что, ты и в меня так же сможешь… э-э-э… перекинуться? — тут же поинтересовался он. — При соответствующей подготовке — смогу, — не стал я скрывать. — Но это дело небыстрое, да и не особо легкое… — Но и открывать все карты я тоже не стал. — Понятно… — задумчиво протянул старший майор госбезопасности. Но что ему понятно, никому из окружающих понятно не было. Даже самому Фитину, уж я-то отлично видел, что творится у него в голове. Кстати, как только главный разведчик СССР «пришел в себя», читать его мысли стало на порядок сложнее. Они словно «отдалились», временами словно размазываясь, теряя четкость. Я пока еще мог их считывать, реконструируя проблемные места, но, думаю, когда старший майор госбезопасности полностью возвратит «душевное равновесие», я в его мысли уже не пролезу. То есть на данном этапе развития ментального дара я могу читать мысли только очень взволнованных людей. Но дар за прошедшее время ощутимо подрос и окреп. И это не могло не радовать. — Постой… те… — Выдохнул Фитин, когда его взгляд неожиданно остановился на слегка сутулой фигуре пожилого профессора. — Вы мне кого-то напоминаете… — Трефилов, Бажен Вячеславович, — представил чекисту своего недавнего сокамерника дед. — Профессор биологических наук, гениальный ученый и изобретатель… — Точно! Профессор Трефилов, похищенный немцами шесть лет назад! — А я их как-то даже не заметил, — дребезжащим голосом и с огромным сожалением произнёс Бажен Вячеславович. — Шесть лет как один день… — Сочувствую, профессор, — произнёс старший майор. — У вас вообще не было шансов вернуться на родину, как, впрочем, и у Чумакова. Как вам вообще удалось это сделать, товарищ Чума? — Давай уже на «ты», товарищ старший майор госбезопасности, — ответил я. — Чего уже заднюю давать? После всего, что было сказано, мы с тобой словно старые приятели, что могут нет-нет, да и послать друг друга по известному всем адресу. — И я протянул Фитину раскрытую ладонь. Начальник первого управления поначалу насуплено взглянул на меня из-под бровей, словно в чем-то сомневаясь, а затем, все-таки, тоже протянул мне руку. — Согласен! Давай на «ты», товарищ Чума… Ты мне столько крови выпил своими фокусами, что просто жуть берет! Знал бы ты… А, ладно, кто старое помянет — тому глаз вон! — А кто забудет — тому оба! — произнёс я, и мы скрепили наш договор крепким рукопожатием. — Собирайтесь, товарищи! — вновь обретя былую невозмутимость, принялся распоряжаться Фитин. — Поедете со мной… — Да ты подожди, Павел Михайлович! — возмущенно воскликнул я. — Куда мы в таком виде? Серьёзных людей смешить? Дай время, чтобы помыться, приодеться, немножко рожи наши помятые в порядок привести… — Да, действительно… вид у вас совсем не кошерный, — задумчиво почесал затылок начальник внешней разведки. — Владимир Харитонович, у тебя обмундирование найдётся? — обратился Фитин к руководителю спецшколы. — Думаю, что для всех найдется, кроме нашего британского союзника, — ответил Шарманазашвили. — Какого еще британского союзника? — спросил Фитин. — Да вы что тут, с ума посходили? Иностранный гражданин на секретном объекте? Да вас всех под трибунал надо отдать! — Не шуми, Павел Михайлович! — вступился я за начальника школы. — Мы у капитана госбезопасности разрешения не спрашивали, да и не смог бы Владимир Харитонович нас остановить при всем своём желании… — Почему? — видимо мои пояснения никак не могли дойти до Фитина, поскольку мыслил обыденными человеческими понятиями. А с нами, с ведьмаками, такой подход не работает — тут нужно под другие категории подстраиваться. И пока наглядно не покажешь — простаки не поверят, что такое вообще может быть. Ну, что сказать? В магию-шмагию в СССР не верят. И не только в магию, а во всякие Высшие Силы. Я уже умолчу о Боге и Сатане, чтобы поберечь чувства наших воинствующих атеистов, но и правду о ведьмах, колдунах, бесплотных духах и Всадниках Апокалипсиса они тоже не примут. — По кочану, товарищ старший майор государственной безопасности, — немного грубовато произнес я и испарился прямо на глазах главы разведки СССР. Не, на самом деле я никуда не исчезал, а всё так же продолжал стоять, маяча прямо перед самым носом старшего майора, наложив на себя обычный слабенький морок. Но для Фитина и этого оказалось достаточно — ведь для него (как, собственно и для остальных, кроме Бомбадила) я бесследно исчез. Том усмехнулся в залитую кровью бороду и весело мне подмигнул. Чтобы и рыжий шотландец меня не заметил, нужна была печать посерьёзнее, с вливанием в неё куда больше сил, чем я задействовал в этот раз. Вот тогда бы он меня тоже не выкупил. Ведь мой ведьмовской чин выше, а, следовательно, воздействовать на реальность я могу куда мощнее. Только есть одна маленькая неприятность, ставящая крест на быстром наполнении энергией сложных печатей — это мои загубленные меридианы. На данный момент я могу воспользоваться таким заклинанием, если заблаговременно его подготовлю, напитав силой и оставив совсем немного — для последующей быстрой активации. Иначе как следует колдануть экспромтом у меня не выйдет. Но сейчас, чтобы произвести впечатление на высокое начальство, мне вполне хватило и слабенького морока. — Товарищ Чума, ты где? — Фитин обеспокоенно начал вращать головой, стараясь меня обнаружить. И ведь ему было совсем невдомёк, что я остался на своем месте. Ну, ладно, не буду его расстраивать — и я отошел подальше, к самой душевой будке, где и развеял наложенное на себя заклинание. — Я здесь, товарищ старший майор госбезопасности! — окликнул я Фитина, который в это момент смотрел совсем в другую сторону. — Теперь понимаешь, что Владимир Харитонович со своими курсантами ничего бы мне не противопоставил? Если мне понадобится, я так или иначе, попаду на любой секретный объект… — Так, хватит! Не будем больше об этом распространяться! — неожиданно заявил Павел Михайлович. — Товарищ капитан госбезопасности, — с донельзя «протокольным» выражением лица обратился Фитин к начальнику школы. — Срочно вызывай секретчиков, и подписку о неразглашении со всех, находящихся на территории школы. Со всех, Владимир Харитонович! Ты понял? Чтобы об этом происшествии… ни одна собака… — Так точно, товарищ старший майор государственной безопасности! Ситуация — серьёзней некуда. Шарманазашвили это сразу понял: для всего курсантского состава школы накрывается любая заграничная деятельность. Носителей таких секретов никто из СССР больше не выпустит. Хоть они толком и не знают ничего — просто выпало побыть случайными свидетелями. Но, такова жизнь. — В общем так, товарищи, — подытожил начальник внешней разведки, — приводите себя в порядок… Часа вам будет достаточно? — Вполне, — ответил я за всех. — Тогда не буду вам мешать, — произнес Павел Михайлович. — А через час жду вас в кабинете начальника школы в полном составе. — Владимир Харитонович, можно вас на пару слов? Удалившись подальше от душевого закутка, Фитин спросил: — Слушай, Володя, а мы с тобой, случаем, оба с ума не сошли? — Никак нет, товарищ старший майор госбезопасности — если бы мы сошли с ума, то не оба сразу, — ответил Шармназашвили. — Это только гриппом все вместе болеют, а с ума поодиночке сходят[1]. А я видел всё тоже самое, что и вы. Даже немного больше… — У тебя же спецсвязь в кабинете имеется, Владимир Харитонович? — вместо ответа поинтересовался Фитин. * * * Иосиф Виссарионович вот уже несколько минут, после того, как внимательно выслушал доклад Судоплатова, молча и вдумчиво набивал свою трубку. Затем он неспешно её раскурил, выпустив в потолок клуб ароматного сизого дыма. — Курите, Павел Анатольевич, — предложил он старшему майору госбезопасности, чем тот тут же воспользовался. — Ви сами-то верите в то, что только что мнэ рассказали? — поинтересовался вождь, взглянув из-под седых бровей в глаза начальнику четвертого управления НКГБ. — Все это, конечно, странно… Но я верю, товарищ Сталин! Как бы не глупо это звучало. — Хм… Спасибо за откровенность, товарищ Судоплатов, — чуть помедлив, произнес вождь после глубокой затяжки. — Знаете, что я… Закончить фразу ему не дал Поскребышев, заглянувший в кабинет: — Товарищ Сталин, простите, что отрываю. У меня на проводе Фитин. Говорит, у него имеется очень важная информация… — Соединяйте, Александр Александрович, — распорядился Иосиф Виссарионович, не желая тратить драгоценное время на лишние уточнения — играть в «испорченный телефон» он не любил. — Хорошо. — Поскребышев скрылся за дверью, а вождь снял трубку с телефонного аппарата. — Товарищ Сталин у аппарата, — произнес вождь и замолчал, видимо, выслушивая коллегу Судоплатова. Во время всего разговора лицо Иосифа Виссарионовича оставалось беспристрастным. Однако, Павел Анатольевич, по роду деятельности являющийся хорошим физиономистом и не единожды встречавшийся с вождем, уловил, что Сталин, по меньшей мере, удивлен. — Хорошо, жду! — наконец произнес Верховный Главнокомандующий, вернув трубку на место и вновь замолчав, попыхивая дымком. — Что случилось, Иосиф Виссарионович? — не выдержал Судоплатов. — Слючилось, Павел Анатольевич… — чуть помедлив, произнес Сталин. — Лейтенант госбезопасности Чумаков вернулся… А с ним — профессор Трефилов и, как бы это не показалось странным — тот самый загадочный и неуловимый товарищ Чума, за которым мы Чумакова и посылали. [1] Цитата из м/ф «Трое из Простоквашино». Глава 6 Как же приятно после всех берлинских приключений, просто стоять под прохладными (но не ледяными) струями воды в простом уличном душе. Несмотря на наступившую осень, погода в Подмосковье стояла на редкость тёплая. Можно сказать, даже жаркая, прямо настоящее бабье лето наступило. Солнце воду в баке умудрилось до комфортной температуры подогреть. Так что плескаться под освежающими струями воды на свежем воздухе — прямо в радость было. Я припомнил своё счастливое советское детство и юность, когда удавалось съездить в пионерский лагерь. Так-то практически всё лето я с дедом на пасеке пропадал, но случались и иные светлые моменты, когда родителям удавалось взять заветную путевку и отправить меня «поправлять здоровье» в один из многочисленных пионерских лагерей, которыми славился Советский Союз. Конечно, основная их масса не могла сравниться с пионерскими лагерями всесоюзного масштаба — такими как «Артек» и «Орлёнок», но и они тоже исправно выполняли свою основную функцию — обеспечить качественный летний отдых детям и подросткам СССР, оставляя приятные воспоминания на всю оставшуюся жизнь. Мне тоже посчастливилось единожды съездить по путевке в «Орлёнок» и, так сказать, собственными глазами оценить разницу и размах, существующий между обычными местечковыми лагерями, находящимися на балансе какого-либо предприятия — «Портовик», «Гидрогеолог», «Энергетик» — их названия говорили сами за себя, и местами отдыха поистине всесоюзного масштаба. Причём, в тот год я попал в юбилейную международную смену, и количество знаменитостей: писателей, композиторов, режиссеров, актёров, космонавтов, олимпийских чемпионов (кого там только не было) просто зашкаливало. Постоянные творческие встречи с этими замечательными людьми, известными не только в СССР, произвели на меня неизгладимое впечатление. И это я молчу об обычных ребятах-иностранцах, с которыми мы общались вот так — запросто, что для подростка из союзной глубинки было просто немыслимым делом. Вот там-то мне и удалось немного отточить свои знания немецкого, пообщавшись с ребятами из ГДР. И именно после этой поездки у меня появился интерес и к другим иностранным языкам. Да, в общем-то, и в выборе будущей профессии учителя Всероссийский пионерский лагерь «Орленок» оказался не на последнем месте. И заметьте, этот отдых был абсолютно бесплатным! Мои родители не потратили ни копейки! Хоть многие и хают канувший в Лету Советский Союз, но лозунг «все лучшее — детям» был вполне себе рабочим. Я в этом не раз убеждался на собственном примере — бесплатный летний отдых в пионерских лагерях, бесплатные спортивные секции, всевозможные кружки по интересам в Домах пионеров, существующих не только в крупных городах, но и в небольших поселках. Советская власть, в отличие от клятых капиталистов, занималась детьми, вкладывая в них не только колоссальные средства, но и душу. Жаль, что со временем всё это похерилось и, скорее всего, не вернётся взад, оставшись лишь в моей памяти. В общем, пока я плескался под ласковыми освежающими струями воды, меня унесло воспоминаниями куда-то далеко… Вот ведь какая удивительная штука — наша память, достаточно какой-нибудь мелочи, чтобы вновь всколыхнуть давно уже подзабытые и припорошенные пылью эмоции, волнения и впечатления. А также, словно заново их пережить. И это, я скажу вам как на духу — отличная разрядка. Мне вот просто даже легче дышать стало, зная, что всё, что мы сейчас делаем, не напрасно! Что у наших детей (а на деле у меня и моих родителей) будет прекрасное и счастливое детство. Страшно подумать, что случилось, если бы фашисты победили в этой войне. Нет, не бывать этому никогда! Все должно быть, как в той песне, звучавшей в моём детстве едва ли не из каждого «утюга»: Все люди на большой планете Должны всегда дружить. Должны всегда смеяться дети И в мирном мире жить! Должны смеяться дети, Должны смеяться дети, Должны смеяться дети И в мирном мире жить![1] И это правильно — дети должны жить только в мирном мире! А иначе, это будет уже не мир, а настоящий кромешный ад. И я даже зубами буду грызть врага, если у меня не останется больше никаких сил, чтобы поскорее приблизить этот мирный мир! А иначе зачем вообще жить? Я принимал душ последним и вышел только тогда, когда в баке, установленном на крыше закончилась вода. Эх, знали бы вы, как мне не хотелось выходить из этого уютного «убежища», но прятаться здесь вечно, увы, не получится… Однако, даже за столь короткий промежуток времени, мне удалось привести в порядок свои мысли, взбодриться и сбросить жуткую усталость, навалившуюся на меня после схватки с немецким упырём. Не знаю, насколько велики его силы, но надеюсь, что в ближайшее время ему тоже придётся восстанавливаться. Такие чудовищные нагрузки бесследно не проходят. И у нас еще будет время подготовиться. Мои соратники уже поджидали меня на улице, переодевшись в новенькую, еще необмятую форму, пропахшую нафталином, которую притащил со склада начхоз школы — дядя Федя, суровый и неулыбчивый сержант госбезопасности с колючим взглядом. Однако, спецом он оказался отличным, и с первой попытки умудрился подобрать всем по размеру не только форму, но и сапоги. Форма досталась всем, кроме непомерно высокого Тома, не вписывающегося своим более чем двухметровым ростом в общепринятые рамки. Но одежда Бомбадила была нещадно испорчена кровью, а отстирать и высушить её не было времени. Но появляться в таком затрапезном виде перед светлы очи руководства страны… Сами понимаете, кому в этом случае прилетит. Однако, начхоз школы проявил какие-то поистине невообразимые умения доставать необходимые вещи просто-таки из-под земли. Не прошло и получаса, как он притащил в беседку перевязанный бечёвкой бумажный сверток. Том тем временем дожидался начхоза в беседке в одном чистом исподнем. Ввиду своей худобы натянуть на себя чистую рубаху и летние кальсоны ему не составило труда. Только смотрелись они на нем как рубашка с коротким рукавом, едва-едва достающая до пупка, а кальсоны превратились в натуральные бриджи. Начхоз с таинственным видом фокусника аккуратно размотал бечёвку и, спрятав её в карман, развернул сверток. — Настоящий комиссарский френч! — произнес он, сунув в руки Тома куртку защитного цвета. — По–спецзаказу перед самой войной пошили… Да погиб товарищ комиссар, так и не дождавшись обновки. Тоже типа тебя был, чуть не три аршина[2] ростом… Его не стало, ну а обновку не ношену, выбросить рука не поднялась. А такого великана еще попробуй сыскать. А вот глядь — пригодилась! И сапоги туды же — нашлись! — И он поставил перед рыжим шотландцем превосходные яловые сапоги большого размера. — Повезло тебе, паря! Тоже не ношены! Как говорится — мух не сидел! Носи, хлопче, все равно больше никому не подойдут… — С этими словами начхоз удалился восвояси. Как бы это не показалось странным, но принесённая начхозом одёжка, села на Бомбадила, как влитая. Включая и сапоги. Вот что значит глаз-алмаз! И никаких примерок не понадобилось! Том походит туда-сюда вокруг беседки, поприседал, даже станцевал что-то похожее на хайланд[3]. — Надо же, — изумленно произнес он, — этот костьюмчьик словно на менья пошитий! И совсьем нигдье не тереть и не давить! Этот ваш дядья Федья настоящий кудьесник, хоть никакой магический задаток я в нем не находить. Взглянув на Тома, я едва не прыснул от смеха. Ну, вы сами представьте себе двухметрового комиссара-чекиста с будёновскими рыжими усами вразлёт и с такой же рыжей растрепанной бородой, которая после основательной стирки совершенно утратила всякое подобие формы. «Лук»[4], как выражались мои ученики, просто крышесностый. Даже круче, чем он до этого был. Пока я освежался и приводил себя в порядок в душе, мои действующие целительские печати, наконец-то, окончательно починили моё истерзанное тело, избавив, ко всему прочему, и от кровоточащих глубоких царапин на лице. Что и бросилось в глаза моим боевым соратникам, когда я покинул душевой сарайчик. — А как это у вас получилось, Товарищ Чума? — Первым проявил неподдельный интерес профессор Трефилов, проведя ладонью по собственному лицу, тоже основательно пострадавшему во время противостояния с упырём. — Это работа целительского конструкта, — пояснил я. — Тоже та самая пресловутая магия? — живо поинтересовался учёный. Думается мне, им двигал не только шкурный интерес собственного оздоровления, а страсть настоящего ученого ко всему новому и неизведанному. Стоит лишь вспомнить, сколько нападок так называемых деятелей от науки он пережил, когда представлял коллегам собственное изобретение, не укладывающееся ни в одни научные рамки. Так что поверить в магию ему будет куда проще, чем некоторым замшелым академикам и докторам наук, надевшим непроницаемые шоры[5] и не видящем ничего вокруг. Да, похоже, он в неё уже поверил — вон, как глазки загорелись. Я неожиданно подумал, что если и его привлечь к совместной работе по разработке совершенно неизвестных магических конструктов со мной и Глафирой, то из нас получится неплохая команда. И мы вполне можем внести свежую струю в это замшелое магическое болото, в котором уже давно забыли, как это вообще — изобретать что-то новенькое. — Да, Бажен Вячеславович, это именно магия! — Я подошел к профессору, и быстро изобразил в воздухе перед его лицом простенький целительский конструкт. На большее мне не хватило бы сил. Это была не наша с Глафирой разработка, а целительское заклинание, почерпнутое мной из веды. Именно на её основе (и еще нескольких подобных печатей) мы и начинали свои исследования. И я могу сказать без ложной скромности — у нас получилось! Но даже такой малости должно было хватить профессору, чтобы залечить глубокие царапины на его лице и немного взбодрить его уже немолодой организм. Так и произошло — раны на коже затянулись практически мгновенно. Да и внешне старик весьма посвежел, словно сбросил с плеч пару-тройку лет. — Прямо волшебство какое-то! — пораженно воскликнул Трефилов, ощупывая лицо пальцами и не находя саднящих царапин. — И голова болеть перестала! — Так и есть, Бажен Вячеславович — это волшебство, — с самым серьёзным выражением лица подтвердил я. — Правда, совсем маленькое… Для большего мне нужно серьёзно готовится — сейчас я совсем не в форме… — А скажите, товарищ Чума… — осторожно произнес профессор, сильно волнуясь, — а это ваше… волшебство… можно изучить? — Что вы имеете ввиду? — переспросил я. — Научиться, чтобы применять? Или ваш интерес сугубо фундаментальный? — Научиться применять такое чудо, конечно, здорово… — ответил Бажен Вячеславович. — Я не откажусь, если вы согласитесь меня научить… колдовать… чародеить… волховать… Я, к сожалению, не знаю, как это правильно это называется… Я ведь смогу освоить эту науку, товарищ Чума? — с надеждой спросил он, пристально глядя мне в глаза. — Я слышал, как бригадефюрер СС Виллигут говорил профессору Хорсту, что у меня есть какой-то дар, — не дождавшись моего ответа, выпалил он. — Несомненно сможете, Бажен Вячеславович! — заверил я учёного. — У вас действительно есть дар — старый эсэсовец вам не соврал. — Спасибо! — облегченно выдохнул Трефилов, как будто от этого зависела его дальнейшая судьба. Хотя, на мой взгляд, это действительно было так. — И не буду скрывать, что фундаментальный аспект магии меня привлекает еще больше! Я хочу знать, как она работает! — Возбужденно заявил профессор. — Вы же понимаете, насколько может облегчиться жизнь, если мы заставим её работать на благо обычных людей? — Понимаю, Бажен Вячеславович, — произнёс я, положив Трефилову руку на плечо. — Как только мы уладим все назревшие проблемы, мы с вами обязательно плотно пообщаемся на эту тему. Мне кажется, я знаю, что вам предложить. — Спасибо вам, товарищ Чума! — проникновенно поблагодарил меня профессор. — Что может быть интересней, чем открывать неизвестные доселе тайны? — риторически и с некоей долей пафоса произнёс пожилой профессор. — Жаль только, что наша жизнь коротка… А в мире так много неизвестного… — И он даже носом зашмыгал от накативших внезапно чувств. После лечения и задушевного разговора с Трефиловым я подлечил еще и деда — проделал над ним ту же операцию по устранению царапин на лице. Полюбовавшись на собственную работу (хоть собственный косметический салон открывай), я нашел взглядом Бомбадила, ведь и его лицо тоже было основательно попорчено всякой летающей дрянью. Но рыжий ведьмак справился самостоятельно, видимо, у него в закромах имелась подобная целительская печать. Что ж, отлично — и мне легче. Оглядев взглядом своих немногочисленных «товарищей по несчастью», я довольно кивнул — теперь со стороны мы выглядели не каким-то непонятным сбродом, который то ли кошки драли, то ли собаки гоняли. Теперь мы выглядели командой новобранцев в новенькой необмятой форме НКВД с «пустыми» петлицами. Хотя на моем старике и, как это не покажется странным, Бомбадиле, новая форма сидела, как влитая, хоть и была с чужого плеча (это я о рыжем ведьмаке, если что). Взглянуть на себя со стороны я не мог, а вот на пожилом профессоре форма сидела натурально, как на корове седло. Да и военная выправка оставляла желать лучшего — её не было совершенно. Но, все-равно, выглядел Бажен Вячеславович намного лучше, чем в своей запыленной и порванной пижаме в полоску. В ней он откровенно смахивал на городского сумасшедшего. Почему на городского? Да потому что, где вы сыщете пижаму в деревне? В лучшем случае — майку-алкоголичку, либо просто одно исподнее. Я убедился, что наша маленькая команда одета как положено и находится в добром здравии, повел всех на поиски кабинета начальника школы, в котором нас должен был дожидаться Фитин. Мою «руководящую роль» в этом процессе никто оспаривать не стал, только дедуля время от времени подсказывал куда идти. Так-то, он в этом заведении целый год проторчал. Искать начальника управления внешней разведки не пришлось — он нервно курил возле парадного входа в учебный корпус. Фитин придирчиво меня осмотрел, одобрительно кивнул, переводя взгляд на идущего рядом дедулю. — Не понял… — протянул товарищ старший майор, взгляд которого перебегал с одного лица на другое. — Вы же все подраненные были? — И он провел ладонью перед своим лицом. — Такие раны так быстро не затягиваются… — У нас, у женщин, свои секреты, — усмехнувшись, произнёс я, чем еще больше запутал Павла Михайловича, который даже головой тряхнул. — Каких женщин? — выдохнул он в явном недоумении. — Не бери в голову, товарищ старший майор госбезопасности — это я пошутил! — Я решил не накалять больше обстановку неуместными смехуё… шуточками. — А царапины я вылечил. — Ты и это умеешь? — Я еще и вышивать могу, и на машинке тоже[6]… — Вновь не удержался я. — Всё, товарищи, давайте серьёзно! — Фитин сумел удержать себя в руках, чем повысил свой рейтинг в моих глазах. — С вами хочет пообщаться товарищ Сталин… лично… [1] «Детство — это я и ты». Слова М. Пляцковского Музыка Ю. Чичкова https://www.youtube.com/watch?v=J-x73Wgvhxc [2] Старорусская единица измерения длины. 1 аршин = 1/3 сажени = 4 четверти = 16 вершков = 28 дюймов = 0,7112 м (длина руки от кончиков пальцев до плеча). [3] Хайланд — один из видов традиционного шотландского танца. Танец строится в основном на прыжках на высоких полупальцах и работе ног; корпус держится всегда прямо; руки участвуют мало и в основном находятся в одной из немногочисленных позиций. [4] Слово «лук» на молодёжном сленге означает всего лишь «внешний вид» или «образ». [5] Шоры — твёрдые пластинки у уздечки на уровне глаз, не дающие возможности лошади глядеть по сторонам. [6] Цитата кота Матроскина из м/ф «Простоквашино». Глава 7 Я трясся на жестком сиденье допотопного даже для 42-го года ЗИС-8, находящегося, по всей видимости, на балансе Школы особого назначения НКВД. Так-то, я знал, что выпуск этой модели был прекращен еще в 36-ом году в связи с реконструкцией Завода имени Сталина и началом перехода на более прогрессивную модель ЗиС-16. Однако разразившаяся Великая Отечественная война вынудила переделывать эти машины под нужды РККА: львиная доля автобусов была переоборудована в санитарные машины и отправлена на фронт. Не миновала сия скорбная чаша и устаревшие ЗИС-8, но для особой школы НКВД один автобус таки оставили для перевозки курсантов на полигон и обратно. В основе этого старенького «Росинанта[1]» лежало шасси небезызвестного грузовика ЗиС-5, на раму которого тупо установили деревянный с металлической обшивкой пассажирский кузов. Поэтому все кочки, ямы и канавы отчетливо улавливались пятой точкой, ведь практически никакой разницы между перевозкой дров и пассажиров у этого мастодонта не было. Две двери в салон открывались вручную, а внутри я насчитал порядка двух десятков сидячих мест, при этом еще около десяти человек могли ехать стоя. Звукоизоляции в этой консервной банке, как оказалось, не было совершенно, и при движении я отчетливо слышал шум мотора и громкий скрип деревянного каркаса. Кроме того, мне было известно из многочисленных статей, что зимой в салоне было очень холодно, а летом неимоверно душно, поскольку в этом, так называемом общественном транспорте, открывалось только ветровое стекло. Для южных регионов СССР была еще создана модификация с откидной крышей, но их выпускалось куда меньше. Но на эти неудобства никто не обращал внимание: люди были рады, что в городах появился хоть какой-то общественный транспорт. К слову сказать, обычно сиденья в таких автобусах были жесткими — деревянными, но существовала так называемая «люксовая» версия, в которой сидячие места были обшиты кожзамом с наполнителем из конского волоса. Но нам такой версии, к сожалению, не досталось. А выделили нам это чудо советского автопрома по одно простой причине — всем скопом мы в персональный автомобиль товарища старшего майора государственной безопасности Фитина, ну, никак не влезали. Поэтому, и пришлось задействовать вот этого «деревянного крокодила». Не знаю, как кому, а у меня этот дедушка общественного советского транспорта вызывал именно такую ассоциацию с зеленым зубастым хищником. Да он даже выкрашен был в зеленый цвет. Натуральный Гена-крокодил. Кстати, принято считать, что автобусом по прозвищу «Фердинанд», на котором ездила группа оперативников МУРа в телесериале «Место встречи изменить нельзя», был именно ЗИС-8. Но на самом деле — это не так, автобус из фильма был построен в начале 1960-х годов, причём на «коротком» шасси УралЗиС. Но, это было не так важно, с созданием соответствующей послевоенного антуража он справился на отлично. Пока мы добирались до места назначения, я прокручивал в голове возможные варианты разговора с вождем. Как я не пытался всеми силами избежать этой встречи — у меня ничего не получилось. Нет, я в любой момент мог спокойно потеряться, элементарно наложив на себя морок. И никто бы не смог меня найти. Вот только я понимал, что встреча с первым лицом Советского Союза просто необходима. Необходима, как воздух, потому что я буквально чуял собственной пятой точкой разлитую в воздухе опасность, концентрация которой стремительно повышалась. Все потому, что окружающий меня мир менялся… Менялся быстро и неуловимо — в мир открыто вступала магия, пребывающая до этого в глубоком «подполье», и ранее предпочитающая не вмешивающаяся в дела обычных людей-простаков. И если она еще открыто не проявила себя — то, скорее всего, сделает это в ближайшее время. Не знаю, что послужило толчком или катализатором этого процесса, полностью отсутствующего в моём «мире будущего», что уже осталось на другой ветке древа реальностей. Возможно, маленьким камешком, спровоцировавшим надвигающуюся горную лавину, являлся мой перенос в прошлое, возрождение во мне «библейской» сущности первого всадника, да мало что могло повлиять на этот мир. Но то, что он не останется прежним, я отчетливо ощущал, хоть и не обладал даром предвидения. Если не брать во внимание моё знание исторических реалий, происходящее из будущего. Пока еще ход войны не отличался от известного мне, разве что совсем уж в мелких деталях. Но мне все отчётливей казалось, что это скоро изменится. Исследования немцев в области магии оказались весьма успешными, учитывая, какого могущества достиг бригадефюрер СС Вилигут. А после того, как я успешно увел из-под самого их носа профессора Трефилова — они потеряли возможность восстановить его машину. С помощью изобретения советского ученого, как они сами считали, можно было плодить одарённых в промышленных масштабах. Но теперь эти планы накрылись медным тазом. А позволить Советскому Союзу создавать своих колдунов-малефиков фрицы не могли. Поэтому в ближайшее время я и ожидал от эсэсовцев какой-нибудь гадости с применением магии. Я ехал, стараясь унять волнение, от встречи со Сталиным. Нет, я не боялся, потому что опасаться мне было нечего — в любой момент я могу спокойно встать и уйти. Я не сомневался, что проделаю это с лёгкостью. Ну, что мне могут противопоставить, пусть и наделенные властью, но всё же обычные простецы? Да ничего. А волнение… Так это от встречи с такой поистине легендарной личностью, которую одни считали людоедом, а другие — чуть не святым, ярым проповедником-апологетом коммунистической религии. Да, коммунизм по своей сути — это тоже некая квазирелигия, со своими святыми отцами, святыми мощами, святыми книгами, служителями, объектами и предметами культа, ритуалами, концепцией праведной жизни, нестяжательства, ну и так далее, включая собственную инквизицию — НКВД. Коммунизм же, как «светлое будущее» — аналог Царствия Божия на Земле, обещаемого Библией, где точно так же все будут равны и счастливы. В общем, можно относиться к товарищу Сталину как угодно, но то, что его след навсегда остался в нашей истории — абсолютно бесспорно и обсуждению не подлежит. Да, собственно, а что вообще мы знаем о нём, кроме мифов, слухов, догадок и легенд? Каким вождь был на самом деле, знал, наверное, лишь сам Иосиф Виссарионович, но успешно это скрывал за кучей масок. Даже воспоминания его родни и людей из «ближнего круга» зачастую противоречили друг другу. Так все наши суждения об этом человеке — сродни гаданию на кофейной гуще… Кстати, я видел описание в веде этого способа предсказания будущего, надо будет попробовать его освоить на досуге. Неожиданно, да и непонятно из каких глубин моей памяти всплыло стихотворение, которое я читал лишь единожды в своей жизни: Ходил он от дома к дому, Стучась у чужих дверей, Со старым дубовым пандури, С нехитрою песней своей. А в песне его, а в песне — Как солнечный блеск чиста, Звучала великая правда, Возвышенная мечта. Сердца, превращенные в камень, Заставить биться сумел, У многих будил он разум, Дремавший в глубокой тьме. Но вместо величья славы Люди его Земли Отверженному отраву В чаше преподнесли. Сказали ему: 'Проклятый, Пей, осуши до дна… И песня твоя чужда нам, И правда твоя не нужна!' Как я его умудрился запомнить, я вообще не представляю. Но как-то запомнил. Знаете, кому принадлежат эти душещипательные строки, переведенные с грузинского? Одному семнадцатилетнему парню, по всей видимости, глубоко разочаровавшемуся в жизни. Да-да, автор — тогда еще молодой и горячий «кавказский джыгит» Сосо Джугашвили. Так что все рассуждения на тему «а знаете, каким он парнем был?» будут заведомо субъективны. Так что я постарался задушить внутри себя все ростки сомнений, кем же считать этого человека — злым гением, либо святым. Есть Верховный главнокомандующий, глава государства, ведущего кровопролитную войну против фашистов за наше совместное будущее, свободу и независимость. И мой долг ему в этом помочь всеми возможными средствами. Постараться совместными усилиями сохранить как можно больше жизней наших соотечественников, ежедневно погибающих на фронте. Всё остальное — от лукавого… Хотя, мы с ним вроде бы, тоже в одной упряжке. Вот и посмотрим, чем мне все это аукнется в итоге. Ведь я в этих сверхъестественных мистериях[2] до сих пор ни в зуб ногой. Надо будет хоть с Бомбадилом на этот счет перетереть, он-то за двести лет всяко лучше моего разбирается в этих «оккультных играх». Сейчас меня больше волновал другой вопрос: с чего мне вообще начать разговор с товарищем Сталиным? Какие доказательства привести ему и его команде, чтобы мне безоговорочно поверили? Да, мои победы над фашистами говорят сами за себя. Свидетели тоже имеются в лице деда и профессора Трефилова. Да и Фитин, хоть и мало, но всё-так что-то видел. Однако, думаю, что без моих ведьмовских фокусов не обойтись и здесь. Придётся опять задействовать и «карусель двойников», и фокус с исчезновением… Кстати, в подтверждение теории профессора Трефилова, можно и дедулю загнать в «аварийный режим» с разбиванием стен… Хотя, такое представление нужно устраивать на каком-нибудь закрытом полигоне. Так сказать, во избежание… А вот что точно может пригодиться Иосифу Виссарионовичу, а мне сослужить добрую службу, так это моя универсальная целительская печать. Думаю, что её оздоровительный эффект товарищ Сталин точно не сможет игнорировать. Уж чего-чего, а хронических и иных болячек у вождя воз и маленькая тележка. И избавление от них поможет Иосифу Виссарионовичу намного эффективнее тащить свою нелегкую ношу. В общем, дорогу до Кремля я решил провести с пользой: скастовать и насытить силой универсальную целительскую печать собственного производства. Придуманной и разработанной не без помощи Глафиры Митрофановны, разумеется. Её участие в этом процессе я ценил очень высоко. Всё-таки, какая замечательная женщина мне досталась! И я до сих пор не переставал этому радоваться. Она у меня не только писаная красавица, но еще и умница такая, каких днём с огнём не найдешь! А вот мне надо срочно искать способы, чтобы вытащить её с Акулиной с территории занятой врагом. Ведь чем скорее мы начнём наши исследования, тем быстрее сумеем приблизить нашу победу над врагом. И я был в этом уверен на сто процентов. А самое главное, что нужно было сделать — это придумать действенный способ противостояния чудовищному давлению колдовской силы фашистского упыря. Если этого не сделать, я опять его испытаю на своей шкуре. А вот сумею ли выдержать в очередной раз — большой вопрос. А это стопудово произойдет в ближайшее время! Чтобы это предвидеть, даже к бабке ходить не надо. К тому же, я теперь сам себе бабка-знахарка. Я закрыл глаза и сосредоточился, постепенно начиная выплетать сложную структуру новейшего целительского конструкта. Место я себе выбрал в самом последнем ряду автобуса, за спинами моей маленькой команды. Так что никто моих странных телодвижений не должен был разглядеть. Но я еще и подстраховался на всякий случай, набросив на собственные руки печать отвлекающую внимание. Это даже не морок, а так — мелочёвка. Любой посмотревший в мою сторону, совершенно не обратит внимания на странные пасы руками. Не то, чтобы я чего-то опасался, но повышенное внимание к моему промыслу, мне совершенно ни к чему. Едва я пустил в ход магию, как Бомбадил, сидевший где-то в середине автобуса и мерно клюющий носом и пускающий слюни во сне, неожиданно встрепенулся и повел носом воздух, принюхиваясь, словно собака берущая след. Ага, почуял-таки всплеск энергии, даже такой минимальный, который я мог из себя выдавить. Рыжий ведьмак открыл один глаз и обернулся. Взглянув на меня мельком, он кивнул (на него мое простенькое заклинание естественно не подействовало) и опять привалился к прохладному стеклу окна, продолжив мирно посапывать. А я же продолжил заниматься своим делом — плетением сложного конструкта. Не хотелось бы случайно ошибиться, и вместо запланированного излечения Иосифа Виссарионовича от всех болезней его насмерть пришибить. Вот тогда история всего этого мира точно покатится по совершенно другим рельсам. И куда она нас всех завезет — предсказать совершенно невозможно. Сейчас я сам себе напоминал подслеповатую старуху, пытающуюся заниматься вязанием и постоянно пересчитывающую петли. Так и я скрупулёзно проверял каждую фигуру, каждый знак, символ и руну, соединяя их в единый и действующий конструкт. Конечно, на подпрыгивающем на каждой кочке автобусе, проделать это было весьма сложно, но я старался. Наконец, закончив плетение печати и перепроверив на десять раз все связки и формулы, заключенные в конструкт, я принялся насыщать заклинание силой. Медленно, в час по чайной ложке, но по моим скромным прикидкам, я должен был успеть наполнить её энергией до встречи с вождем. Ну, а дальше — как карты лягут. Но я всё-таки надеялся на продуктивный разговор с Иосифом Виссарионовичем. Верил, что товарищ Сталин поймёт и сумеет принять за чистую монету всё то, что я ему собирался поведать. А ведь ему будет весьма трудно со мной согласиться — ведь тогда вся его концепция абсолютно материального мира, в котором нет места ничему сверхъестественному, точно полетит ко всем чертям. Которые, кстати, тоже существуют. Момент, когда мы въехали в столицу из Подмосковья, я пропустил. Как не заметил и всю оставшуюся дорогу до Кремля, поскольку пытался всеми правдами и неправдами наполнить силой универсальную печать исцеления. Даже когда вся наша группа покинула автобус и в сопровождении охраны направилась к кабинету вождя, я всё еще находился в состоянии близком к трансу. Всё-таки мои энергетические каналы пребывали в жутком состоянии. Мало того, что меридианы потеряли былую проводимость, так они еще и зияли многочисленными разрывами, сквозь которую энергия выплескивалась в окружающее пространство. Нужно было срочно заняться их починкой, иначе я рисковал банально опустошить свой резерв. Печать была готова к работе, когда мы зашли в приёмную вождя, где нас уже дожидался плотный, невысокий и абсолютно лысый человечек. Личного помощника и бессменного секретаря вождя — Александра Александровича Поскрёбышева я узнал с первой попытки, поскольку неоднократно видел его фотографии в Интернете. — Александр Александрович, здравствуйте! — первым поздоровался с секретарем Фитин, а мы вразнобой поддержали его приветствие. — Товарищ Сталин нас примет? — Подождите, товарищи! — произнес Поскрёбышев, выходя из-за своего стола, заваленного какими-то бумагами. — Я уточню… — И он быстро исчез за массивными дверями кабинета вождя. Мгновением позже он появился. — Проходите, товарищи, Иосиф Виссарионович вас ждет! — И распахнул дверь пошире. [1] Росинант— имя коня Дон Кихота, главного героя романа «Дон Кихот» Мигеля де Сервантеса. Как отмечают многие литературоведы, Росинант является не просто лошадью, но и своего рода двойником хозяина: он также неуклюж и по ходу романа совершает действия, превосходящие его возможности. [2] Мистерии (от др.-греч. «таинство, тайное священнодействие») — религиозная мистическая практика, совокупность тайных культовых мероприятий, посвящённых божествам, к участию в которых допускались лишь посвящённые. Зачастую представляли собой театрализованные представления. Глава 8 Пока Александр Николаевич пребывал в кабинете товарища Сталина, я успел оглядеться. Из приёмной можно было попасть еще в два помещения, на данный момент прикрытые дверьми. Я припомнил, что читал об этом в мемуарах Георгия Константиновича Жукова, и в курсе, что находилось там. Одно из помещений, расположившееся рядом с приёмной сразу перед кабинетом товарища Сталина, являлось комнатой связи, а также рабочим кабинетом Поскрёбышева. Александр Николаевич не всё время протирал штаны в приёмной вождя. А второе помещение было комнатой отдыха и личной охраны Иосифа Виссарионовича. Когда дверь открылась вновь, и Поскребышев спокойно произнес, что товарищ Сталин нас ожидает, мы цепочкой потянулись следом за Фитиным в святая святых — личный кабинет вождя. И это действительно было так — рабочий кабинет товарища Сталина во время войны был одновременно помещением, где проходили заседания Государственного Комитета Обороны, Ставки Верховного Командования и Генерального штаба Красной армии. Ведь фактически, все эти органы возглавлялись Иосифом Виссарионовичем. Зайдя в кабинет, мы неторопливо распределились вдоль стены, поскольку не знали, как положено себя здесь вести. Ну, кроме Фитина, разумеется, ему приходилось бывать «в гостях» у товарища неоднократно. А вот нам с дедом и профессором Трефиловым такая честь выпала впервые. Как вспоминал всё тот же Жуков, докладывали Сталину стоя. А вождь во время доклада ходил по кабинету вразвалку, широким шагом. Ну, и нам, пока что, никто еще присесть не предложил. В воспоминаниях офицеров высшего командного состава описания этого кабинета можно встретить довольно часто. А картинок и фотографий этого помещения я немало повидал в своей прошлой жизни в Интернете, да и фильмы про войну смотрел. А на деле же кабинет вождя оказался весьма просторным помещением. И к, моему несказанному удивлению, очень светлым, несмотря на стены, обшитые морёным дубом. Посреди комнаты располагался длинный, покрытый зелёным сукном стол, за которым, согласно воспоминаниям очевидцев, и проходили совещания Ставки Верховного Главнокомандования. На стенах, справа и слева висели портреты Карла Маркса, Фридриха Энгельса и Владимира Ильича Ленина. Кстати, Жуков в своих мемуарах был весьма точен, сообщая, что во время войны к этим портретам добавились портреты Суворова и Кутузова. Так и оказалось — портреты великих русских полководцев висели в общем ряду. А еще на стене висела карта с цветными стрелочками наших и вражеских позиций. Мебель в основном была жёсткой и её было немного: пара книжных шкафов, кожаный диван с высокой спинкой, да стулья вокруг стола совещаний. Стол Сталина находился в глубине комнаты и был просто завален картами, бумагами, документами. На нём были телефоны ВЧ-связи и аппараты внутрикремлёвского использования. Также на столе всегда лежала стопка отточенных цветных карандашей — Сталин всегда делал пометки синим карандашом, впомнил я. Из этого «основного» кабинета можно было пройти в небольшую «комнатку», где находился огромный глобус, небольшой столик и карты мира на стенах. Вероятно, там товарищ Сталин и его соратники обсуждали глобальные, мировые проблемы. Если нужно было связаться с командующими фронтами, то это можно было сделать из комнаты связи. Там тоже стояли телефонные аппараты и «Бодо»[1] — специальные аппараты телеграфной связи Вот в такой обстановке принимались все основные решения Великой Отечественной войны. Ничего лишнего, только то, что необходимо для работы. Своего рода отражение характера самого Иосифа Виссарионовича, бывшим совершенно непритязательным в быту. Даже став во главе государства, Сталин мало изменил своим привычкам. На дипломатических приёмах в честь иностранных гостей он создавал соответствующий представительский антураж, но в личной жизни его по-прежнему отличали простота и непритязательность. Сам же Иосиф Виссарионович меня тоже не разочаровал — он оказался именно таким, каким я его и представлял: невысокий, плотный, рябой — последствие перенесённой в детстве оспы. Эти отметины, как говорили о них в народе — черти на роже горох молотили — останутся с ним на всю жизнь. Что еще сказать? Усатый, со слегка раскосыми желтоватыми глазами матёрого хищника. Иосиф Виссарионович до нашего появления по обыкновению прохаживался по кабинету, поскрипывая идеально начищенными мягкими кавказскими сапогами, в которые были заправлены широкие коричневые брюки. Одет товарищ Сталин был в свой повседневный полувоенный френч защитного цвета, а отнюдь не в маршальский мундир. Общеизвестно, что по окончании Великой Отечественной войны Сталину было присвоено звание генералиссимуса. Менее известно, что он долго отказывался от этого звания, уступив только уговорам маршала Рокоссовского. При этом, до конца жизни он в качестве парадного носил маршальский мундир. Еще менее известный факт, что звание маршала Сталину было присвоено только в марте сорок третьего года, после окончания Сталинградской битвы. Но почему-то мало кто задается вопросом, а какое воинское звание было у Верховного главнокомандующего до маршала? А вопрос, с моей точки зрения, довольно интересный, хотя и не простой. Ведь все мы привыкли, что звания присваиваются поэтапно, в соответствии с выслугой лет или досрочно за особые заслуги. Если следовать этому принципу, Сталин, прежде чем стать маршалом должен был побывать как минимум генералом, не говоря уже об этапе старших и младших офицерских званий. Но об этом в официальных источниках нет упоминаний. Да и был ли он вообще военным человеком? Даже сам Иосиф Виссарионович этого не признавал, называя себя до начала отечественной войны сугубо «гражданским человеком», тем самым противопоставляя себя некомпетентным командирам, которые кичились своими заслугами в гражданской войне, и не хотели перестроиться для ведения войны по-новому. Что касаемо званий, к генералам после революции можно было приравнять комбригов, начдивов, комкоров, комфронта, командармов. В отдельную «генеральскую» категорию можно выделить руководителей и членов Реввоенсовета Республики — высшего органа военного управления, созданного в 1918-ом году. Позднее реввоенсоветы были созданы при фронтах Красной армии. Сталин был членом Реввоенсовета Республики и входил в состав реввоенсоветов различных фронтов. Тогда логично, что членов реввоенсовета по принципу соответствия должностей и званий смело можно смело приравнять к генералам, поскольку именно они руководили боевыми действиями на фронтах. Таким образом, Иосиф Виссарионович в соответствии с новой системой присвоения званий сразу стал генералом, минуя предшествующие воинские звания. Так что прежде чем стать маршалом, он уже фактически был полководцем и генералом. Кроме товарища Сталина я увидел в кабинете еще одного старшего майора государственной безопасности, сидевшего за столом. Ха! И этот человек мне был известен, поскольку являлся еще одной легендарной личностью времен Второй мировой — коллега Фитина, тоже начальник, но только 4-го управления НКВД СССР. Павел Анатольевич Судоплатов. Отвечал Судоплатов за разведку, диверсии и террор в тылу противника. И со своими обязанностями прекрасно справлялся. Наконец, когда мы все рассредоточились вдоль стены, оставив входную дверь за спиной, Иосиф Виссарионович остановился и провел рукой по своим, зачесанным назад, густым темным волосам, в которых пробивалась основательная седина. Так-то ему сейчас шестьдесят четыре, что для нынешнего времени весьма солидный возраст. Если мне не изменят память, то по официальной статистике СССР средняя продолжительность жизни мужчин в 1940-ом году составляла сорок лет, женщин — сорок семь. Это в моем мире будущего, Виссарионычу до пенсии еще год пахать, а здесь он уже на четверть века статистику переплюнул. Хотя, если по чесноку, выглядел товарищ Сталин не очень… Если не сказать больше — весьма и весьма погано он выглядел, не таким, как на ретушированных фотографиях и многочисленных «картинах маслом». Серое землистое лицо, глубокие морщины, тусклые запавшие глаза и мешки под ними, хоть бабло туды складывай… Сказывались бессонные ночи и постоянный стресс. И другого режима Виссарионычу до конца войны не видать. Как в том стихотворении: «И вечный бой! Покой нам только снится![2]» — Здравствуйте, товарищи! — произнёс вождь, остановившись напротив нашей нестройной шеренги. — Здравствуйте, товарищ Сталин! — так же нестройно, как мы и стояли, вразнобой ответили присутствующие. И только Том произнес «Awrite!», что по-шотландски соответствовало «Привет!», да Фитин по-военному отчеканил «Здравия желаю, товарищ Верховный Главнокомандующий!». — Скажу, как на духу… — произнёс вождь, остановившись взглядом на моём старике. — Я уже не ожидал увидеть в живых ни лейтенанта гобезопасности Чумакова, ни профессора Трефилова, — Сталин перевел взгляд с Ивана на Бажена Вячеславовича. — Вы побывали там, откуда, обычно, наши люди нэ возвращаются… — Мы с Баженом Вячеславовичем пытались вырваться, товарищ Сталин, — произнес дед. — Но… не получилось… — виновато развел руками мой старикан. — Готов понести заслуженное наказание за бездарный провал операции, товарищ Верховный Главнокомандующий! — О вашей попытке побега мне стало известно, благодаря отличной работе наших товарищей в Берлине, — произнес Иосиф Виссарионович, а Фитин едва заметно улыбнулся, ведь это была реальная похвала из уст вождя в его адрес. — Однако, я нэ считаю операцию проваленной, — Сталин неторопливо развернулся в мою сторону, — ведь тот, за кем вас направили в тыл врага, находится здэсь. Не так ли, товарищ Чума? — Иосиф Виссарионович остановился напротив меня. — Так точно, товарищ Сталин! — Я подтянулся, бесстрашно глядя в желтоватые глаза вождя. — Товарищ Чума — это я! — Вот так и вычислил меня Иосиф Виссарионович. Хотя, определить среди присутствующих того самого товарища Чуму, было весьма просто: деда Сталин уже видел, Трефилов — старик, а эпатажный Том Бомбадил на советского гражданина совершенно не похож. Вот и весь фокус, и никакого большого ума здесь не надо. А Иосиф Виссарионович далеко не дурак, складывать два плюс два умеет. — Разрешите поблагодарить вас, товарищ Чума, — степенно произнёс вождь, протягивая руку, — за проявленный вами героизм в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками. Уничтожение в полном составе 13-ой танковой дивизии вермахта, очень нам помогло в обороне Кавказа. — Служу Советскому Союзу! — максимально серьёзно ответил я, пожимая сухую и всё еще крепкую, несмотря на возраст, ладонь товарища Сталина. Ну, вот и случай представился, которым я не мог не воспользоваться: буквально за мгновение до того, как наши руки соприкоснулись, я активировал универсальную целительскую печать на своей ладони. И запустил её в потрепанный тяжелой жизнью организм вождя во время рукопожатия. Когда наши руки разомкнулись, печать исцеления уже ввинтилась в его ладонь, стремительно распространяя своё действие. Первым «неладное» почуял Бомбадил, он шумно втянул носом воздух, одновременно поворачиваясь ко мне. Вот же у него нюх на магию! Никакое силовое воздействие от него не укроется, если оно «выпущено» наружу, а не остается внутри самого ведьмака. Хотя, возможно, он и это сумеет распознать. Но на этот раз моё чародейство от него не укрылось. Рыжий ведьмак едва заметно мне кивнул и для чего-то набросил себе на руки простенькое заклинание, прямо как я в автобусе. Вот только чего он замыслил, я в первый момент и не догадывался. А наблюдать за его волшбой мне было неудобно, поскольку события неожиданно понеслись настоящим галопом — только отмахиваться успевай! После того как мы разжали руки, а печать исцеления скользнула внутрь тела вождя, Иосиф Виссарионович отступил от меня на шаг. Он уже открыл было рот, произнеся нечто похожее на «я настаиваю…», но точно я не расслышал, поскольку его речь неожиданно сбилась и стала невнятной. Лицо Иосифа Виссарионовича неожиданно изобразило крайнюю степень изумления, а его брови поползли вверх. Но это было еще не самым страшным, потому что в следующий момент товарищ Сталин сложился пополам, схватившись руками за живот. Похоже, что целительская энергия, генерируемая печатью моего собственного изготовления, добралась-таки до его желудка. Я быстро перешел на магического зрение, подхватывая товарища Сталина под руку, чтобы он с размаху не брякнулся на пол. Хотя ничего страшного бы не случилось — моя печать очень быстро починит любые повреждения. Да, так и есть, в магическом зрении это было видно, как на ладони — волна целительской энергии быстрее всего добралась до желудка… Вернее, немного не так — попадались и мелкие повреждения на её пути, которые она исправляла влет, не принося болезненных ощущений объекту лечения — товарищу Сталину. А первый орган, подвергнувшийся основательному восстановлению, как раз желудком и оказался. И я об этом даже читал там, у себя, в будущем. Дело в том, что в далёком 1921-ом году Иосифу Виссарионовичу удалили аппендикс в Солдатёнковской[3] больнице в Москве. Но операция, которую проводил хирург Розанов (один из врачей, лечивший также и Ленина), оказалась очень тяжелой. Сталину даже была проведена резекция желудка, то есть удаление его части для улучшения пищеварения. Состояние Сталина было критическим, существовала реальная угроза его жизни. Но Иосиф Виссарионович выжил, но с желудком время от времени испытывал определённые проблемы. А моя целительская печать в данный момент запустила ускоренную регенерацию этого весьма важного органа, которая оказалась весьма болезненной. Вот и завернуло Виссарионыча не по-детски. Надо будет, как вытащу Глашу, внести в печать кое-какие доработки, по части болеутоления. Я-то, когда её на себе тестировал, на такие «мелочи» внимания не обращал, поскольку научился болевые рецепторы отключать. Вот и остался не в курсе насчет этого нюанса, блин… Все произошло так неожиданно и стремительно, что в первое мгновение никто не сумел понять, что произошло. Но находящиеся в кабинете вождя чекисты были еще теми боевиками — дерзкими, жесткими и стремительными. Тот же Судоплатов сам являлся опытным разведчиком и диверсантом, лично участвующий во многих силовых операциях. Да и Фитин от него недалеко ушел. В общем, в себя они пришли очень быстро, и среагировали на происходящее в кабинете товарища Сталина, до смешного одинаково — первым делом выхватили оружие и направили на меня. Хотя я всё время думал, что стволы перед встречей с вождем сдавали. Если так оно и было, то, видимо, в этот раз что-то пошло не так. — Что ты сделал с товарищем Сталиным, урод? — заорал глава разведки, скорчив зверскую физиономию и тыча в меня стволом пистолета. — А ну быстро от него отошел! — Тихо-тихо, ребятки! — примиряюще выставив вперед свободную ладонь — второй рукой я продолжал придерживать Иосифа Виссарионовича. — Спокойно! Я просто хотел помочь! — Отойди! Или… — Павел Михайлович резко взвёл курок, и слегка придавил пальцем спусковой крючок. — Считаю до тех и получишь пулю в лоб! Раз! Два! Тр… [1] Телеграф Бодо — система буквопечатающего мультиплексного (то есть позволяющего отправлять параллельно несколько сообщений по одной линии) телеграфа, использовавшего двоичный код. [2] Строка про «вечный бой» изначально принадлежит Блоку, в его стихотворении-цикле «На поле Куликовом» (1908). Она встречается и у Бродского, который использует известную строку Блока как аллюзию в своем стихотворении «И вечный бой…» (1965) [3] Солдатёнковская больница (ныне Городская клиническая больница имени С. П. Боткина, 2-й Боткинский пр., дом 5) построена в 1910 году на деньги фабриканта Козьмы Солдатёнкова. Глава 9 Не знаю, привел бы Фитин свою угрозу в исполнение или нет, но неожиданные действия Бомбадила, не дали мне этого выяснить. Так-то ничего страшного бы не произошло — я спокойно выдерживал попадания и куда более мощного заряда, чем пистолетная пуля. Но Том вовремя взмахнул рукой, и в направлении вооруженных чекистов с пальцев рыжего ведьмака сорвалось заранее сформированное им заклинание. Что собой представлял этот магический конструкт, я понял немного позже, когда оба старших майора госбезопасности замерли неподвижными соляными столбами. Причём, они оба застыли в тех позах, в которых их застал сформированный Томом Бомбадилом поток магической энергии. И позы эти были весьма и весьма неудобными. Долго в таком положении по собственной воле не простоишь. Однако, ничего с этим поделать коллеги-чекисты не могли — собственной воли у них больше не было и замершие в неподвижности тела им больше не подчингялись. — Прошью никого не нервничайт! — произнес Том, обращаясь к превращенным в статуи чекистам. — Ваш верховный правитель ничто не угрожайт! Как только вы это понимать, ми снимать заклятие неподвижность, — закончил он, ловко вынимая пистолеты из рук чекистов. Естественно, что Фитин с Судоплатовым согласно промолчали, открыть рот они тоже не могли, как и языком пошевелить. Однако, моргать они не перестали, и теперь пожирали меня глазами, отчего-то не утратившими своей подвижности. Похоже, что заклинание, используемое Бомбадилом, было весьма щадящим. Он не хотел навредить простакам, если эта вынужденная ситуация продлится слишком долго. — Иосиф Виссарионович, что у вас происхо… — Сунулся было в дверь Поскребышев, но он так и остался стоять в проходе, нарвавшись на очередную порцию обездвиживающего заклинания. Сквозь открытую дверь я увидел, что досталось не только ему, но и охранникам, следующих на шум из кабинета за секретарём вождя. — Что… он с ними… сделал? — просипел сквозь стиснутые зубы товарищ Сталин, пытаясь распрямиться и встать ровно. Уж чего-чего, а стойкости вождю не занимать! Да и выдержке можно только позавидовать. — Ничего страшного, Иосиф Виссарионович, — поспешно ответил я, — Том их просто обездвижил, чтобы по дурости глупостей не натворили. Сами же видели их реакцию на ваше состояние… — А со мной… что?.. — Сталин, наконец, сумел побороть болезненный спазм в желудке и разогнуться. Побороть-то он его поборол, но боль никуда не делась. И ведь молчит, как партизан! Блин, железный он, что ли? Я видел по цвету его ауры и обрывочным мыслям, которые удавалось считать, насколько ему приходилось худо. Но Виссарионыч держался молодцом! Разве что холодный пот выступил на лбу крупными каплями, да скрип зубов стал громче. — Ваш организм сейчас усиленно регенерирует, товарищ Сталин, — сообщил я ему, глядя в слезящиеся глаза. — Не думал, что он так изношен… Нужно было восстанавливать его дозировано… Извините… — Восстанавливается… говоришь… — прохрипел вождь, играя желваками, и давя рвущиеся из груди стоны. — Ай, джандаба[1]! — Так точно, товарищ Сталин, — ответил я. — Нужно только немного потерпеть — и будете, как новенький! — Я попытался тупой бородатой шуткой отвлечь его от боли. Но куда там — энергетические потоки, наконец-то, накрыли весь организм вождя и принялись беспощадно «выкручивать» ему суставы. Дело в том, что еще до революции будущий руководитель СССР заработал суставной ревматизм — так называемую подагру, болезнь суставов и тканей, вызываемая нарушением обмена веществ в организме, что стало последствием пребывания вождя в заполярной Туруханской ссылке. Ревматизм сопровождался острыми непереносимыми болями в левом предплечье, которые стали еще и следствием перенесенной в детстве травмы, когда на маленького Сосо Джугашвили наехал конный экипаж, повредивший ему левую руку и ногу. В результате этой травмы на всю жизнь левая рука вождя осталась короче правой и плохо сгибалась в локте. В истории болезни Сталина стоял диагноз — «атрофия плечевого и локтевого суставов левой руки вследствие ушиба в шестилетнем возрасте с последующим нагноением в области локтевого сустава». В итоге левая рука вождя «усохла» и была значительно слабее правой. При ходьбе она оставалась неподвижной, прижатой к телу в полусогнутом состоянии. Дабы не привлекать к этому ненужные взгляды, Иосиф Виссарионович всегда носил одежду с длинными рукавами. Однако, рука всё-таки работала — он мог держать ею не только курительную трубку, но и винтовку, и даже ребёнка. Мне встречались и такие фотографии. И вот, наконец мой универсальный конструкт добрался и до этого весьма застарелого дефекта… Товарищ Сталин покраснел, как рак, и громко зашипел, не имея больше сил сдерживать очередной приступ боли. Я реально услышал, как жутко трещат кости в его поврежденной руке. Иосиф Виссарионович пошатнулся, наваливаясь на меня всем весом. Я едва успел подхватить его обмякшее тело, кляня себя за тупость. Надо было просто его усыпить, не дожидаясь, пока он сам потеряет сознание от болевого шока. Хорошая мысля, как говорят, приходит опосля. Да просто не думал я, что излечение будет для товарища Сталина таким болезненным. Эх, жаль Глаши нет со мною рядом, она бы уж точно сумела бы подсказать… Хотя… после всего пережитого… после лагерей… Хрен его знает, как бы оно повернулось? Пока я тупил, ко мне на помощь кинулись дед с Бомбадилом, подхватив под руки вырубившегося Виссарионыча, они помогли уложить его на пол. Несмотря на потерю сознания, вождя продолжало колбасить не по-детски, сопровождая конвульсии мерзким хрустом в суставах и позвоночнике. — Твоя работа, Ром? — спросил дед, умудряясь сохранять хладнокровие даже в такой ситуации. — Моя. — Скрывать сей факт не было никакого смысла, все присутствующие и так это поняли. — Как, не помрет товарищ Сталин? — спросил дед, присаживаясь на корточки перед грузным и подергивающимся телом вождя, расстегивая ему несколько верхних пуговиц на френче — чтобы дышать легче было. — Будет еще живее всех живых! — усмехнулся я. — Просто переборщил немного, надо было постепенно его в порядок приводить — слишком уж много дефектов накопилось в его организме… — Ого! — неожиданно воскликнул дед с явным изумлением. — Мне кажется, или он молодеет? Мы обступили Сталина со всех сторон, пристально вглядываясь в его лицо. — Действительно молодеет! — возбужденно воскликнул профессор Трефилов, которого рыжий шотландец тоже не стал обездвиживать, посчитав безопасным. — Нет, не молодеет, — ответил я, наблюдая, как разглаживаются глубокие морщины на лице руководителя СССР, красном от прилившей к нему крови. — Просто под воздействием моей целительской печати его организм приводится в идеальную форму… Ну, соответственно прожитому возрасту, конечно… Заклинанием омоложения я, к сожалению, не владею. Но разлаживались у Виссарионыча не только морщины, постепенно «сдувались» и мешки под глазами, пропала часть седины с его усов и шевелюры. Даже волосы стали более темными и густыми. Мои соратники были правы, на первый взгляд казалось, что товарищ Сталин сбросил со своих плеч за несколько минут лет двадцать не меньше. Однако, это было не так. Подобным образом он мог выглядеть, если бы всю свою жизнь провел на ЗОЖе, тщательно заботясь о собственном здоровье. Его внешний вид остался б таким, если бы в его жизни не было стылых лагерей и пересылок, если бы он не питался временами впроголодь, вообще не употреблял бы спиртного, не курил, не находился в постоянном стрессе, высыпался и занимался физкультурой… Одним словом, перечислять можно долго, но вы меня правильно поняли. Иосиф Виссарионович в свои шестьдесят четыре года выглядел бы как после применения моей универсальной целительской печати, если бы жыл в идеальных условиях. Чего в нашей-то будущей жизни достичь редко кому удавалось. А уж в начале-середине 20-го века и тем паче. Наконец Виссарионыча перестало трясти, и он умиротворенно вытянулся на полу. Твою медь, а ведь неплохо получилось! Вождь даже основательно схуднул, избавившись заодно от чрезмерной тучности, влияющей на повышенное давление и прочие прелести повышенного веса. В общем, моя печать своё дело сделало — организм у товарища Сталина теперь — молодые обзавидуются! Едва в теле вождя перестала бурлить целительская энергия, и магический конструкт рассосался, Иосиф Виссарионович открыл глаза. Отлично — в сознание он уже пришел. Теперь надо проверить, насколько хорошо он себя чувствует? Что я и сделал, присев рядом с ним на корточки и поинтересовавшись: — Иосиф Виссарионович, вы меня слышите? — Слышу, товарищ Чума… — негромко произнес Сталин, продолжая лежать на полу. — Отлично вас слышу. И дажэ вижю… И… — он замолчал, шаря глазами по сторонам. — Намного лучшэ, чэм до всего этого… кошмара… Было вэсьма нэприятно… Неприятно? Я мысленно усмехнулся. Да он чуть не сдох от боли! Если бы перенес подобное болевое воздействие без печати — однозначно бы отдал Богу душу. А он лишь попенял, что было неприятно. Вот это закалка! — Так и должно быть, товарищ Сталин, — подтвердил я его выводы. — И зрение должно было восстановиться, и слух, и… — И еще… — Вождь не дал мне договорить. — В теле такая приятная легкость… Я так хорошо давно сэбя не чувствовал. Нигде нэ колет, нэ болит, нэ ноет… Но всё-таки очэн нэприяная процэдура! — Это мой недочет, Иосиф Виссарионович, — положа руку на сердце, признался я. — Я, когда тестировал эту методику на себе, болевые рецепторы отключал… Я умею. Вот и не додумался… Еще раз прошу прощения, товарищ Сталин! Готов понести заслуженную кару… — Кару, говорите, товарищ Чума? — Сталин резко сел на полу, а затем без каких-либо усилий и чужой помощи поднялся на ноги, даже не опирась на пол руками. — Джандаба! — выругался он по-грузински, когда «летящей походкой» прошелся по кабинету. — Это просто чудо какое-то! — произнес он, тряхнув своим френчем, висевшим на нём сейчас, словно на пугале — похудел Иосиф Виссарионович за эти несколько минут весьма основательно. — Как это возможно? — Это действительно самое настоящее чудо, товарищ Сталин, — не моргнув глазом ответил я. Сейчас был действительно подходящий момент, чтобы открыть руководителю СССР глаза на реальное положение вещей. А примет он эти знания, или нет… Не знаю. Но после подобной демонстрации отрицать существование магии бессмысленно. — Волшебство, чародейство, колдовство, магия — можете называть, как хотите, смысл от этого не изменится. — А ви, товрищ Чума, виходит, колдун? — В наших кругах таких… э-э-э… специалистов называют ведьмаками… или одарёнными… — То есть ви — вэдьма, только мужского пола? — уточнил Иосиф Виссарионович, изумленно сгибая и разгибая дефективную ранее левую руку, которая сейчас по работоспособности совершенно не отличалась от правой. Да и по размеру они сравнялись. — Совершенно верно, — ответил я. — И ваш нэунывающий товарищ… — Сталин указал на Тома, на лице которого играла его фирменная широкая улыбка. — Тоже? Я видэл, как он моих сотрудников… заколдовал… — И не только, Иосиф Виссарионович, — решил я ковать железо пока горячо, — лейтенант госбезопасности Иван Чумаков и профессор Трефилов Бажен Вячеславович, тоже, в некотором роде, являются одарёнными. — О, как! — Сталин от изумления звонко хлопнул ладонями по ляжкам. — Отчего жэ так вышло? Нэ хотите жэ ви сказать, что они изначально такими были? — Не хочу, товарищ Сталин, — ответил я на последний вопрос вождя. — Изначально они были обычными — «простаками», так называют в нашей среде людей, не обладающих даром. — Значит, ми все — простаки среди чародеев? — усмехнулся вождь, вновь начиная по привычке вновь ходить по кабинету. — Вах, какая легкость! — восхищенно воскликнул он, сделав несколько резких и стремительных танцевальных движений из лезгинки. — Ужэ и нэ помню, когда я сэбя так чувствовал! — В речи вождя явственно проскакивал кавказский акцент, а я знал, что такое случалось, когда Сталин был чем-то взволнован. — Диди мадлоба, генацвале[2]! — с чувством произнёс он. — Даже нэ знаю, как тебя и благодарить, товарищ Чума… Я отметил, что в общении со мной Иосиф Виссарионович неосознанно перешел на «ты». А это, как я знал, случалось с ним либо в большом волнении, либо с людьми, входившими в его «ближний круг». Во всех остальных случаях товарищ Сталин общался только на «вы». В моём же случае это было волнение… Причём, волнение непростое — это было настоящее потрясение! Просто отвал башки и слом всех «шаблонов». Я явственно читал это в мыслях вождя, даже не обращая внимания на его ауру. Слишком уж сильные эмоции переживал Иосиф Виссарионович. Понимаю его как никто другой: перенестись из привычного материалистического мира в мир «меча и магии», по сути, в сказку, основательно встряхивает мозги. — Какие благодарности, товарищ Сталин? Война идёт… — Я попытался съехать с темы, но Иосиф Виссарионович не оставил мне никакого шанса: — Война-войной, товарищ Чума, а гэроизм в дальний угол затирать нэ надо! И это я нэ об этом… — Он тряхнул своим френчем, ставшем на несколько размеров больше. — Награда всегда должна найти своего гэроя! А я вообще нэ знаю, как с тобой поступить… — Отчего же, Иосиф Виссарионович? — не удержался я от вопроса. — По-хорошему тэбя бы звездой героя надо наградить, да нэ одной — за уничтожение танковой дивизии вермахта и эвакуацию из Берлина особо ценных научных сотрудников… Только вот нэзадача — награждать, вроде, и нэкого… Нэ существует тебя в природе, товарищ Чума. — Так это же замечательно, Иосиф Виссарионович! — весело воскликнул я. — Зато ни одна вражеская сволочь обо мне не узнает, как бы не старалась и из кожи вон не лезла. А награда своего героя найти всё-таки может, товарищ Сталин. Если бы не своевременная помощь лейтенанта госбезопасности Чумакова, я бы сейчас перед вами не стоял. Иван свою награду заслужил, причём, посмертно… — Как? Посмертно? — не понял Иосиф Виссарионович, впиваясь взглядом в деда, а потом переводя его на меня. — Это что, шутка, товарищ Чума? Он жэ живой! — Никак нет, товарищ Сталин, я абсолютно серьёзен! — Даже под пристальным взглядом вождя я не собирался съезжать. — Там, в Тарасовке, немцы меня прижали — есть у них способы борьбы с такими, как я… Пользоваться силой я не мог… И лейтенант госбезопасности Чумаков прикрыл мой отход, понимая, что если я восстановлю свои способности — то смогу принести нашей стране намного больше пользы, чем он сам. Он вызвал на себя огонь противника, отвлёк внимание фрицев и… погиб в неравной схватке. Поверьте, товарищ Сталин, я, как ведьмак, чувствую смерть даже на расстоянии. Лейтенант Чумаков точно погиб в том бою! За это я ручаюсь! Да и сам Иван может подтвердить мои слова. — Так точно, товарищ Сталин! — отчеканил дедуля. — Посекли меня пулями знатно, не смог бы я выжить. Никак не смог. — А как ви мнэ объясните, товарищ лейтенант госбезопасности, что ви нэ в могиле сейчас лэжите, а разговариваете со мной? — Лукаво усмехнулся в усы руководитель СССР. — Там мне эсэсовец какую-то дрянь в рот залил, — ответил дед, — я и… выходит, что воскрес, товарищ Сталин… — Развел руками дед, не зная, что и сказать по этому поводу. — Это секретная разработка нацистов из «Аненербе», товарищ Сталин, — выступил вперед профессор Трефилов. — Мне удалось кое-что услышать, когда они считали, что я нахожусь в коме. — Разработки в области магии? — уточнил вождь, и в его голосе ясовершенно не слышал никакого сарказма. Похоже, что мой фокус с его исцелением, сделал своё дело — Иосиф Виссарионович поверил в магию и колдунов. Дело осталось за малым — убедить его создать научную структуру, похожую на нацистское «Аненербе», в которую привлечь ведущих специалистов из разных областей науки. Я всё ещё не терял надежды перевести эту пресловутую магию из области мистики и оккультизма на крепкие научные рельсы. Ведь получилось же у нас с Глашей создать универсальную печать исцеления. — Да, Иосиф Виссарионович, и они достигли в изучении магической энергии определенного прогресса. Ведь магия, по моему скромному мнению — тоже наука! — с горячностью настоящего учёного произнес Бажен Вячеславович. — Ведь любая достаточно развитая технология неотличима от магии, товарищ Сталин! Дайте в руки дикарю простую винтовку, и он примет её за проявление настоящего божественного чуда — карающего грома небесного! Ведь он не сумеет разобраться, как она работает! — А ви сможэте разобраться, товарищ Трефилов? — неожиданно для профессора спросил Иосиф Виссарионович. После такого вопроса Бажен Вячеславович судорожно сглотнул, но затем твердо ответил, не отводя глаз от проницательного взгляда: — Я приложу все силы, чтобы разобраться в этом, товарищ Сталин! — Вот и договорились, товарищ Трефилов — хищно улыбнулся вождь. — А то негоже нам в этом деле от нацистов отставать. [1] Джандаба! — грузинское ругательство, восклицание и выражения недовольства. Приближенно к русскому ругательству «черт побери»! [2] Диди мадлоба, генацвале! — Большое спасибо, товарищ! (груз.) Глава 10 Сентябрь 1942 г. СССР. Москва. НКГБ СССР В кабинете старшего майора госбезопасности Судоплатова этим поздним вечером было чересчур уж многолюдно. Кроме самого Павла Анатольевича, восседающего за своим рабочим столом и капитана госбезопасности Фролова, примостившегося подле нового начальства (этот перевод ему выбил Горлинский, как сотруднику госбезопасности уже имевшему опыт общения с «безумными изобретателями»), рядком вдоль стеночки на стульях спокойно сидели, прижавшись друг к другу плечами и немного уставшие от выпавших на их долю приключений мой старик и профессор Трефилов. И если дед еще как-то держался, то Бажен Вячеславович откровенно клевал носом. Так-то лет профессору немало, чай, поболя будет, чем товарищу Сталину. Хотя, если отнять шесть лет проведенных в коме — ему и семидесяти нет. Но это, к сожалению, так не работает. Вот освободимся от этих бесконечных заседаний, и я его обязательно подлечу. Только на этот раз об обезболивании постараюсь не забыть — заранее погружу профессора в сон и проведу операцию по починке его организма. Мы с Бомбадилом сидели на стульях, составленных напротив освобожденных узников. Рыжий ведьмак тоже откровенно зевал — в кабинете товарища Сталина он слил на заклинания тот мизерный остаток сил, который у него плескался на самом донышке резерва, и, по-моему, даже немного праны для этого отщипнул. Почти незаметно, но всё-таки. Даже не знаю, чем я заслужил такую высочайшую степень доверия от этого двухсотлетнего шотладца. — Ну, что товарищи ученые и… — побарабанив кончиками пальцев по столу, наконец, произнес Судоплатов, окинув всех собравшихся «отеческим» взглядом. Старший майор на мгновение задержал суровый взгляд на моём старике, который тот стоически выдержал. Затем перевел взгляд на профессора — от которого Трефилов зябко поежился. Для него словно и не было тех шести лет проведенных в коме, ираньше с чекистами Бажен Вячеславович предпочитал не связываться — слишком болезненны были воспоминания о судьбе академика Лазарева. Взглянув мельком на нас с Бомбадилом, товарищ старший майор понял, что нам его взгляды до лампочки, и продолжил: — … товарищи… ведьмаки-чародеи… — Называя нас так, Судоплатов явно чувствовал себя не в своей тарелке. Но после демонстрации наших возможностей в кабинете вождя, игнорировать магию он не имел права. — Дело нам с вами предстоит нешуточное! — Он немного помолчал, словно давая ощутить собравшимся, что разговор действительно предстоит нешуточный. Но нам всё это разжевывать никакого смысла не было, все и так понимали, что дело новое, и как оно повернётся в итоге — предсказать было абсолютно невозможно. Самое главное — товарищ Сталин поддержал… Даже больше — первым предложил профессору Трефилову возглавить будущий научно-исследовательский кластер, посвященный изучению магии и всего, что с ней связано. Так что в ближайшем времени у нас должна была появиться структура, подобная «Аненербе». Но на данный момент она существовала лишь в наших мечтах и стремлениях, на деле же ничего еще не было — только планов громадьё. После того, как Иосиф Виссарионович немного пришел в себя, он попросил Тома освободить его сотрудников, пребывающих в кабинете вождя в состоянии магазинных манекенов. Едва заклинание неподвижности было снято, Фитин с Судоплатовым рухнули на пол — их мышцы скрутило судорогой. Пришлось их «откачивать» с помощью малых лечебных заклинаний, которые даже я мог формировать с помощью и своих перегоревших меридианов. Но, после настолько сногсшибательной демонстрации моих (да и не только моих) возможностей, никаких обид со стороны чекистов не последовало. В этом я убедился, быстренько прошерстив их мысли, пока разведчики находились в полном раздрае чувств. Да, человек выведенный из равновесия, легко читаем. Потом пробиться в его голову куда сложнее. Так же Бомбадил расколдовал и Поскребышева, и охрану товарища Сталина под предводительством комиссара ГБ 3-го ранга Власика[1]. Поскольку через распахнутые двери все было видно, объяснять причины произошедшего главе личной охраны вождя и его секретарю не пришлось. Единственное, на что обратил внимание Иосифа Виссарионовича Поскрёбышев, оказалось заключено в одной единственной фразе: — А как же вы теперь будете, Иосиф Виссарионович? — А в чём дэло, Александр Николаевич? — поначалу не понял секретаря Сталин. — Вас же теперь никто не узнает, товарищ Сталин! — посетовал секретарь. — Вернее, не поверит, что вы это вы… Слишком молодо выглядите! Да и комплекция… не та… — Дэйствитэльно проблема… — Вождь задумчиво провел ладонью по волосам, размышляя, что предпринять. — Эх, придётся вспомнить конспиративную молодость, — улыбнулся он, — и искусство маскировки! Под живот — подушку, седину добавить, морщины нарисовать… — Не надо ничего рисовать, Иосиф Виссарионович, — произнёс я, подходя к столу и вынимая со слова веду, — сейчас решим вашу проблему! Где-то у меня было подходящее заклинание… — И я погрузился в поиски, листая растрепанные пергаментные странички книги заклинаний. — А как это он? — спросил вождь у деда, изобразив руками, как я вынимаю из воздуха веду. — Откуда книгу вытащил? — Магия, товарищ Сталин, — пожав плечами, ответил мой старикан. — Магия… — эхом повторил Иосиф Виссарионович, во все глаза наблюдая за моими действиями. Найдя подходящее заклинание, мне не составило труда его активировать, ибо оно было начального уровня — с ним справился бы и новик, если бы имел достаточно сил в резерве. Магический конструкт заставлял видеть людей привычное там, где его уже не было. Если, например, подвесить печать на какое-нибудь строение, а затем его кардинально перестроить, никто ничего не заметит. Я быстренько нарисовал в воздухе несложную структуру печати, попутно напитывая её силой, а затем направил её действие на руководителя СССР. По изумленному возгласу Поскрёбышева и тихому перешептыванию охраны и чекистов я понял, что у меня всё получилось. Я «выключил» магическое зрение и постарался не притрагиваться к своему ведьмовскому дару, чтобы оценить результаты своей работы. Получилось отлично — товарищ Сталин выглядел таким, каким и должен был выглядеть. Причём, если судить по полученному образу — я его именно таким и представлял. Самое интересное, что каждый из присутствующих сейчас видит именно то, что хочет видеть. — Это что-то немыслимое! — Поскрёбышев изумленно покачал головой и даже глаза кулаками потер. Но товарищ Сталин для него выглядел именно таким, каким он привык его видеть. — Словно и не было ничего… А может быть мне всё показалось, товарищи? — Не мог он успокоиться. — Может быть, они сильные магнетизёры и телепаты, Иосиф Виссарионович? Как Вольф Мессинг? — Уймись уже, Александр Николаевич, — произнес вождь, проходя во главу стола и усаживаясь на своё место. — Всё так, как ты видэл… И давайте уже — всэ по своим мэстам! — распорядился Иосиф Виссарионович. — Посмотрели представление и будет! Работать пора — страна до сих пор в опасности! А вы, товарищи, присаживайтэсь к столу — пообщаемся прэдметно. В общем, разговор вышел долгим, предметным и не всегда простым. В итоге решено было создать новую структуру под кодовым названием «Геральт». Да-да, это именно я настоял на этом названии. Вопросов насчет наименования, конечно, было много, ведь никто из собравшихся в кабинете вождя «Ведьмака» Сапковского не читал. Да и не родился еще на свет пан Анджей, но образ ведьмака, уничтожающего чудовищ (пусть и наёмника, пусть и за деньги) мне весьма импонировал. Чем фашисты не чудовища? Да они с лихвой всяких фантастических крякозябр переплюнут! А ответ на все вопросы у меня оказался самый простой: а чтоб никто не догадался! На том и порешали — пусть будет «Геральт», тут уже точно никто не догадается. Научным руководителем проекта назначался профессор Трефилов, в приоритет которому было поставлено условие — в кратчайшие сроки воссоздать своё детище — машину, работающую с биологическим временем. Куратором же от руководства страны был заочно назначен нарком внутренних делБерия Лаврентий Павлович. На данный момент его не было в Москве, но едва он появится в столице, Иосиф Виссарионович его основательно озадачит нашим вопросом. Что будет именно так, а не иначе, я даже и не сомневался — ведь Лаврентий Павлович был главным соратником советского вождя, хоть и являлся поистине противоречивой фигурой в истории СССР. Впрочем, как и сам Иосиф Виссарионович. Но тот стереотип, закрепившийся в сознании советских обывателей в отношении наркома внутренних дел, что он был только палачом эпохи сталинских репрессий, да еще и с нездоровым, практически маниакальным интересом к представительницам слабого пола, не выдерживал никакой разумной критики. Политика развенчания «культа личности» во времена «оттепели» Хрущева сметала всё, до чего смогла дотянуться, подчас незаслуженно умаляя и искажая реальные заслуги бывших руководителей, стоявших у руля великой страны. Видимо, должен был пройти не один десяток лет, измениться политическая ситуация, должны быть рассекречены через положенный срок архивы, чтобы взгляд на исторические события стал более объективным и непредвзятым. В моём родном времени, по прошествии определенного срока давности, открылись для изучения многие архивные документы военного и послевоенного времени в СССР. Стали известны многие нюансы в биографиях исторических персон, и на смену сплошному поруганию приходило новое отношение людей к действительности. Да, товарищ Берия не был идеальным человеком, но в тяжелейшие военные и послевоенные годы он взял на себя поистине героическую миссию по решению крупных задач развития военной промышленности в целом, и ключевых хозяйственных задач советской экономики. Во время войны только по части задач НКВД он должен был вникать в вопросы внешней разведки (как нелегальной, так и легальной резидентур), контрразведки, разведывательно-диверсионной деятельности спецотрядов и спецгрупп НКВД, деятельности особых отделов в армии и на флоте, борьбы с бандитизмом, а также вопросы деятельности производственных управлений НКВД, не считая таких мелких проблем, как ликвидация пробок на транспорте и поиск затерявшегося оборудования. Кроме того, он курировал производство танков, стрелкового вооружения, артиллерии, минометов, боеприпасов, систем ПВО, а также часто подключался к проблемам авиационной промышленности и ВВС. Затем — промышленные наркоматы, прежде всего нефтяной и угольной промышленности и металлургические, а также железнодорожный транспорт. Он вплотную занимался проблемами вначале эвакуации, а потом — восстановления экономики освобожденных территорий. А с конца 1944 года официально стал первой государственной фигурой в начинающихся работах советского Атомного проекта. На мой неискушенный взгляд, нереальная нагрузка для одного человека. И когда только у него оставалось время за женщинами маньячить? Конкретные факты из жизни, переживания, отношение к людям и событиям своей биографии отразились в его личном дневнике, который он вел почти до последнего дня своей жизни. И перед теми, кто имел возможность его прочитать, вырисовывается фигура человека гигантской работоспособности, масштабного стратегического мышления организатора-хозяйственника, способного достигать поставленных целей минимальными ресурсами, умеющего выделять и ценить способных людей, обладающего семейными ценностями вопреки расхожим стереотипам. Но пока товарищ Берия отсутствовал, временно исполняющим обязанности куратора был назначен Павел Анатольевич Судоплатов. Внеочередной задачей, которую поставило перед ним руководство, была разработка плана по эвакуации с оккупированной немцами территории моей семьи — Глаши и Акулины. Как раз работа по ведомству старшего майора госбезопасности. — Итак, товарищи, позвольте мне познакомить вас с капитаном государственной безопасности Фроловым… — произнес Судоплатов. — Лазарь Селивёрстович, — обрадованно произнёс профессор, не дослушав чекиста, — я вас сразу узнал! Как же я рад, что вы остались живы! Я уж, грешным делом, принял вас тогда за мёртвого… — Спасибо, Бажен Вячеславович! — отозвался Фролов. — Врачи наши просто кудесники — можно сказать, что с того света меня вытащили. Правда, инвалидом остался, но пока хоть как-то шевелюсь — буду оставаться в строю. Время нынче тяжёлое… Даже таких полчеловека, как я, могут пользу родине приносить. Активировав свою ментальную способность, которая, планомерно развиваясь, перерастала в настоящий дар чтения мыслей, я понял, что слова и мысли у этого израненного инвалида не расходятся между собой. Он действительно готов в любой момент отдать свою жизнь за правое дело. И такие верные люди нам нужны! — А вот за это можете не переживать, Лазарь Селиверстович, — произнес я. — Скоро вы нам еще и цыганочку с выходом спляшете. Фролов взволновано обернулся к Судоплатову, видимо, совершенно не понимая, о чём идёт речь. — Вы действительно сумеете вылечить товарища Фролова? — немного нервно поинтересовался Павел Анатольевич. Понять можно, одно дело Верховный главнокомандующий, совсем другое — какой-то никому неизвестный капитан-инвалид. — А вас есть повод сомневаться в моих словах, товарищ Судоплатов? — вопросом на вопрос ответил я. — У меня обычно слова с делом не расходятся! — Прямо сейчас? — как-то немного нервно спросил Павел Анатольевич. И Фролов тоже заметно напрягся, словно услышав в голосе начальства эти едва заметные лихорадочные нотки. Видимо исцеление вождя оказало на Судоплатова неизгладимое впечатление. Вона, как сердечко забилось у матёрого диверсанта, лично проворачивавшего сложные и опасные операции. Похоже, что это волнение сродни необъяснимому страху, возникающему к врачам. А я был куда круче обычного врача! — Нет конечно, Павел Анатольевич, — как можно мягче произнес я. — Для очередного сеанса исцеления мне нужно будет подготовиться — это не так просто, как вам могло показаться со стороны… — Я не говорил, что просто, — мотнул головой старший майор госбезопасности. — Даже наоборот… — Мы решим этот вопрос непосредственно с Лазарем Селиверстовичем. А вы продолжайте, пожалуйста. — Хорошо, — обрадовано кивнул старший майор госбезопасности. А я «увидел» в его голове, что он действительно искренне рад за своего коллегу, который, наконец-то, вновь станет полноценным человеком. Судоплатов, тем временем продолжил: — Именно Лазарь Селивёрстович будет осуществлять взаимодействие между нашими ведомствами. А теперь, товарищи, — продолжил старший майор госбезопасности, — давайте подытожим вводные, чтобы к прибытию наркома я мог хоть немного, но донести до него всю суть нашего начинания. Начнем? Присутствующие в кабинете синхронно закивали, безмолвно отвечая на поставленный вопрос высокопоставленного чекиста. Было уже поздно, все вымотались и мечтали хоть немного отдохнуть. Но работы было еще непочатый край. К тому же, попробуй еще объяснить нашим товарищам-атеистам, как там у нас всё работает. Судоплатов тем временем положил перед собой чистый лист бумаги, обмакнул ручку в чернильницу и произнес: — Давайте начнём с самого начала, товарищи! Ага, знать бы еще где оно, это начало? [1] Николай Сидорович Власик — сотрудник органов государственной безопасности СССР. Начальник охраны И. В. Сталина (1931—1952). Генерал-лейтенант (1945). Лишён звания и наград (1953). Восстановлен в звании (2000), награды возвращены дочери (2001). Глава 11 Сентябрь 1942 г. СССР. Подмосковье. Испытательный полигон НКГБ СССР Бабах! — И в толстой стене полуразрушенного кирпичного строения, имитирующего на секретном испытательном полигоне НКГБ двухэтажный особняк, образовалась огромная брешь. У наблюдателей, стоявших на самой границе полигона, бывшего некогда карьером по добыче песка, складывалось такое ощущение, что здание сначала заминировали, а затем подорвали. Только вот никакого заряда в этом испытании задействовано не было. Стена разлетелась на кусочки, словно сама собой, без каких-либо причин и в полной тишине. Нет, звук, конечно, имелся — все ж таки кирпич раздолбало в крошку! Но, по сравнению с подрывом боезаряда — он был совершенно незначительным. Несмотря на то, что наблюдатели находились довольно далеко от имитации строения, мимо них со свитом пролетело несколько мелких камешков. Сама же стена разлетелась по округе разнокалиберными кусками строительного мусора и густым пылевым крошевом густо-оранжевого цвета. — Сильно он на этот раз, однако! — Изумленно покачал головой крепкий мужчина средних лет, облаченный в пыльную офицерскую военную форму, однако без всяких знаков различия. Он отнял от глаз мощный бинокль и, опираясь на тросточку, добавил: — Не иначе — насквозь прошел! Что думаете по этому поводу, товарищ Профессор? После того памятного совещания в кабинете Судоплатова, на проект «Геральт» был наложен гриф «совершенно секретно». В связи с чем, всем участникам этого необычного начинания были присвоены оперативные псевдонимы. Так Бажен Вячеславович Трефилов превратился в Профессора, а дедуля — в Студента. Мой старикан поначалу попытался ерепениться по поводу несолидной «партийной клички». Типа: «ну какой я теперь студент?». Но быстро получил серьёзный отлуп от Судоплатова, которому было просто лень перетирать псевдоним, уже зафиксированный у него в бумагах. Я это четко уловил в его мыслях. По мне так хоть горшком назови, только в печку не ставь. К тому же, дедуля на данный момент являлся самым молодым членом нашей команды. Так что кличка «Студент» ему как нельзя лучше подходила. Том Бомбадил, отказавшийся депортироваться из Советского Союза и пожелавший остаться подле меня, так же вошел в проект под псевдонимом «Консультант». Правда, я предлагал обозвать моего боевого напарника «Синей бородой», но товарищи чекисты не поняли моей шутки — борода-то у Тома была рыжей! Ну, и ладно — Консультан, так Консультант. Фролов, которому вменялся неусыпный надзор за нашей разношерстной командой от лица НКГБ, получил псевдоним Контролёр. Ну, а мне псевдонима и не требовалось, он у меня уже был. Товарищ Чума, и точка! Менять его на что-то другое я бы отказался наотрез, но мне никто этого и не предложил. Пару раз Судоплатов порывался узнать моё настоящее имя и год рождения — наивный. Чтобы раз и навсегда пресечь эту попытку, я сменил несколько личин, находящихся в моей коллекции «двойников», предложив разобраться: кто из этих людей настоящий я? И с чего они решили, что обличье Романа Перовского, в котором я находился большую часть времени, является моим, так сказать, изначальным обликом. А под самую концовочку в разговор вмешался Бомбадил и произнёс сакральную, на мой взгляд, фразу: — У Чумы, как у Войны, Голода и Смерти — нет своего лица! Если хотеть их видеть — надо просто посмотреть в зеркало… Вот уже несколько дней мы жили на какой-то жутко секретной загородной базе, принадлежащей НКВД. База была оборудована всем необходимым для комфортного проживания нескольких человек. Небольшая гостиница, а вернее — офицерская казарма с однокомнатными номерами. Столовая с персоналом из двух человек — повара и его помощника. Имелся даже спортзал для рукопашки. А еще — полигон для испытания новых видов вооружения, расположившийся рядом с базой в старом заброшенном песчаном карьере. На сегодняшний день новым видом вооружения считали нас — новоявленных ведьмаков. И первым делом здесь решили проверить наши необычные способности, чтобы поточнее разобраться, с чем придётся работать в будущем. В общем, сейчас на полигоне в очередной раз гоняли Студента — моего дедулю, проверяя возможности «аварийного режима». Ну, и пытались повторить эффект, используемый дедом и профессором при побеге из лаборатории эсэсовцев. — Насквозь, говорите? — переспросил Бажен Вячеславович, оглядывая разбитую в хлам стену, из которой продолжали высыпаться отдельные кирпичи. — Очень в этом сомневаюсь, товарищ Контролёр — слишком велика инерционность абсолютного времени. Для Студента она — непреодолимое препятствие! Для того, чтобы ему пройти, как вы выразились, сквозь пробитую стену — надо синхронизироваться с абсолютным течением времени. То есть выйти из режима… — Для чего? — воскликнул Фролов, не понимая доводов Профессора. — Вот же она — дыра! — Он торопливо направился в сторону разрушенного строения, прихрамывая и опираясь на тросточку. Раны, полученные в том давнем столкновения с группой немецких диверсантов, все еще давали о себе знать болезненной ломотой, сковывающей движение. Я собирался буквально в ближайшие дни починить товарища Контролёра, просто захвативший нас круговорот событий не давал подготовиться к этой процедуре. А в запасе полуфабриката печати исцеления у меня не было. — Как же он мог стену насквозь пробить, а сам насквозь не пройти? — продолжал недоумевать Фролов. — Лазарь Селивёрстович… э-э-э… Товарищ Контролёр, — поправился Трефилов, семенящий рядом с хромающим Фроловым, пытаясь подстроиться под его шаг, — так я уже вам уже сто раз объяснял: находясь в «режиме длинного времени», испытуемый ощущает окружающий мир практически, как статистическую «картинку»! — Давайте попроще, товарищ Профессор! — попросил капитан госбезопасности Фролов, продолжая ковылять к строению, загребая плохо работающей ногой полигонную пыль. — Я пытаюсь уловить, что вы хотите до меня донести, но иногда теряюсь, — честно признался он. — Товарищ Контролёр, — подключился я к обсуждению, — Профессор хочет вам сказать, что в том состоянии, в каком находится Студент, мир для него неподвижен и неизменен. Чтобы стена развалилась, нужно время. Пусть незначительный отрезок, но нужно. А для Студента оно стоит, — попытался как можно проще объяснить я. Но, похоже, что и у меня это не очень получилось. Неожиданно рядом с нами прямо из воздуха «соткалась» раскрасневшаяся физиономия запыхавшегося деда, потирающего ушибленное плечо. Но при этом выглядела физиономия Студента очень довольной, хоть и одежда на его плечах слегка дымилась. — Сколько? — бухнул он, скидывая воняющие гарью шмотки и падая на горку кирпичного крошева, возле разбитой стены. — В этот раз, — Фролов поднял к глазам руку с часами на запястье, — почти полчаса! А если точно — двадцать восемь минут! — Фух, ну и запарился я там , — произнес дед, взъерошивая руками вспотевшую и отросшую сверх меры шевелюру. — Даже выскочить один раз пришлось на мгновение… Такое ощущение, что десяток вагонов с чугунными чушками в одного раскидал! — Немного отдышавшись он принял из моих рук вещмешок с новым комплектом одежды. — Временная инерция, — с видом знатока кивнул Бажен Вячеславович, — на её преодоление нужно затратить много сил. А у тебя получилось замедлить собственное ускорение относительно абсолютного течения времени? — Вроде бы получилось, — пожал плечами дед, — по ощущениям я там не больше нескольких часов провел… Терпел до последнего… Но, братцы — жуть меня от этого такая берет, что аж волком выть хочется! — зябко передернув плечами, пожаловался он, просовывая голову в новенькую гимнастерку, защитного цвета. — Словно в загробное царство попал — ты один живой, а вокруг тебя мертвецы с косами стоят… — Товарищ Студент, отставить панику! — шикнул на него Контролёр. — Нет никакого загробного царства! Брехня все это поповская! Опиум для народа! Ага-ага! Вот только товарищ капитан госбезопасности при разговоре с товарищем Сталиным не присутствовал. Да, и никто не присутствовал, ни из моей команды, ни из сотрудников госбезопасности. Это мы уже с глазу на глаз с Виссарионычем перекинулись парой слов в самом конце нашей «встречи на высоком уровне» о вопросах веры. Когда все поднялись со своих мест, чтобы уйти, вождь произнес, как в том кино «про немцев»: — А вас, товарищ Чума, я попрошу остаться… — Есть отставить панику, товарищ Контролёр! — Тяжело поднялся на подрагивающие ноги мой старикан. — Только вот насчет Царствия Небесного, есть оно, либо нету его — никто ничего не знает, — возразил он Фролову. — Не хотелось бы после смерти опарафиниться… Хотя, мне на небо попасть совсем не светит… — печально вздохнул дед. — Не праведник я, совсем не праведник… — Отставить! Закончили обсуждение вопросов веры! — прекратил на корню разгоревшийся «философский диспут» Фролов. — Не к лицу сотруднику НКГБ СССР о поповских бреднях рассуждать! А тебе совет, Студент: если что почудилось — держи язык за зубами! — Есть держать язык за зубами, товарищ Контролёр! — Напялив на голову пилотку, «козырнул» дед. — Что скажете по сегодняшнему результату, товарищ Профессор? — поинтересовался Фролов. — Со слов Студента — налицо отличный прогресс! — степенно ответил Бажен Вячеславович. — Но… все это, конечно, хорошо, если бы не было настолько субъективно. — Поясните, — потребовал Контролёр. — Все, чем мы можем оперировать на данный момент, — ответил Трефилов, — это лишь слова Студента, основанные только на его ощущениях. Для чистоты эксперимента нам необходимо установить разницу в скорости движения абсолютного потока времени, по умолчанию принятого за константу… То есть неизменного, и скорости проистечения личного, либо заемного течения времени испытуемого. Но этого мы как раз и не можем сделать, потому что не имеем подходящего прибора. — Я как раз об этом помню, — согласился Фролов, — мы уже пытались надеть ему на руки часы. Но в момент перехода Студента в «режим длинного времени» они останавливались… — Они не останавливались, — поправил его Бажен Вячеславович, — просто часы, как и одежда, оставались в течении «основного» хронопотока — в так называемом «абсолютном» времени, а изменение объективных ощущений у объекта, в данном случае того же Студента, происходило на внутреннем уровне. Внутри самого человеческого организма, использующего «заемное» время. Ибо задействовать в этом случае «личное» время не позволит инстинкт самосохранения — это ведь преждевременная старость и смерть! Вот поэтому, такие люди как Студент, что могут самостоятельно включать «режим» за счет собственных, а не заемных ресурсов — большая редкость! Для того, чтобы его обнаружить, мне понадобились годы экспериментов и масса людей для выборки! — Понятно… Простите, Бажен… Профессор, но что-то я сегодня устал больше обычного, — признался Трефилову Лазарь Селивёрстович. У меня после ранения временами бывает… То кости ломит, то голова трещит… Уже намного лучше, но… Наверное, скоро погода изменится… — Не в погоде дело, товарищ Контролёр, — вмешался я в разговор, — а в том самом «заемном» времени, которым пользуется Студент… Дело в том, что сегодня я первый раз отправился на полигон вместе с дедом, профессором и капитаном госбезопасности Фроловым. Просто захотелось немного отвлечься от составления подробного «трактата» для товарища Сталина на тему существования в нашем насквозь материальном мире потусторонних сил, нечисти, нежити, дивных существ и прочей мифической и легендарной хрени, которой и быть-то на свете не должно. И то, что я увидел на полигоне в магическом зрении, меня отнюдь не обрадовало — находясь в «аварийном режиме» дед во всю тянул силы из своего ближайшего окружения. Неосознанно, да (я успел проверить его мысли — и ничего не это счет не обнаружил) — но тянул «личное время» из простаков! Тянуть из одарённых у него бы, наверное, не вышло — слишком еще он слабый… Вот только слабый кто? Неужели упырь? Но от упырей, как утверждал в свое время леший, так мертвечиной и тянет. Да я и сам чуял, чем смердит волшба Вилигута, когда вступал с ним в противостояние. Но от деда мертвечиной не пахло! Вот, ну нисколечко не пахло. Да и Бомбадил молчал. А чтобы Том с его-то нюхом не уловить «тонкие оттенки разложения» — ни за что не поверю. Но поговорить с рыжим ведьмаком на эту тему нужно обязательно. Это я удачно сегодня на полигон зашёл! — И какое же заемное время использует наш Студент, товарищ Чума? — с интересом уставился на меня Профессор. — Чужое! — ответил я. — После попытки побега и последующих столкновений с эсэсовцами резерв товарища Студента пуст! И он приноровился тянуть время из своего ближайшего окружения… — Это что же выходит… — опешил Фролов. — Это же выходит, что он тянет его из нас с вами? — А вы не заметили, что после испытаний с участием Студента, вы чувствуете себя усталым и разбитым, как никогда раньше? — спросил я Лазаря Селивёрстовича. — Вспоминайте, товарищ Контролёр, вспоминайте! — А ведь и правда, — наскоро освежив свои воспоминания, а память у Фролова была развита как у настоящего чекиста, согласился он с моими доводами. — Каждый раз после упражнений на полигоне со Студентом я словно мешки таскал. Да и голова трещит, как будто с крепкого бодуна… — Да и ребята из охраны полигона жаловались… — Нервно сообщил дед, который мгновенно прикинул кое-какие моменты, которые не укладывались у него в голове. — Так почему же не доложили? Во тля! — выругавшись от души, накинулся на деда Лазарь Селиверстович, не дав ему даже закончить фразу. — Ты должен был немедленно поставить меня в известность! Не-мед-лен-но! — по слогам прокричал Фролов. — И не только меня, но и товарища Чуму и Профессора! От этого зависят наши жизни и здоровье! Ты решил подставить под удар всю группу, Студент? Хочешь, чтобы мы все тут передохли? От такого напора дед даже слегка опешил, поскольку тоже начал понимать, чем всё могло закончиться. — Да… я… товарищ Контролер… Я даже не представлял, что могу… — И я не подумал, а ведь… — Задумчиво произнёс Бажен Вячеславович. — Что «ведь»? — вкрадчиво поинтересовался Фролов. — Договаривайте, товарищ Профессор, раз начали! — Я ведь тоже после полигона всегда чувствовал недомогание, — признался Профессор. — Но списывал его на усталость, возраст, погоду… А ведь наше самочувствие улучшалось, едва мы покидали полигон… — Как и у пацанов из охраны, — вставил свои «пять копеек» мой старикан. — Мне надо было догадаться! — Схватился за голову Трефилов. — Ведь Ваня мог «заимствовать» чужое время еще до всех опытов с «накопителем»! Я просто не подумал об этом, считая, что он до сих пор использует время бедного доцента Сергеева… — Его резерв был пуст еще в Берлине, Бажен Вячеславович! — произнес я. — Как, собственно, и ваш. Имей вы хоть каплю энергии в резервах, Вилигут держал бы вас в бессознательном состоянии… — Постойте, товарищ Чума, — воскликнул Бажен Вячеславович, — если резерв Вани… Студента был пуст уже тогда, откуда он взял время, чтобы разрушить эти формулы на стене в Берлине? И как вообще пополняют резерв «обычные» одарённые. Ну, вот вы, например? — засыпал меня вопросами Трефилов. — Студент попросту слегка опустошил Хорста… — Серьёзно? Тряхнул самого Хорста на личное время? — обрадовано уточнил у меня дед. — Да… Черт! — выругался я, хловнув кулаком в раскрытую ладонь. — Мне надо было сразу пойти с вами на полигон… Товарищ Контролёр, это полностью моя вина — я должен был лично проконтролировать… Я бы увидел… — Нет, моя! — твердо заявил профессор Трефилов, сделав шаг вперед. — И я готов за это ответить по всей строгости! — Возражаю! — Не остался в стороне и мой старикан. — В итоге, это всё я же натворил… Фролов не без некоторого удивления молча переводил взгляд с одного участника спора на другого, а затем, наконец, произнес: — Поздравляю, вас, товарищи! Такое единство… Вы превратились в настоящую слаженную команду! Глава 12 А ведь действительно прав товарищ Фролов — настоящая команда получилась! Никто никому за спину не прячется, а даже наоборот — старается подставить плечо и протянуть руку помощи. Ну, прямо Д’Артаньян и три мушкетера-ведьмака, против кардинала-Гиммлера. Думаю, что мы сработаемся. Вот только еще бы Глашу с Акулинкой выдернуть из оккупации, и мы тогда такого наворотим, что все нацисты реально вздрогнут! — Да вы поймите, товарищ Контролёр, — произнёс Бажен Вячеславович, пытаясь хоть как-то сгладить «горький осадок», — что Ваня… Студент, то есть, — поправился он, — это не специально делает! Реакция организма у него такая, можно сказать — выработанный условный рефлекс. Про собаку академика Павлова доводилось слышать? — Эта не та ли собака, у которой слюна от лампочки течь начинает? — уточнил Фролов, боясь ошибиться. Но то, что он о ней знал, уже заслуживало уважения. — Она самая, — подтвердил Трефилов. — Любой живой организм стремится к самосохранению, — продолжил он. — Это, можно сказать, непреложный закон развития жизни на земле. И естественная реакция всякого живого организма всеми возможными способами снижать любое негативное воздействие на него. Вот Студент и приспособился, чтобы не тратить личное индивидуальное время, тянуть его из окружающих. — Не по-советстки это — из своих товарищей их личное время тянуть! Вредительство какое-то выходит, как ни крути! — Предполагаю, что товарищ Студент даже не осознавал этого, пока товарищ Чума не открыл на это глаза… — Так и было! — с горячностью воскликнул дед, рванув себя за ворот новенькой гимнастерки. — Да чтобы Иван Чумаков у своих товарищей хоть лишнюю минуту зажилил? Да ты меня хоть живьём режь, товарищ Контролёр — никогда ничего чужого не брал! И время это ваше постараюсь не брать! Либо никогда больше в «режим» не войду! — Ты это… Студент… не газуй! — неожиданно замешкался Фролов. — Не пойдёт он в режим… Про приказ Ставки-то не забывай! Мы эти твои способности всенепременно отработать должны! И изучить со всем тщанием для применения в боевых условиях! — И что это, по-вашему, изменит? — усмехнулся Трефилов. — Ну… — Вновь замялся Контролёр, не сумев сходу придумать обоснование. — Может… это… ему как-нибудь удастся не вытягивать время из своих товарищей? — Ага, так вы хотите, чтобы Студент действовал в «режиме» только на собственных ресурсах? — уточнил Профессор. — А ведь мы точно так и не знаем, насколько энергоемок этот процесс, — принялся вслух размышлять Бажен Вячеславович, пытаясь подойти к этой проблеме с «другой» стороны. — Не получим ли мы после таких испытаний вместо молодого товарища Студента глубокого старика? Вспомните бедного доцента Сергеева, товарищ Контролёр и прикиньте, желаете ли вы этому парню, пока еще молодому и жизнерадостному, подобной судьбы? — Мля! Да что же это за гадство-то такое? — чертыхнулся капитан госбезопасности, которому тоже довелось поучаствовать в той давней трагедии. — Студентом мы не можем так рисковать! Как, впрочем, и всеми нами… Замкнутый круг какой-то получается, право слово! — Если тренироваться ему все-таки нужно, — произнёс Профессор, то необходимо выработать какую-то иную тактику! — Может быть, смертников набрать? — произнёс Контролер, словно бы сомневаясь. — Диверсантов, врагов народа, фашистских пособников? Чё их зря к стенке ставить, расходовать впустую такой запас времени? Как считаете, товарищи? — Даже не заикайтесь об этом! — нервно воскликнул Бажен Вячеславович. — Иначе можете вычеркнуть меня из проекта! Я не готов плясать на человеческих костях… А многие, так называемые враги народа, на самом деле являются нормальными людьми… — Товарищ Профессор прав! — перебил я продолжающего негодовать Трефилова, чтобы он лишнего не наговорил. — Не будем уподобляться нацистам, товарищи! Существуют и другие способы пополнения резерва, которые мы вскоре и опробуем… Моё предложение заставило задуматься капитана госбезопасности. Несмотря на все трудности, деда было необходимо тренировать. За несколько дней на полигоне способности Студента по управлению «режимом» существенно выросли — он стал использовать свои возможности куда с большей филигранностью. Резкий отказ Профессора от предложения чекистов об использовании смертников немного покоробил чекиста-инвалида. Ведь этих тварей все равно к стенке поставят… А если использовать их личное время — столько пользы для общего дела будет! Да ему и своей жизни для этого было не жалко! Только если он внезапно умрёт — то выйдет, что приказ товарища Сталина не выполнит… Поэтому так рано он умирать права не имел! Но всё же не давала ему покоя эта мысль… Вон, на фронте нормальные люди кладут без всяких раздумий свои жизни на общий алтарь победы, а здесь — гады, предатели, враги народа и сволочи разных мастей. Чего их жалеть-то? Но вот что-то неуютно ворочалось в душе капитана госбезопасности… И от этого становилось настолько тоскливо, что хоть волком вой! Может, и прав Профессор… «Отставить розовые сопли, товарищ капитан госбезопасности! — мысленно скомандовал сам себе Лазарь Селиверстович. — Утрись, сука, и сожми булки! Тяжелые времена требуют тяжелых решений!» — Сегодня же напишу рапорт руководству, — наконец отозвался Фролов. — Студента действительно надо тренировать! Вы, товарищ Чума, подробно разъясните насчет вашего метода пополнения… А вот у фрицев в тылу пущай товарищ Студент с них необходимое ему времечко тянет! А если и загнется кто — то туда этим сволочам и дорога! Нехер был к нам соваться! Ладно, товарищи бойцы, на сегодня хватит! — распорядился Контролёр. — Возвращаемся на базу! За пределами полигона нас дожидалась потрёпанная жизнью полуторка с кузовом, крытым тентом защитного цвета. Фролов, конечно же, ввиду его нездорового физического состояния (в кузов он бы просто не залез) расположился рядом с водителем. Всем же остальным, даже престарелому Профессору, пришлось забираться в кузов, где вдоль бортов были оборудованы деревянные лавки. Грузовичок рыкнул, выпустил шлейф вонючего черного дыма, а затем резко рванул с места. Если бы мы с Баженом Вячеславовичем заранее не уцепились за борта кузова, то несомненно бы свалились на пол. — Э-э-э! Полегче! Не дрова везешь! — недовольно крикнул водителю дед, заблаговременно ухватившись за лавку. — Ну, вот скажи, товарищ Чума, где их таких криворуких набирают? — риторически поинтересовался он у меня. — И ведь не первый раз уже… — Так призвали всех, кого было можно, на фронт, — предположил Профессор. — Ты же сам видел, Ваня, что у нас водитель — инвалид… — Да видел я, что он калека, — ответил дед. — Хорошо, хоть не на голову… — Машина резко подпрыгнула на какой-то кочке — водитель вновь не сумел как следует справиться с управлением и вовремя перед ней затормозить. Нас едва из кузова не вытряхнуло на дорогу. — Вот же Маркс твою Энгельс! — сочно выругался мой старикан, потирая ушибленный о борт локоть. — Похоже, поспешил я, товарищи, с оценкой его умственных способностей! И как ему только баранку доверили? — Не ругайся, — примирительно произнес Бажен Вячеславович, — водитель не виноват, что дороги у нас такие… До конца поездки мы больше не разговаривали. дед молча смолил цигарку, пряча её в кулаке, чтобы ветром не раздуло, а Бажен Вячеславович с интересом наблюдал пролетающие мимо потрясающие осенние пейзажи. К вечеру неожиданная осенняя жара спала, и дышать стало легче, не то что днем на раскаленном солнцем песке полигона. Ну, и благо ехать недалеко было. Квартировали будущие диверсанты на особо секретной базе НКГБ, расположенной неподалеку от полигона. О том, что они находятся здесь, знало всего лишь несколько человек из руководства, да приданная группа охраны, несущая круглосуточное дежурство и выезжающая вместе с сформированным отрядом ведьмаков на полигон. Бомбадила мы обнаружили в одном из пустующих строений базы, в данный момент превращенном в некое подобие домашней лаборатории профессора Трефилова. Именно здесь Бажен Вячеславович пытался восстановить уничтоженный фрицами-диверсантами «накопитель времени». Работа постепенно продвигалась, но пока не слишком быстро — уж очень сложнойбыла схема аппарата, и очень много ручного и кропотливого труда. Можно было, конечно, привлечь к сборке еще людей, но из-за грифа «совершенно секретно», от посторонних помощников решили отказаться. Помогать Профессору могли только члены моей команды, да и я сам. — Шотландии наше с кисточкой! — жизнерадостно поприветствовал сослуживца дед, сошедшийся за эти дни с Томом накоротке. — Как сегодня? Удалось запустить этот агрегат? — Какое там! — отмахнулся от него Бомбадил, который за пробежавшее время основательно продвинулся в освоении русского языка. — Мне до Бажена Вячеславовича далеко. Слабоват я, как в теории, так и в практике. Нам бы специалиста знатного по электроделу привлечь, чтобы он катушки крутил, как надо, да схемы паял… — Никаких дополнительных специалистов в нашей команде не будет! — отрезал капитан госбезопасности. — На этот счет у меня отдельное распоряжение руководства… — Как это не будет, товарищи? — неожиданно поинтересовался от двери незнакомый голос. — А как же я? Мы, как по команде, повернули головы к выходу. В проходе стоял невзрачный сухой, но крепкий и жилистый мужичок лет пятидесяти, облаченный в полувоенный френч защитного цвета без каких-либо знаков различия и наград, и весело скалил крепкие зубы. — А вы, простите кто, товарищ? — с проскочившим напряжением в голосе, спросил Фролов, осторожно нащупывая кобуру на поясе. — И как сюда попали? — А это, товарищ Контролёр, — весело произнес появившийся следом за незнакомцем старший майор госбезопасности Судоплатов, — новый член вашей доблестной команды. — Прибыл в расположение по прямому распоряжению руководства для прохождения дальнейшей службы! — витиевато выразился мужичок и как-то по-старорежимному прищелкнул каблуками, слегка «мотнув» стриженной практически под ноль головой. — Знакомьтесь, товарищи… — произнес Судоплатов. — Петр Петрович… Петров. С сего момента — Петр Петрович назначен инструктором по диверсионной работе вашей небольшой группы. — Простите, а вы в каком звании? — поинтересовался между делом Лазарь Селиверстович, чтобы лучше понимать, с кем ещё придётся работать в будущем. К нам за проведенное совместно время он как-то прикипел душой. А «Петр в кубе» его отчего-то напрягал — не мог его «просчитать» Фролов. — Звание? — добродушно переспросил Петр Петрович, но от этой «доброты» у Фролова отчего-то мороз по коже пробежал. — Летнаб, товарищ Контролёр. — Блеснул белыми и ровными зубами в опасной улыбке Петров. — Позывной у Петра Петровича будет такой же — товарищ Летнаб, — огласил во всеуслышание старший майор госбезопасности. «Летнаб?» — Мысли в голове Фролова понеслись галопом: подобного звания в системе РККА попросту не существовало. Зато, очень даже и существовала должность летчик-наблюдатель. Дело в том, что в РККА ряд званий были, по сути, должностями: комкор, комбриг. В ВВС были общие названия типа красвоенлёт. Но с 1935-го года были введены офицерские звания: лейтенант, капитан и так далее. А летчик-наблюдатель остался должностью, так же, как, например, и стрелок-бомбардир. При этом, согласно Приказу Наркома Обороны Ворошилова № 0031 от 8 июля 1938-го года вводились Школы летчиков-наблюдателей и отделы летнабов при школах летчиков. Фролов это прекрасно помнил, потому что один из его младших братьев, как раз такие курсы и заканчивал. При этом, возраст кандидатов не должен был превышать тридцати лет. Преимущество отдавалось членам и кандидатам ВКП(б), а также членам ВЛКСМ. Так вот, товарищ Летнаб, сосватанный в группу Судоплатовым, по возрасту и положению вроде бы как к этим летнабам не подходил. Староват. Но, вот что интересно: Фролов помнил, что в царской авиации тоже готовили летнабов. И вот здесь уже было над чем пораскинуть мозгами: во-первых, что летнабами запросто могли быть офицеры Генштаба. Во-вторых: летчик-наблюдатель — это было своего рода звание со специальным знаком отличия и тоже вполне реальным уровнем Генштаба. Возможно, что и Петр Петрович вполне мог быть как раз из тех самых летнабов Генерального штаба еще царской армии. И по возрасту, вроде, подходит. А это признак того, что он военспец очень высокого класса, но без высокого воинского звания в РККА. Могли запросто и из лагерей выдернуть… — А что это товарищ Контролёр, пребывает в такой глубокой задумчивости? — оторвал Фролова от размышлений Судоплатов. — Ты не тушуйся, Лазарь Селиверстович, никуда от тебя денутся твои подопечные. А товарищ Летнаб их как следует подготовит, по рукопашке, вооружению, и прочим диверсионным делам поднатаскает! А то ведь только Студент у вас мал-мала обученный. — По-своему истолковал напряженный взгляд Фролова товарищ старший майор госбезопасности. — Вижу, что вы отлично сработались! Молодцы! Но ты же понимаешь, Лазарь Селиверстович, что диверсионная работа в тылу противника, это не твой профиль? — Так точно, товарищ старший майор госбезопасности! Прекрасно это осознаю! — четко отрапортовал Лазарь Селиверстович. — Не надо так громко — не на плацу, — поморщился от громогласного голоса капитана Судоплатов. — Голова который день болит… — пожаловался он подчиненному, потирая виски. — Так спать надо больше, товарищ старший майор госбезопасности, — снизив тон, тихо произнес Лазарь Селиверстович, вспомнив, как еще недавно сам основательно не досыпал. А в госпитале, и вот здесь, на полигоне, успел добрать необходимые организму часы положенного отдыха. — Поспишь тут… — чертыхнулся Судоплатов, вновь поморщившись. Летнаб Петров неожиданно плавным движением скользнул за спину Павлу Анатольевичу. Затем, положив одну руку на лоб старшему майору госбезопасности, другой обхватил его сзади за шею и, как-то по-хитрому, провернул голову начальника. В шее Судоплатова что-то звонко и громко хрустнуло, и его слегка сероватое лицо неожиданно порозовело. — Так лучше, Павел Анатольевич? — спросил Летнаб, так же «текуче» возвратившись на место. — Ох, ты ж… — покрутив шеей, облегченно выдохнул Судоплатов. — Действительно отпустило… — Защемление нерва у вас, товарищ старший майор госбезопасности, — произнес Петров. — Вы бы врачу показались, пока не заклинило совсем! — настоятельно порекомендовал он. — Петр Петрович, ты просто кудесник! — воскликнул Судоплатов, продолжая крутить головой. — Ведь не болит совсем! Ты где так научился? — Один японец знакомый научил, — туманно ответил Летнаб, слегка улыбнувшись каким-то своим мыслям. — Так вам в Японии доводилось бывать, товарищ Летнаб? — поинтересовался дед, подходя поближе к начальству и новому члену команды. — Где я только не был, — вновь абсолютно уклончиво ответил Петр Петрович. — А вы, я так понимаю, товарищ Студент? — Так точно, товарищ Летнаб — Студент, — кивнул мой старикан. — Это — товарищ Профессор, — он указал на Трефилова. — Товарищ Чума, — на меня. — А это — наш шотландский камрад — Том… — Товарищ Летнаб знаком со всеми вами, только заочно, — сияя, как новенький пятак штемпельным блеском, произнес Судоплатов, чувствуя себя после процедуры Петрова просто замечательно. Глава 13 — Вот и познакомились… — произнёс Фролов, всё еще настороженно поглядывая на нового члена команды. Ну, вот, противилось что-то в его пролетарском самосознании против этого… аристократа, не иначе. Ведь именно против таких большевики революцию и устраивали. — А вы, товарищ Летнаб, ещё по какой части спец? — И Лазарь Селивёрстович демонстративно потер ладонью шею. — Если кроме диверсий? — А этого мало? — Слегка нахмурился Судоплатов, уловив завуалированный посыл капитана госбезопасности. — Товарищ Летнаб — разносторонний специалист, — ответил в итоге старший майор госбезопасности. — Держи, товарищ Студент! — Летнаб, улыбаясь, протянул деду часы. — От души! — Да мне не надо! — Поспешно отмахнулся от неожиданного подарка мой старикан, не понимая, чем заслужил такую благодарность от нового инструктора. — У меня свои есть… — Бери-бери! — Продолжал настойчиво протягивать деду часы Летнаб. — Я ж сказал — не надо, товарищ Летнаб! — Навязчивая манера нового члена команды начала нервировать старика. Однако он бросил беглый взгляд на часы. — Да у меня точно такие же… — Слова встали колом у него в горле, когда он посмотрел на свою руку — часов на запястье не было. — Это чего, мои что ли? — Так нужны или нет? — С непроницаемым выражением лица поинтересовался Петров. — Ну, ты, даёшь, товарищ Летнаб! — не скрывая восхищения, воскликнул дед, от избытка чувств хлопнув себя ладонями по ляжкам. — Прямо бачкист[1]-виртуоз! — Подбирай выражения, Студент! — резко одернул деда Фролов. — Не на базаре! — Виноват, товарищ Контролёр! — Дед замер по стойке смирно. — Забылся! — А вот этого не надо, — неожиданно для всех не одобрил поведение Фролова Петр Петрович. — Наоборот, этот «солдафонский рефлекс» надо выкорчевывать! Вы же именно этих ребят планируете в тыл врага засылать? — Так точно, этих, — кивнул Лазарь Селиверстович. — Так лучше, пусть он по фене ботает, чем в самый неподходящий момент, такую вот «стойку» сделает! — пояснил Летнаб. — Да, еще на рефлексах товарищей упомянет! Понимаете, о чем я? — Кажется, понимаю, товарищ Летнаб… — потупился Фролов. — Диверсии, действительно не мой профиль. — Так мы для этого Петра Петровича и пригласили, — вмешался в разговор Судоплатов, чтобы он наших архаровцев как следует поднатаскал. — Хотите знать, что я обо всем этом думаю, товарищ старший майор госбезопасности? — повернувшись к Павлу Анатольевичу, спросил Летнаб. — И что же? — Тогда буду предельно откровенен: какие, к чертям, из этих «архаровцев» диверсанты? — произнес он, не отрывая взгляда от лица Судоплатова. — Это — просто мясо, товарищи чекисты! Ну, кроме Студента. У него явно не один поход за линию фронта… — Есть такое, — ответил Павел Анатольевич. — Лучшим был в школе особого назначения НКВД. — Но даже с ним еще работать и работать! В общем, за тот срок, который вы мне озвучили, подготовить остальных невозможно! Кто-нибудь из вас говорит по-немецки, товарищи бойцы? — Летнаб, прищурясь, взглянул на кандидатов в диверсанты. — Я говорю! — Трефилов несмело поднял руку. — Но меня не будут забрасывать на оккупированную территорию. Я и так недавно из Берлина… — проворчал он себе под нос. — Я немного говорить… — специально коверкая слова, чтобы подразнить сурового Летнаба, произнёс Бомбадил. — Я есть шотландец! Но немецкий знать… Только не есть зер гут… не думать, что в жизни пригодится. — И Том широко улыбнулся своей фирменной улыбочкой. — Может быть, я чего-то не понимаю, товарищи? — Не стал дослушивать дальше Летнаб. — Или мне предоставили неполную информацию? — Е-е-е! Meine Herren-Genossen, mochte mich jemand etwas fragen[1]? — Выдал мой старикан на чистейшем немецком. — Wen interessiert schon Ihr unbeholfenes Hochdeutsch[2]? — Усмехнувшись, произнёс я. [1]- Э-Э-э! Господа-товарищи, может кто-нибудь хочет меня о чем-то спросить? [2]- Кого волнует ваш неуклюжий стандартный немецкий? — Хм, — покачал головой Летнаб, — отличное произношение! Если не ошибаюсь — швабский диалект, присущий жителям Ройтлингена, Тюбингена, Констанца — областей южнее Штутгарта. — Какими языками еще владеете? — коротко осведомился он у меня. Информацию о возможностях моего старика ему, похоже, Судоплатов уже слил. — Немецким, английским, французским, итальянским, испанским… — Я принялся загибать пальцы. — Достаточно! — остановил меня Петр Петрович. — Чего еще я не знаю? — вновь обратился он к старшему майору госбезопасности. — Исходя из соображений секретности, мы не довели до вас некоторые моменты, — наконец произнес Судоплатов. — Эти товарищи… как бы это сказать… несколько необычны… Летнаб еще раз пробежался внимательным взглядом по высокой и худосочной фигуре Бомбадила и вполне обычной моей. Возможности моего деда товарищ Летнаб уже успел оценить. — Позвольте спросить, товарищ старший майор госбезопасности, — не без сарказма в голосе произнес Петров, — и чем же они так хороши? — Я не сказал хороши, — поправил его Судоплатов, — я сказал — необычны. — Товарищ Студент, — подключился и Фролов, — продемонстрируй товарищу Летнабу свои возможности. Только осторожно — не надо ничего разрушать, — попросил он. — Остальное покажешь завтра на полигоне. И с чужим временем осторожнее… по возможности… — тихо прошептал он на ухо деду. — Можешь только у меня зачерпнуть… — Так уж захотелось Фролову утереть нос этому старорежимному военспецу. — Только не подкачай! — Есть ничего не разрушать, товарищ Контролер… — привычно отрапортовал мой старикан, собираясь перейти в «аварийный решим». — Отставить! — неожиданно перебил его Петров. Не успевший «ускориться» дед вопросительно взглянул на вновь назначенного командира группы: — Что не так, товарищ Летнаб? — Я же сказал: отставить солдафонские привычки! А мои приказы исполнять нужно в точности, если я за вас возьмусь… В следующий раз за невыполнение — будешь наказан в обязательном порядке! Это касается всех! — И меня? — подал голос Бажен Вячеславович. — А к вам, товарищ Профессор, раз уж вы заведуете только научной частью, это не относится — занимайтесь своей исследовательской деятельностью на здоровье. — И это — если я останусь с вами — похоже, что вы слишком многого мне не сообщили, товарищ старший майор госбезопасности. — И без того бесстрастное лицо Петрова и вовсе превратилось в застывшую ледяную маску. — Если вы мне не доверяете, прошу вернуть меня обратно! Да что там прошу — настаиваю! Не знаю, в какие игры вы играете, но использовать меня в темную, не позволю! «Эге, — мысленно произнес Фролов, еще раз внимательно приглядевшись к Петрову, — а я, похоже, угадал — из бывших этот Петров. Да и не Петров он вовсе…» — Товарищ Летнаб, — укоризненно протянул Судоплатов, — как вы вообще могли такое подумать! Просто… А! — он нервно взмахнул рукой. — Студент, да покажи ты ему уже! — Собака лаяла на дядю фраера… — Расхлябанной вихляющей походкой дед надвинулся на Летнаба, изображая матерого уголовника. Во время обучения в спецшколе их учили и этой премудрости. Он ссутулился и выдвинул нижнюю челюсть вперед. А что, похож! — Ша, шелупонь! — Мой старик резко взмахнул рукой, словно для удара. На это агрессивное действие Петров среагировал мгновенно, попытавшись заломить руку деду техничным приемом. Но, к несказанному удивлению Летнаба, мой старикан просто исчез! Растворился в воздухе без остатка! Но удивиться, как следует, специалисту по диверсиям так и не удалось — мощный удар в плечо сшиб Летнаба с ног и «протащил» по полу на заднице пару метров. Фролов прекрасно видел, что рука Летнаба мгновенно отсохла и повисла плетью, но Петров не растерялся — перекувыркнувшись через голову, он, используя инерцию, вновь крепко утвердился на ногах и застыл в какой-то странной боевой стойке. По крайней мере, сам Лазарь Селиверстович с такой никогда не встречался — не борцовская, не боксерская, но то, что боевая — однозначно. Глаза Летнаба сканировали окружающее пространство в поисках исчезнувшего противника, но Студента не находили. То, что продемонстрировали ему сейчас товарищи чекисты, выходило за рамки всех человеческих возможностей. Подобная техника даже превосходила возможности великих японских Мастеров боевых единоборств, у которых ему чудом довелось обучаться. Но таким уровнем техники не обладал даже непревзойденный мастер айки-дзюцу Сокаку Такэда, у которого Петрову (а в то время князю Головину) посчастливилось взять несколько уроков. Да, эти потомственные японские мастера, частенько хранившие свои секреты от чужаков, могли двигаться быстро. Очень быстро! Подчас просто «размазываясь» в пространстве, но полностью исчезать перед ударом никто из них не умел. А то, что ударил его именно Студент, Петров ни капли не сомневался. Он сумел определить это по направлению и углу удара. И сила удара была бы именно такой, если бы молодому чекисту удалось бы очень, а точнее очень и очень сильно ускориться… Как ему такое удалось? Тайна! А вечер преставал быть томным, и это явно нравилось товарищу Летнабу, несмотря на потерявшую чувствительность руку. — Вот черт заполошный! — выругался Судоплатов. — Чуть товарища Летнаба не покалечил! Фролов, срочно выводи Студента из этого «режима»! Ты как, Петр Петрович? — участливо поинтересовался старший майор госбезопасности. — В порядке, Павел Анатольевич, — криво ухмыльнувшись, кивнул Летнаб, двигая пальцами руки, отсушенной мощным ударом деда. Чувствительность постепенно начала к ней возвращаться. — Кость не задета! — пошутил Петров, расслабляясь. Фролов тем временем вытащил откуда-то дощечку, на которой черной краской были выведены кривые и жирные буквы: «ВЫХОД». Едва он только взял её в руки, как буквально из воздуха соткалась фигура моего старика, явно попахивающая дымком. — Опять слегка поджарился! — похлопывая руками по тлеющей гимнастерке, «пожаловался» дед. — Так никакой формы на нас не напасёшься. — Ты что творишь, Чумаков? — Накинулся сходу на деда Судоплатов. — Чуть товарища Летнаба не покалечил! — Ну, не покалечил же, гражданин начальник? — принялся откусываться дед, хулигански продолжая оставаться в образе отпетого уркагана. — Ты ведь не сечешь, как тяжко замедлиться, находясь там? Я и так по полной тормозил! Иначе и вовсе размазал бы в сопли товарища Летнаба! Расплескал бы кровавыми ошметками по стенам! Я ведь едва-едва к нему пальцем прикоснулся! — Это, действительно, так, товарищ старший майор госбезопасности, — пришел на помощь своему «воспитаннику» Фролов. — Так-то Студент стену в два-три кирпича одним ударом в «режиме» легко пробивает! — Да зачем ты вообще его трогал? — продолжал напирать Судоплатов. — Мог бы просто исчезнуть и все! — Виноват, гражданин начальник, кубатурить головой не моя задача… Да… и немного проучить этого деятеля мутного… Летнаба, захотелось, — признался дед. — Хрен его знает, что он за птица, а нам работать вместе — Вижу, что проучил, — нахмурился старший майор безопасности, наблюдая за потирающим отбитую руку Летнабом. — Проучить-то проучил, гражданин начальник, — дед шевельнул руками, глубоко засунутыми в карманы, и еще больше ссутулился. — Только оттуда все как на ладони, а он… ну, Летнаб, настолько быстрым оказался, что среагировать успел и даже направление моего удара словно почуял, а ведь я его специально изменил! — эмоционально поведал мой старик. — Хочешь сказать, Студент, что дельного мы вам спеца раздобыли? — спросил Судоплатов. — Вот прямо с языка снял, начальник! — осклабился дед, сплюнув на пол. — Ты это, Студент, — неожиданно возмутился Фролов, толкнув деда ладонью в плечо, — не переигрывай! Тряпку взял и вытер свой харчок — не в хлеву, между прочим, находимся! И вообще — выходи уже из образа уголовника! Летнаб все это время внимательно наблюдал за поведением своих будущих подопечных, и это поведение ему, судя по всему, нравилось — первое суждение оказалось ошибочным, с таким «материалом» можно было работать. — Иди уже с глаз моих, Студент, переодевайся, — недовольно буркнул старший майор госбезопасности, и деда словно ветром сдуло — только запах паленой одежды остался. — Его скорость была настолько высока, что одежда начала тлеть? — стараясь держать невозмутимый покер-фейс, поинтересовался как бы между прочим Петров. А на самом деле от таких невероятных человеческих возможностей начисто срывало голову и захватывало дух. Он бы и сам с удовольствием освоил эту технику, если такое вообще было возможно. — Да, — ответил профессор Трефилов, — вы правы, товарищ Лентнаб — это банальное трение одежды об окружающий воздух. — А почему только одежда горит? Ведь на коже я не заметил сколько-нибудь существенных повреждений? — посыпались вопросы из Летнаба, словно из рога изобилия. — И для «освоения» таких скоростей мышцы и связки должны быть настолько развиты… Нет, — он мотнул головой, словно мучительно над чем-то раздумывая, — невозможно их так развить… На подобных скоростях даже кости не должны выдерживать подобную нагрузку! — О, товарищ Летнаб, об этом мы можем очень долго говорить, — усмехнулся Бажен Вячеславович. — Однако, точно мы не знаем, и можем лишь предполагать… — Товарищ-товарищи! — зычно объявил Судоплатов. — Мне тут Лазарь Селиверстович шепнул, что время ужина наступило. Пройдемте, перекусим, а заодно и обсудим дела наши тяжкие. Вы не против, Петр Петрович? — обратился он к Летнабу. — С удовольствием! — ответил Петров, и вся команда чекистов отправилась ужинать. Далеко идти не пришлось — импровизированная кухня расположилась буквально в соседнем «здании» — этакой большой застекленной беседке. Столы для начальственного состава и группы диверсантов были уже накрыты, а солдатиков охраны лагеря повар кормил отдельно. Некоторое время все присутствующие активно работали ложками — повар оказался на высоте, его вечерняя солянка была выше всяких похвал. Наконец с едой было покончено и, развалившие и слегка осоловелые от съеденного чекисты повели неспешный разговор. На этот раз Судоплатов больше помалкивал, предоставив право просвещать товарища Летнаба капитану госбезопасности Фролову, как одному из виновников «торжества», стоявшему у самых истоков. Лазарь Селиверстович буквально в нескольких словах описал Летнабу всю историю создания «накопителя времени» — коротко, ёмко и только самую суть стараясь не распыляться понапрасну. Следующим слово взял профессор Трефилов, попытавшись раскрыть новому командиру группы «физиологические особенности» будущих диверсантов, в основном полученные опытным путем. Ведь собрать и запустить свою машинку Трефилову до сих пор не удалось. Банально не хватало ни времени, ни «рабочих рук». Однако, пусть и на пальцах, но он попытался объяснить принцип работы «выделителя-накопителя времени». После того, как все заинтересованные лица высказались, Петр Петрович попросил минуту на обдумывание. — Вот и здорово, товарищ Летнаб. — Кивнул старший майор госбезопасности. — Ты пока подумай, а мы покурим. Угощайтесь, товарищи! — Судоплатов достал из кармана серебряный портсигар с дарственной надписью: «За доблестную службу от председателя ВЧК Ф. Э. Дзержинского». Через мгновение беседка наполнилась клубами дыма. Не курил лишь профессор Трефилов, который подойдя к окну, распахнул пошире деревянную фрамугу. Ворвавшийся в беседку прохладный вечерний ветер немного разогнал «дымовую завесу», устроенную в беседке чекистами, позволив Бажену Вячеславовичу хватануть свежего воздуха. — Итак, — наконец ожил Петр Петрович, — давайте подытожим? — Давайте, — согласно отозвался Судоплатов. — Так случилось, что в результате научного эксперимента некоего профессора Трефилова два человека: Студент и сам Профессор приобрели способность… — Приобрел способность только я, — поправил Летнаба Бажен Вячеславович. — Студент лишь раскрыл с моей помощью то, что ему было отпущено природой. — Хорошо, — кивнул Летнаб, — я приму это во внимание. В итоге вы приобрели способность, — продолжил он с прерванного места, — ускоряться до неведомых величин. Кстати, а до каких? Мне нужно это понимать, чтобы эффективность моих занятий была максимальной. — Диапазон ускорений может быть разнообразен, — ответил Профессор. — От практически полной остановки окружающего мира, до… Вот над этим мы как раз и работаем в данный момент: чтобы научиться самостоятельно управлять потоками внутреннего проистечения времени по сравнению с внешним. У Студента уже есть определенные подвижки на этом направлении, только имеется некоторая проблема, котрую мы выявили буквально сегодня… — Извините, я как-то упустил этот момент, — произнес Петр Петрович, — можете еще раз повторить, в чем заключается сложность? — Прежде при включении «режима» Студент использовал заимствованное, то есть «чужое» время, переданное ему в результате эксперимента от погибшего донора. Но это время закончилось, и теперь он может действовать в этом режиме исключительно на своих личных ресурсах… А сейчас он приноровился тянуть «чужое время» из своего ближайшего окружения, то есть — из нас. — А почему произошли изменения? — поинтересовался Летнаб. — Понимаете, каждый биологический организм, не важно чей, стремится к самосохранению! — порывисто принялся объяснять Бажен Вячеславович. — Это — первоочередной, можно сказать основополагающий инстинкт! Укрыться от опасности, выжить любой ценой — так уж постаралась Матушка Природа. А при затратах личного времени организм Студента старел, приближая и без того неминуемую старость и смерть! Вот он и приспособился — начав тянуть время из окружающих его людей без всякого «накопителя»! Понимаете, товарищ Летнаб? — Так он это специально? — Нахмурился Судоплатов. — Нет, что вы! — Замахал руками Профессор. — Он этого до этого момента и не осознавал… Но товарищ Чума предложил выход из сложившейся ситуации. Правда мы пока еще не знаем какой… — Ну, что, товарищ Летнаб, беретесь за наших необычных «сотрудников»? — спросил Петрова старший майор госбезопасности, поглядывая на часы. — Или искать вам замену? Я заметил, что он специально это произнёс, пока Петров не начал задавать вопросы про нас с Бомбадилом. — Берусь, Павел Анатольевич, — ответил Петров, на этот раз не задумавшись ни на секунду. — Иначе, потом буду жалеть, что упустил такую возможность прикоснуться к неизведанному, к настоящей тайне. — Да вы, как я посмотрю, настоящий романтик, — усмехнулся Судоплатов, выпустив табачный дым из ноздрей. — А в нашей работе без этого никак! — Развел руками Петр Петрович. — Очень часто жизнь спецагента-нелегала висит, что называется, на волоске и зависит, разве что, от настоящего чуда. И если в это чудо не верить — то оно никогда и не случится… — Не буду спорить, — согласился с Летнабом старший майор госбезопасности, которому не раз и не два в своей жизни приходилось надеяться лишь на то самое «настоящее чудо», о котором упомянул Петров. — И еще, — произнес Петр Петрович, — настоящий диверсант в первую очередь должен быть способен на неожиданную импровизацию. И прагматичные романтики с этим отлично справляются. — Романтика и чудо — это же здорово! — неожиданно воскликнул Судоплатов. — Тогда я думаю, что вы сильно не удивитесь, если я скажу, что помимо всего прочего члены нашей небольшой группы являются ведьмаками… [1] Бачкист — вор, совершающий кражи часов Глава 14 — Кем? — Товарищ Летнаб подумал, что ослышался. — Ведьмаками? — Совершенно верно, ведьмаками, — не дрогнув ни единым мускулом, подтвердил эту информацию товарищ старший майор госбезопасности. — Вы в своём уме, Павел Анатольевич? — вполне миролюбиво поинтересовался Петров. — Или ведьмак — это какой-нибудь секретный термин? — Нет, — покачал головой Судоплатов, — ведьмак, колдун, чародей, волшебник, одним словом — это человек, наделённый магическими силами. На языке самих ведьмаков, они — одарённые, а остальные люди без подобного дара — простаки. — Магические силы? Вы сейчас серьёзно? А как же диалектический материализм и марксистско-ленинская философия? Не она ли поставлена во главу угла всего советского общества? Скажу честно: вы меня пугаете, Павел Анатольевич! В Бога, значит, не веруете, а откуда тогда всё это средневековое мракобесие? А товарищ Сталин вообще в курсе, чем вы здесь на самом деле занимаетесь? — Этот проект утверждён на самом высоком уровне! — Судоплатов, конечно, предвидел эти неудобные вопросы, поэтому и был готов на них отвечать, хоть и в теме особо не рулил. Похоже, что он надеялся на нашу совместную поддержку. Что касается Петрова, то к изобретению профессора Трефилова он отнёсся с полным пониманием. И ведь никаких особых вопросов не возникло, даже тени сомнений, типа, ну, не бывает такого. Но нет же, схавал объяснение Бажена Вячеславовича за милую душу и даже не поморщился. А вот на ведьмаках затормозил… Да еще и ёрничать начал, морда белогвардейская… Так, стопэ! Это уже не мои мысли. Я и сам не заметил, как забрался в голову товарища Фролова. Нет, не так — он, если так можно выразиться, очень громко думал, что мне даже усилий прикладывать не пришлось, чтобы прочитать его глубокомысленные размышлизмы. Я даже погрузиться в них успел… Не любит товарищ капитан госбезопасности своих бывших «оппонентов». Даже тех, кто по собственным убеждениям перешел на сторону Советской власти. Крепко так не любит! Но товарищ он правильный, и вставлять палки в колёса человеку делающего одно с ним дело, да еще и в одной команде, точно не будет. И это радует, не хватало еще политических срачей в нашей маленькой и уже слаженной группке. — А что вас, собственно, удивляет, товарищ Летнаб? — Ну, похоже, это мой выход — ведь я у нас тут за главведьмака канаю. — Вы же верующий человек, хоть сейчас и не выставляете этот факт на всеобщее обозрение. — Да-да, выковырял я эту информацию у него из головы. — И, как верующий в Господа, должны принимать и существование его, так сказать, противной стороны… — Это вы не иначе про Диавола сейчас, молодой человек? — переспросил меня товарищ Летнаб, никак не отреагировав на моё заявление про его веру. — Да, — не стал я ходить вокруг да около, — про Диавола, Сатану, Люцифера — имён у него много, но суть одна. — Ну, если допускать существование Бога, соответственно, нужно допускать и существование Диавола, — максимально размыто ответил Петр Петрович. — Тогда, следуя вашей логике, нужно допускать и существование потусторонних сил, — подытожил я эти выводы. — И именно этими силами оперируют вышеназванные ведьмы, колдуны, волхвы, чародеи… — То есть вы? — напрямую спросил Петров. — То есть мы, — так же прямо ответил я. — И продемонстрировать можете? — на полном серьёзе поинтересовался товарищ Лентнаб, хотя глаза его откровенно смеялись. — Эти ваши «потусторонние силы»? — Я так понимаю, товарищ Летнаб, у вас есть определенные сомнения? — Я широко улыбнулся, не скрывая своего веселья. — А что бы вас смогло убедить в их существовании? Вот это, например, подойдет? — И я исчез из его поля зрения, наложив на себя простенький морок. — Нечто подобное вы мне уже демонстрировали… Хотя нет, это другое… — Задумчиво произнёс Петров, стреляя глазами по сторонам, в попытках меня обнаружить. — А я вас вижу, товарищ Чума! — И Петр Петрович ткнул в меня пальцем, ведь я так и продолжал стоять перед самым его носом. — Но эффект весьма и весьма интересный… Твою же карусель! Вот как он умудрился это провернуть? Похоже, что он способен справиться с таким простеньким заклинанием. Ведь с помощью этого конструкта я не исчезаю на самом деле, он лишь влияет на восприятие, искажает его, заставляя поверить, что меня нет. А вот каким образом Петров умудрился преодолеть это воздействие, мне пока было совершенно не понятно. Я еще раз «просканировал» его магическим зрением. А вдруг не разглядел, и он тоже окажется одарённым. Но нет: и на второй, и третий раз никаких нежданчиков я не разглядел — обычный среднестатистический простак. Не то что инициированный, а даже задатка никакого у товарища Летнаба и близко не было. Я повернулся к Бомбадилу, на которого мой слабенький морок не действовал. Том и без всяких слов понял, что я у него хочу спросить, и отрицательно мотнул головой. Дескать тоже никакого задатка не рассмотрел. А этот товарищ Летнаб весьма интересный кадр, если вспомнить, как он и на деда, находящегося в «аварийном режиме» отреагировал. И вот сейчас… — Однако, сумели вы меня приятно удивить, товарищ Летнаб! — Развеяв печать, я вновь стал виден всем остальным, собравшимся в беседке. — Не поделитесь, как вам удалось меня увидеть? — С помощью техники активации сознания, — не стал скрывать Петров. — Мне долгое время пришлось жить и работать на Востоке — в Японии и Китае, некоторое время пребывать в Индии. Там я познакомился с разнообразными медитативными практиками, позволяющими работать с собственным сознанием — расширять его, укреплять, использовать более тонкие настройки… Конечно, до полного просветления[1] мне еще далеко, но кое-какие шаги я уже сделал. Я понятно объясняю? — неожиданно поинтересовался он. — Более чем, товарищ Летнаб, — усмехнулся я. — Значит, это ваше активированное сознание позволило сорвать с меня покровы заклинания «морок»? — Это так — поверхностный взгляд на сущность вещей, — словно от чего-то незначительного отмахнулся Петр Петрович. — Если бы вы мне дали время… — Ну, так и магическое воздействие было незначительное, — в тон ему заявил я. — Думаю, что нужно задействовать «тяжелую артиллерию», простым мороком вас удивить не получилось… — И что же у вас в тяжелой артиллерии? — Уже не скрывая сарказма, полюбопытствовал товарищ Летнаб. Что же показать этому человеку, обладающему весьма нетривиальными способностями для простака? Как я понял, он много трудился, да и трудится до сих пор над укреплением и развитием собственного тела и духа: боевые искусства, медитация, йога… И его результаты просто поразительны! Среагировать на деда, находящегося в «аварийном режиме» было просто невозможно! А он как-то умудрился это провернуть! В общем, я придумал, что ему показать. Ни скажу, что это будет самая приятная демонстрация моих способностей, но то, что она будет весьма эффектной и эффективной — факт. — Для этого прошу вас выйти на улицу, товарищ Летнаб, — произнес я, выходя из беседки во двор. — Друзья, кому интересно, тоже прошу следовать за мной! — пригласил я остальных. — Думаю, что сейчас никто не останется равнодушным! Действительно, через мгновение беседка опустела. Даже Бомбадил не остался в стороне, хотя, подозреваю, что он уже догадался, что именно я хочу продемонстрировать «высокой комиссии», и хотел еще раз оценить мои возможности с целью когда-нибудь узнать этот секрет. Я думаю, что и со мной он остался именно с этой целью. Ну, по крайней мере, это одна из причин. Хотя, многие из его убеждений мне по душе — я сам стараюсь следовать примерно тем же принципам. Он хороший человек, несмотря на тот факт, что ведьмак и должен нести незамутнённое зло в этот и без того несовершенный мир. Но Бомбадил как-то умудрялся лавировать вот уже две сотни лет, умудряясь как-то «кормить» свой проклятый промысел, но и не чинить особого зла. Чем он мне и импонировал, ведь собирался поступать подобным же образом. Возле помещения, где располагалась кухня я уже заприметил всё необходимое, что мне понадобится для наглядной демонстрации моих магических способностей. И нужно-то мне было всего-ничего, зато какой будет эффект! — Подходите поближе, товарищи! — созывал я зрителей, стоя у большой колоды для рубки дров, с воткнутым в неё топором. Вы уже, наверное, догадались, что я решил продемонстрировать товарищу Летнабу, а заодно и всем остальным. Хорошо, что топор не был тупым колуном, а был обычным — иначе моя затея потерпела бы крах. Ведь отрубить себе конечность колуном было бы весьма проблематично. Дождавшись, когда зрители обступят меня со всех сторон, я резко выдернул топор из вязкой древесины и, положив левую руку на колоду, коротко и технично размахнулся правой… Профессор Тррефилов испуганно охнул, схватившись руками за свои жиденькие седые волосы. Судоплатов нервно дернул щекой, но он уже видел один из моих «фокусов» с товарищем Сталиным, поэтому весьма спокойно это перенес. Дед застыл соляным истуканом, но тоже сдержался — он уже видел моё состояние после схватки с немецким упырём. Неподготовленным к такому оказался лишь Петров. — Сдурел?! — воскликнул товарищ Летнаб, бросаясь ко мне. Он был быстр. Очень быстр! Но остановить меня ему не удалось. Лезвие топора свистнуло, разрезая сначала воздух, а затем начисто срубая мне кисть. Отрубленная конечность отлетела прямо в руки Петрову. Он схватил мою кисть чисто машинально, не задумываясь, глядя на неё широко раскрытыми глазами. Он не мог поверить, что я это сделал. И, главное, зачем я это сделал? Эта мысль была написана у него на лбу огромными буквами. Мне даже не пришлось задействовать свою способность к чтению мыслей, чтобы это понять. Да и все остальные были тоже весьма шокированы произошедшим. Никто даже и подумать не мог, что прилюдно займусь такими извращенным членовредительством. Ну, шок — это по-нашему! По ведьмачьи! Болевые ощущения я себе отключил заблаговременно, благо солидный опыт в этом вопросе у меня уже имелся. А в моем организме уже набирала обороты целительская печать, напитанная таким количеством энергии, что хватило бы на выращивание всех конечностей, вздумай я их махом лишиться. Но сейчас все усилия были направлены не на количественные показатели, а на скорость регенерации. Рука должна была отрасти буквально за какие-то минуты, а не дни. — И зачем?! — потрясая моей отрубленной частью тела, прокричал Петров, хватая меня другой рукой за окровавленную культю, чтобы пережать хлещущую фонтаном кровь. — Кто-нибудь, дайте жгут! Да быстрее же, черт побери! Он же сейчас кровью истечет! — Успокойтесь, товарищ Летнаб! — мягко произнес я. — Значит, у вас нет никаких сомнений, что я лишился кисти руки? — Да какие сомнения?! — ткнув мою же руку едва ли не мне в нос, прорычал Петр Петрович. — И ваше расторможенное сознание не видит никакого подвоха? — продолжал я свой «допрос», пока целительская печать стремительно перекрывала перерубленные вены и артерии, чтобы прекратить кровопотерю. — Вы признаёте, что это не фокус и не гипноз? — Да, признаю, черт побери! — вновь выругался товарищ Летнаб, которого я всё-таки сумел вывести из равновесия. — У вас все тут такие сумасшедшие, Павел Анатольевич? — бросил Петров претензию и Судоплатову. — Или это какая-то очередная проверка на профпригодность? Боюсь предположить, чего ожидать дальше… И даст мне кто-нибудь этот чертов жгут, в конце концов! — Так и не дождавшись ответа, товарищ Летнаб отбросил в сторону отрубленную часть моего тела и принялся расстегивать свой ремень от портупеи. — Не утруждайтесь, товарищ Летнаб, — произнес я, чувствуя, что разорванные сосуды заросли и начали стремительно регенерировать, вместе с остальными тканями. — Можете отпустить руку — кровь больше течь не будет. — Но… — попытался воспротивиться Петров. — Отпускайте-отпускайте! — И я легонько хлопнул его по руке здоровой ладонью. — Всё уже в порядке. Пётр Петрович разжал пальцы, не отводя глаз от окровавленной раны. Он все ждал, что кровь из неё вот-вот опять начнет фонтанировать, но никакой реакции не было. Да и рана выглядела как-то странно… Как будто… Нет! Этого быть просто не могло — места разрыва тканей выглядели так, как будто рана заросла давным-давно! Просто она была залита кровью, и разглядеть её внимательно товарищ Летнаб не мог. — Ага, заметили, — довольно произнёс я, пытаясь стереть кровь с культи полой гимнастерки. — А теперь смотрите внимательно, и не говорите, что не видели этого… — Эй, поварёнок, — крикнул я, заметив обалдевшего от увиденного рядового госбезопасника, шустрившего на кухне, — воды мне принеси! — А? Я? — дернулся бедолага, хлопая ошалевшими глазами и явно не догоняющего, чего я от него требую. — Чего принести? — Воды, говорю, принеси! — повторил я, и поварёнок мгновенно скрылся за открытой дверью. Пока он бегал за водой, во дворе лагеря царила мертвая тишина. Внимание присутствующих было приковано к моей руке, которую я держал поднятой на уровне лица для всеобщего обозрения. Но даже и без воды было отлично видно, что отрубленная культя постепенно вытягивается, увеличиваясь в размерах. — Она растёт… т-товарищи… — Шумно выдохнул Бажен Вячеславович, наблюдающий за стремительным процессом регенерации во все глаза. Уже легко можно было заметить, как вместо отрубленной кисти формируется что-то подобное рыбьему плавнику. — Вот! — выскочивший из дома помещения поваренок поставил передо мной полное ведро воды, в которое я и окунул поврежденную руку. Смыв с культи скользкую кровь, уже начавшую сворачиваться, я вновь продемонстрировал зрителям, растущую на глазах конечность. Теперь уже можно было отчетливо рассмотреть, как в этой отрастающей кисти уже появились межпальцевые промежутки, однако разделения на отдельные пальцы еще не произошло. Я-то уже не в первый раз наблюдал подобную картину, ведь мне пришлось основательно поиздеваться над собой, пока мы с моей умницей и красавицей дорабатывали целительскую печать. И как развивается регенерируемая конечность мне было прекрасно известно. Как сказала мне Глаша, все циклы восстановления руки, ноги, да, в общем, и не важно чего, развивались четко по этапам, как и у человеческого плода. Правда, размеры растущей конечности соответствовали моим габаритам. Первым от общей кучи отделился большой палец и занял подобающее ему место — полностью развернут и противопоставлен ладони. Следом начали отделяться и остальные. Вскоре я был счастливым обладателем новенькой левой кисти, на которой даже «мух не сидел». Единственное, что пока еще её отличало от моей старой — она была «мягкой», как, блин, щупальце у спрута. Ведь выросшие кости еще как следует не укрепились — пока они больше напоминали хрящи. Но процесс минерализации уже шел полным ходом. И буквально меньше чем за минуту моя новенькая рука окрепла, и перестала быль похожей на гуттаперчевую[2] игрушку. — Ну, что, товарищ Летнаб, как вам такие доказательства? — произнес я, сжимая и разжимая в кулак свою свежевыращенную кисть, отличающуюся от старой только цветом незагорелой кожи. [1] Просветление — современный термин, употребляемый для обозначения высшего или одного из высших духовных состояний в буддизме, в других традиционных системах духовного развития и в новых религиозных движениях. Одним из первых в двадцатых годах XX века в научной литературе на русском языке употребил этот термин востоковед Обермиллер Е. Е. в своём переводе «Истории буддизма» Будона. В этом переводе термином просветление переведён буддийский термин бодхи. [2] Гуттаперча (англ. gutta-percha от малайск. guttah «смола; камедь» + perscha или percha «остров», или pertja — название растения) — смола, добываемая из растения «pertja» (род Palaquium); высокомолекулярный углеводород, идентичный по химическому составу натуральному каучуку. Прилагательное «гуттаперчевый» стало нарицательным в разговорной речи как определение большой гибкости, эластичности как в прямом, так и в переносном смысле (например: «гуттаперчевое решение» — «уклончивое, допускающее разные истолкования»). «Гуттаперчевый» — также может являться синонимом «резиновый». Глава 15 Сентябрь 1942 г. СССР. Москва Тяжелый бронированный «Packard Twelve»[1] черного цвета летел в сопровождении взвода охраны по загородной трассе от аэродрома в направлении столицы. Сидевший в салоне товарищ Берия, буквально несколько минут как сошедший с трапа самолета, прилетевшего из Тбилиси, мучительно пытался понять, для чего его в строчном порядке отозвали обратно в Москву, хотя незавершённых дел на Кавказе оставалось очень много. После провала войсками маршала Тимошенко наступления на Харьков, да и всего Юго-Западного фронта, немецкие армады вели одновременное наступление на Сталинград и на Кавказ, где добывалось более 95% всей нефти Советского Союза. Для руководства Третьего рейха Кавказ был в числе приоритетных регионов, способный в дальнейшем восполнить дефицит запасов продовольствия, нефти и другого сырья, которое просто с ненасытной скоростью пожирала «железная машина» вермахта. На данный момент именно Кавказское, а не Сталинградское направления считалось приоритетным у немецко-фашистских захватчиков. Гитлер бросил на Кавказ в составе группы армий «А» более 170-ти тыс. человек, свыше тысячи танков и около одной тысячи самолетов. Тогда как с нашей стороны отмечалась острая нехватка сил и средств для обороны столь важного региона: в распоряжении имелось лишь 24 тысячи активных штыков, 94 самолета и ни одного танка. На исходе были боеприпасы, медикаменты и продовольствие. Именно такие цифры передал в Ставку командующий военным советом Северо-Кавказского фронта маршал Буденный. В этот тяжелейший момент 21 августа 1942 года на Кавказ в качестве представителя Государственного комитета обороны срочно прибыл Лаврентий Павлович Берия для проведения контрмер. Нарком быстро вник во все недостатки Кавказской обороны, наказал командиров либо снятием с должности, либо понижением в чине, и взял под свой контроль практически все, что относилось к военным действиям на Кавказе. Хотя для Лаврентия Павловича это была первая фронтовая командировка. Как глава НКВД, Берия занимался борьбой с бандитизмом и дезертирством, охраной тыла и коммуникаций, ведущих в Закавказье. За короткий срок было выявлено и уничтожено 960 банд, ликвидировано 7 488 человек, задержано 17 648 подозреваемых. Только в окрестностях Владикавказа, Грозного, Махачкалы было задержано более девяти тысяч дезертиров, сбежавших с оборонных работ, более тысячи человек нарушителей прифронтового режима. Как представитель ГКО, Берия занимался мобилизацией и объединением административных, военных, материальных ресурсов для удержания Кавказа от наступающих частей Вермахта. Готовились отряды альпинистов и партизанские отряды (в случае необходимости). Как следствие от пребывания на фронте столь высокопоставленной фигуры и близкого соратника Сталина, резко ускорилось решение абсолютно всех вопросов. Полномочия у Берии были неограниченные. Он привлекал к исполнению задач, как местные, так и центральные органы власти. Берия старался вникать даже в самые незначительные мелочи. Так, например, Лаврентий Павлович приказал Микояну, курировавшему снабжение Красной Армии, пересмотреть пайки войск, сражавшихся в горах с целью облегчения их по весу и повышения питательности. Предписывалось добавить шоколад и сгущенное молоко. Прибывшие вместе с Лаврентием Павловичем работники Генштаба РККА в срочном порядке начали формирование 58-ой армии и нового кавалерийского корпуса, организовали мобилизацию. По личному распоряжению Берии с должности были сняты: начальник штаба фронта генерал-майор Субботин, начальник тыла генерал-майор Ищенко, командующие 9-ой, 46-ой и 47-ой армий — генерал-майоры Марцинкевич, Сергацков, Котов. Снятые с должностей генералы, продолжали службу, правда, уже на менее ответственных постах. По предложению Берии 31 августа Ставка приняла решение об объединении Закавказского и Северо-Кавказских фронтов. Всем смещенным с постов генералам Лаврентий Павлович давал отрицательную оценку, а генерала Сергацкова и вовсе избил. В течение всего визита Берия был предельно деятелен, решал все вопросы обороны Кавказа. Но их было еще слишком много! И тут еще этот срочный отзыв… С чего бы? Эта мысль не давала Лаврентию Павловичу расслабиться на всём времени перелёта. Не давала покоя и сейчас. Что могло произойти в Кремле за его отсутствие? Или он что-то неправильно сделал на Кавказе? Но сколько бы он об этом ни размышлял, никаких серьёзных огрехов за собой не увидел. Может быть, это Будённый мутит воду и шлёт за его спиной жалобы Хозяину[2]? Не слишком ли круто он обошёлся со снятыми со своих постов генералами? Ведь это были люди маршала. Нет! Всё было сделано как должно! И он готов отчитаться перед товарищем Сталиным за каждое своё действие, за каждое отданное распоряжение и приказ! Всё, что он сделал — всё на благо Родины, всё для приближения победы! Уже пребывая на территории Кремля, Лаврентий Павлович обратил внимание на усиленный досмотр, проведенный личной охраной вождя. И это тоже добавило несколько неприятных предположений в общую копилку странностей, происходящих в последнее время. А уж когда и начальник всей кремлевской спецохраны комиссар 3-го ранга ГБ Власик, который встретил Берию на пороге кабинета Сталина, на его вопрос «что случилось?» лишь молча мотнул головой — Лаврентий Павлович понял: действительно случилось что-то из ряда вон выходящее! И он приготовился к самому худшему… Хотя, смерти он уже давно не боялся, опасаясь лишь не выдержать особых методов силового воздействия… Когда можно наговорить много лишнего, совершенно не являющегося правдой… Но морально он был готов ко всему — он постарается выдержать с честью всё, что ему уготовано судьбой. Ему было не в чем себя винить. Власик открыл дверь в приёмную вождя, пропустил Лаврентия Павловича вперед и зашел следом. В приёмной товарища Сталина оказалось на удивление многолюдно. Кроме привычного Поскрёбышева, восседающего на своем законном месте и старшего майора ГБ Судоплатова, в помещении находилось несколько абсолютно неизвестных наркому людей: молодой парень, лет двадцати пяти с несколько подзаросшей вихрастой шевелюрой; седоволосый старик с умным, но печальным взглядом; незнакомый капитан госбезопасности, едва увидев наркома НКВД «вскочивший» на ноги, опираясь на трость. «Похоже, инвалид», — мысленно сопоставил факты Лаврентий Павлович, а вслух произнёс: — Здравствуйте, товарищи! Но вот что делают здесь все эти люди, он сопоставить никак не мог. Однако, он чувствовал каким-то неведомым чутьём, что все они как-то связаны с его срочным отзывом с Кавказского фронта. Он даже не обратил внимания, как все эти неизвестные люди ответили на его приветствие… Хотя, еще раз бегло пробежавшись взглядом по лицам, Лаврентий Павлович остановился на старике. Этого человека он точно знал. Как считали коллеги, товарищ нарком внутренних дел обладал феноменальной памятью, и именно поэтому он умудрялся тащить на своём горбу неподъёмный груз государственных дел. Кто другой уже давно бы сломался, но только не Лаврентий Павлович. Но этого старика он точно знал… Нет, он не был знаком с ним лично, но видел его фотографии… Надо только вспомнить — где и когда? Товарищ Чума, лейтенант госбезопасности Чумаков, заброска в тыл врага… — Всплывали в его памяти образы. — Дело похищенного в 1936-ом спецслужбами Третьего рейха профессора биологии Трефилова, оказавшегося вместе с Чумаковым в немецком плену… Каким же образом этот престарелый учёный теперь сидел на стуле в приёмной вождя? Лаврентий Павлович еще раз внимательно посмотрел в глаза незнакомцу, отчего старик зябко передернул плечами. Да, не каждый человек способен спокойно выдержать взгляд наркома НКВД СССР. Но это точно Трефилов! Берия уже в этом не сомневался. Но, не из-за этого же его отозвали с фронта? Или… Пока нарком размышлял над сложившейся коллизией, Поскребышев успел заскочить в кабинет вождя и теперь стоял у приоткрытой двери: — Лаврентий Павлович, товарищ Сталин вас ожидает… Берия незаметно выдохнул и решительно вошел в кабинет вождя, заметив краем глаза как Александр Николаевич закрыл за ним дверь: — Разрешите, товарищ Верховный главнокомандующий? — А, Лаврэнтий, заходи! — радушно произнёс Иосиф Виссарионович, махнув наркому рукой. — Только тэбя и жду… То, что вождь назвал его по имени, было очень хорошим знаком. Только к самым близким людям из «ближнего круга» он позволял себе обращаться по имени и на «ты». Во всех остальных случаях только на «вы» и по имени-отчеству, фамилии или званию-должности. Чтобы там после не утверждали «диванные историки» в будущем никакого амикошонства[3] в общении с людьми, а особенно незнакомыми, Иосиф Виссарионович себе никогда не позволял. — Спешил, как мог, Иосиф Виссарионович, — произнес Берия, проходя к совещательному столу и усаживаясь на своё привычное место — по правую руку от вождя. — Подробный доклад о Кавказе… — произнес он, положив на стол пухлую папку, которую принёс собой, но глава государства его оборвал, не дав даже закончить фразу. — Слюшай, Лаврэнтий… — Сталин привычно вытащил из ящика стола курительные принадлежности и неторопливо принялся набивать трубку табаком. А вот едва заметный, но всё равно проскакивающий в речи вождя горский акцент товарищу Берии весьма не понравился. Этот факт всегда говорил о том, что товарищ Сталин волнуется. А ведь обладая поистине железными нервами, Иосиф Виссарионович волновался довольно редко. Вернее, он волновался, но где-то «глубоко в душе», и так, что это не было заметно внешне. А вот когда в его голосе начинали проскакивать звуковые особенности родного языка вождя, его собеседнику стоило напрячься, потому как товарищ Сталин в этот момент находился в крайней степени возбуждения. И просчитать его действия становилось абсолютно невозможно. — … вот что бы ты сказал… — Иосиф Виссарионович продолжал невозмутимо набивать трубку, делая многозначительные паузы. И прожженный аппаратчик товарищ Берия неподвижно замер, внимательно слушая неторопливую речь вождя, поскольку в его голове не было больше ни малейших предположений, о чём же сейчас пойдёт речь. С таким «загадочным» товарищем Сталиным нарком внутренних дел знаком не был. — … если бы я сейчас взял, да и сдэлал перед тобой стойку на руках? — неожиданно закончил вождь, и пристально взглянул в глаза своего верного соратника по партии. И Лаврентий Павлович был готов поклясться на чём угодно, хоть на уголовном кодексе, хоть на конституции СССР, что проницательные глаза товарища Сталина смеялись. И это, как ни странно, заставило напрячься Лаврентия Павловича еще сильнее, чем заданный вождем весьма странный вопрос. Что он этим вопросом хотел сказать, нарком так и не понял, поэтому и ответил максимально нейтрально и состряпав максимально невозмутимую физиономию: — Это шутка, товарищ Сталин? — Отчего же? — Весело усмехнулся Иосиф Виссарионович, уже не скрывая своего «игривого» настроя. — Вот ты, Лаврэнтий, сможешь сейчас пройтись по кабинету на руках? — Я? — Даже опешил от такого предложения нарком НКВД. — Ты-ты! — Сталин закусил не разожжённую трубку зубами, хлопая себя по карманам френча в поисках спичек. Хотя, как видел Берия, коробок лежал тут же на столе, рядом с пепельницей. Но Иосиф Виссарионович его, отчего-то, «не замечал». У Лаврентия Павловича уже голова шла кругом от такой нестандартной беседы с Хозяином. Он вообще уже не представлял, куда может завести их этот совершенно неясный и мутный разговор. — Ну… — Замялся Берия, не зная, как «с честью» отказаться от столь «лестного» предложения вождя. — Я как-то… неподготовлен к таким физическим упражнениям… Возможно, лет десять назад я бы и смог… — Эх, Лаврэнтий-Лаврэнтий! — Укоризненно, но совершенно беззлобно протянул вождь. — Тебе сколько лэт? — риторически спросил он. — Сорок два! — На память Иосиф Виссарионович тоже никогда не жаловался, поскольку занимался её развитием все годы жизни. — А сколько лэт мнэ, помнишь? — Так точно, Иосиф Виссарионович — шестьдесят четыре, — ответил нарком. — Вот! Шестьдесят четыре! — довольно заявил Сталин. Отложив набитую трубку в сторону, он вышел из-за стола и на глазах ошарашенного Лаврентия Павловича сделал стойку на руках! Мало того, стоя кверху ногами, он несколько раз отжался, едва не касаясь подбородком ковровой дорожки, которой был застелен кабинет. От такого кульбита, проделанного вождем, у наркома внутренних дел едва не выпали глаза. Грузный и неповоротливый престарелый вождь, отягощенный массой болячек, сделал немыслимое! А, учитывая его поврежденную в детстве и практически неработающую руку — увиденное было просто невозможно! Берия подскочил со своего места и, протирая глаза кулаками — а вдруг привиделось, кинулся «на помощь» к стоявшему на руках Иосифу Виссарионовичу. Ведь если сейчас товарищ Сталин рухнет и что-нибудь себе разобьет или сломает… Или, не дай Бог, схватит инфаркт, или его расшибет инсульт… Берия даже боялся представить себе, что в таком случае будет. Как он объяснит товарищам то, чему являлся свидетелем? Ведь кроме него этого никто не видел. Да ему и не поверят. Однозначно не поверят от слова совсем! Такого просто не может быть! Значит, это не с вождем происходит, а с ним — с Берией. Лаврентий Павлович даже головой тряхнул, чтобы отогнать навалившуюся галлюцинацию. Скорее всего, постоянные стрессы, напряжение и тотальный недосып свели его с ума! А, возможно, это происки его врагов… Как фашистов, так и их пособников в нашем лагере. Кто-то подсыпал ему в пищу или питьё какой-то психотропный препарат, и Лаврентий Павлович попросту свихнулся. Сейчас товарищ Сталин (который, конечно, в данный момент не стоит перед ним вверх ногами) кликнет охрану, и его — Берию, повяжут, наденут смирительную рубашку и отправят отдыхать на Канатчикову дачу. Если вообще не поставят к стенке по законам военного времени… Товарищ Сталин, меж тем, оттолкнувшись руками от пола, легко вернулсяв нормальное положение. Оправил руками задравшийся и съехавший на бок френч и весело подмигнул наркому. — Ну, что, Лаврэнтий, — практически без одышки произнёс вождь, — сможэш повторить такой фокус? Но товарищ Берия ничего не ответил на этот вопрос — его шаблоны были начисто снесены. Он был бы куда меньше ошарашен, если бы ему сейчас сказали, что Гитлер повесился на собственном галстуке, либо застрелился, а кровопролитная война окончательно закончилась. Но вид стоявшего перед ним на руках товарища Сталина окончательно доконал. Вот он и стоял, схватившись одной рукой за сердце, открывая и закрывая рот, словно рыба, которую выбросило на берег. Ибо того, что он сейчас видел — просто не могло быть… По крайней мере, во вселенной товарища Берии — точно. — Лаврэнтий! Лаврэнтий! — обеспокоенно окликнул ближайшего помощника товарищ Сталин. — С тобой всё в порядке? Может, позвать врача? [1] В 1935 году президент США Франклин Рузвельт, узнав о симпатии своего коллеги к бренду «Паккард», подарил лимузин Packard Twelve 14-й серии. Так в гараже у Вождя появился первое бронированное авто. Подарок так понравился вождю, что на нем он ездил до конца сороковых годов, пока в СССР не начали выпускать аналог — ЗиС-115. На бронированных Packard Twelve ездили и другие руководители СССР. В 1947 году такие машины были закреплены за Молотовым, Берией, Ждановым, Микояном, Маленковым, Ворошиловым и Андреевым. Затем им пришлось, как и Вождю, пересесть на ЗиС-115. [2] Хозяин — так называли товарища Сталина за глаза высшие советские чиновники. [3] Амикошонство — бесцеремонное, неуместно-фамильярное общение под видом дружеского. Происходит от франц. ami — «друг» и франц. cochon — «свинья». Разг., устар. Глава 16 Я спокойно сидел на стульчике в приёмной вождя, закрыв глаза и делая вид, что мирно подрёмываю и что всё происходящее в кабинете товарища Сталина меня особо не волнует. После того, как в кабинете скрылся Лаврентий Павлович (а не узнать незабвенного товарища Берию — того самого страшного и ужасного, было невозможно), я раскинул магическую сеть и принялся наблюдать за действиями высшего руководства страны. А Виссарионыч оказался еще тем шутником! Я понял это, когда он перед товарищем Берией, обалдевшим от такого поворота, исполнил свой цирковой трюк — встал на руки, да еще и отжался от пола в таком положении пару раз. Нет, ну вы самим-то представьте себе эту картинку. Представили? А вот Лаврентий Павлович явно не мог всего этого уложить в своей голове. Во-первых — это переворачивало с ног на голову, как и сам товарищ Сталин, всю его картину мира, а во-вторых — слишком вымотанным оказался Лаврентий Павлович за последнее время. Поэтому, когда он побледнел и схватился рукой за сердце, я не стал ждать, а резко подскочив на ноги, кинулся к дверям в личный кабинет Сталина. Не обращая внимания на предупреждающие крики Поскрёбышева и удивленные лица моих соратников, я ворвался в кабинет вождя, на ходу выплетая малую целительскую печать. Я метнул её с ходу в товарища Берию, которого подхватил под руку Иосиф Виссарионович, не давая своему первому помощнику свалиться на пол. Что там случилось с Лаврентием Павловичем — инфаркт или инсульт, разбираться было некогда. Хотя, судя по застывшей на его лице кривой улыбке с опущенными уголками губ, товарища наркома накрыло инсультом. Но малая целительская печать вполне способна справиться с этой «неприятностью», к тому же и времени прошло всего-ничего, буквально несколько секунд. А вот если я бы не поспешил, в этом случае отделаться малой печатью не получилось бы. Но даже и в этом случае не случилось бы ничего страшного — просто мне бы понадобилось чуть больше времени, чтобы запитать уже подготовленный полуфабрикат нашей с Глафирой универсальной целительской печати, которую я подготовил для Лазаря Селивёрстовича. А этот магический конструкт и мертвеца (шучу) на ноги поставит. Так что самое главное — чтобы «пациент» не успел отправиться в мрачные чертоги моего четвертого братишки из банды «Всадников Апокалипсиса» — Смерти. Ведь вытащить оттуда кого-нибудь я бы, наверное, не сумел. Хотя… я еще не пробовал этого провернуть. Ведь умудрялись же некоторые личности из сказок, мифов и легенд совершать подобные подвиги, вытаскивая с того света людей. А я, скажите, чем хуже? Лицо Лаврентия Павловича порозовело, он перестал криво улыбаться и вздохнул полной грудью расправив плечи. Я прекрасно видел магическим зрением, как внедрившаяся в его тело печать восстанавливает поврежденные структуры мозга. А у него, кстати, и сердечко тоже барахлило, не критично, но всё-таки. Вот заодно и его подлечим. Будет как огурчик! Не такой, конечно, как товарищ Сталин после применения универсальной печати, но всё-таки. Да и рановато ему капремонт в сороковник устраивать, пусть еще так небо покоптит. Для него и малой целительской печати за глаза — на несколько лет эффекта хватит, а там поглядим. — Мне уже лучше, товарищ Сталин… — наконец выдохнул нарком, которого действительно отпустило. А иначе и быть не могло после такого лечения. Да ни в одной даже самой лучшей больничке СССР так поправить потрепанный человеческий организм не сумеют. А это всего лишь малая печать! — Ну, и напугал ты мэня, Лаврэнтий Павлович, — произнес вождь, отпуская руку Берии. — А вы, товарищи, зачэм толкаетэсь в дверях? — приподнял он одну бровь, обращаясь к «застрявшей» в дверном проёме охране. Это они меня пытались перехватить. — Закройте двэрь с обратной стороны! — распорядился Иосиф Виссарионович. — Если будет нужно я позову. Телохранители вождя попятились, а после закрыли дверь, оставляя меня с первыми лицами государства наедине. — Ваша работа, товарищ Чума? — поинтересовался вождь, имея ввиду мою «скорую помощь» Берии. — Да, моя, товарищ Сталин, — не стал я отнекиваться. — Слишком уж вы круто взяли в оборот Лаврентия Павловича — вот нервишки и не выдержали. Инсульт на ровном месте заработал. Но, не переживайте, я уже успел починить товарища наркома. — Да понял я ужэ, что пэрэстарался… — Было видно, что Иосиф Виссарионович весьма переживает за судьбу своего ближайшего соратника. Слишком многое их связывало как раньше, так и сейчас. И лишиться столь ценного кадра в годы войны, было бы большой потерей не только для товарища Сталина, но и для всей страны. Ведь именно кадры решают всё! — Спасибо вам большое, товарищ Чума! — от души поблагодарил он меня. — Садитесь, товарищи, — предложил он. — Поговорим прэдметно… — Дождавшись, когда мы с Лаврентием Павловичем усядемся за столом, вождь вновь вооружился так и не раскуренной трубкой, которая осталась на столе. — Ты как себя чувствуешь, Лаврэнтий Павлович? — поинтересовался Иосиф Виссарионович. — Странно… — после небольшой паузы произнёс Берия. — Такое ощущение, что я… словно заново родился… — несмело признался он. — Совершенно ничего не болит, не тянет и не ломит… — А! Теперь ты мэня сможешь хорошо понять, генацвале! — довольно воскликнул товарищ Сталин. — Товарищ Чума — настоящий кудэсник! — на полном серьёзе заявил вождь. — Он так мэня сумел починить… Да что я тебе рассказываю — ты и сам всё видел, Лавэнтий Павлович! — Настолько починил, Иосиф Виссарионович? — не скрывая изумления переспросил Берия. — Лаврентий Павлович, — я вытащил из кармана оберег на шнурке, который изготовил в свободное время и протянул его товарищу наркому, — наденьте это на шею… — Что это? — поинтересовался Берия, разглядывая моё рукоделие, состоящее из и сложного переплетения нитей, в которые был вложен магический конструкт, запитанный силой. — Это оберег, — ответил я. — Он позволит вам сбросить с глаз пелену магического морока. И вы увидите всё в истинном свете… — Магического морока? — Всё ещё не понимая, как ему реагировать на мои слова, Берия бросил умоляющий взгляд в сторону вождя, дожидаясь подсказки. — Надэнь эту штуку, Лаврэнтий! — Вождь усмехнулся в усы. — Если товарищ Чума говорит, что надо — значит надо! Будэт, чему удивиться. После этих слов нарком безропотно надел на шею мое рукоделие и вновь взглянул на товарища Сталина. Судя по тому, как расширились его зрачки, а сердце ускорило свои сокращения, Лаврентию Павловичу действительно было чему удивиться. Однако, за его здоровье я теперь не переживал — даже этой маленькой целительской печати наркому хватит на пару-тройку лет. Его организм еще не был столь запущенным, как у Иосифа Виссарионовича. Да и возраст еще вполне себе молодой. — Как это возможно?.. — Прошептал Берия на выдохе — обновленный вид вождя его поразил не меньше, чем хождение Иосифа Виссарионовича на руках. — Товарищ Чума утверждает, что это магия, — вновь прикусив нераскуренную, но набитую табаком трубку зубами, произнёс Сталин. — А он сам — ведьмак. — Ы-ы-ы… — Издал какой-то неопределенный звук Лаврентий Павлович. — На-ко вот, товарищ Берия, ознакомься, — произнес Иосиф Виссарионович, подвигая к наркому внутренних дел две толстых папки. Лаврентий Павлович судорожно раскрыл первую и погрузился в изучение информации, собранной старшим майором ГБ Судоплатовым. Обладающий навыками скорочтения Лаврентий Павлович буквально проглатывал сухие строчки доклада, только листки шуршали. Вождь с хитрым прищуром наблюдал за своим ближайшим соратником, продолжая «грызть» резной мундштук трубки. — Это немыслимо! — воскликнул он, когда первая папка опустела. — Читай дальшэ, Лаврентий Павлович, — произнес товарищ Сталин, указав на следующее собрание документов. А вот в следующей папке содержался труд, над которым я корпел в течении последних дней. Это была краткая «история магического мира», которую я составлял по той скудной информации, содержащейся в веде и лете, а также консультируясь по некоторым непонятным моментам с моим рыжим шотландским братишкой — Томом Бомбадилом. В итоге у меня получилось создать что-то наподобие Библии для детей. Но и этого на первое время было достаточно, если не сказать большего — чрезмерно. Ибо для советской философии и идеологии этот труд выглядел весьма и весьма неоднозначно. Ведь в нем прямым текстом говорилось о той стороне жизни, которую большевики все эти годы старались если не полностью уничтожить, то уж низвести до весьма жалкого состояния. О религии. О существовании Высших Сил. О движущей силе магии. Об одарённых… Да много о чём я написал. А вот принимать или не принимать эти факты (а это были именно факты, а не досужие домыслы), было отдано на откуп советского руководства. Когда в папке оставалась лишь пара листов, товарищ Сталин снял трубку с телефонного аппарата и набрал внутренний номер: — Александр Николаевич, пригласите пожалуйста товарищей в мой кабинет! Несколько секунд спустя дверь открылась и в кабинет потекли струйкой мои нынешние соратники по магической деятельности: Судоплатов, Фролов, профессор Трефилов и мой дедуля. Бомбадил от посещения вождя отказался, он увлеченно пытался освоить мою универсальную печать исцеления, секретом которой я с ним поделился. Никто, собственно и не настаивал, поэтому Том с радостью остался на базе вместе с товарищем Летнабом, который что-то готовил для наших дальнейших занятий. — Здравствуйте, товарищи! Устраивайтэсь поудобнее! — радушно пригласил вошедших товарищ Сталин, поднявшись на ноги. — Здравия желаю, товарищ Сталин! — почти синхронно ответили на приветствие вождя чекисты, и лишь Бажен Вячеславович произнес: — Добрый день, Иосиф Виссарионович! А вот товарищ Берия присутствия новых посетителей кабинета казалось и не заметил вовсе — настолько он был поглощен написанной мной историей мира. Наконец он перевернул последнюю страничку и вскинул голову, вновь находя взглядом желтоватые глаза вождя: — Но как же быть с Богом, товарищ Сталин? — А что с ним не так, товарищ Берия? — Иосиф Виссарионович поднялся на ноги, и принялся по привычке расхаживать вокруг стола, заложив одну руку за спину, а в другой по привычке держа так и неразожженую трубку. — От нашего признания или непризнания Он быть не перестает. Это я вам всэм, товарищи, — вождь обвел взглядом каждого из присутствующих в его кабинете, — как бывший слушатель Тифлисской духовной семинарии ответственно заявляю. — А как же тогда наша антирелигиозная борьба? — нервно сглотнув, прошептал Лаврентий Павлович, обескураженно глядя на соратников. — Против попов и мракобесия… Которое, судя по вот этим бумагам… — И товарищ нарком указал рукой на пухлые папки, все еще лежащие перед ним. — И не мракобесие… вовсе… Да, мне даже не нужно было прибегать к ментальному дару и магическому зрению, чтобы уловить мысли и чувства пламенных большевиков, собравшихся в этот «скорбный час» в кабинете вождя. Да в их глазах просто светился этот вопрос: за что же мы боролись? — Я понимаю, о чем ты, Лаврэнтий… — остановившись, произнес вождь. — Вернее, о чём все ви сэйчас подумали. Вспомните, — призвал он, — ведь сверженным царским режимом религия использовалась как проверенный инструмент подавления классовой сознательности и содержания трудящихся масс в покорности! Люди в кабинете слегка оживились и в их глазах вспыхнуло понимание. Иосиф Виссарионович крепко знал своё дело, и те кнопки, на которые стоило нажимать в нужный момент. Мощно задвинул, молодца! Но на этом вождь не остановился, а продолжал рубить правду-матку. — А ведь ви, товарищи чекисты, — Иосиф Виссарионович ткнул мундштуком трубки поочерёдно в каждого сотрудника ГБ, — не хуже, а то и лучше моего знаете, что церковный бюрократический аппарат на заре нашей совэтской власти был кузницей контрреволюционной деятельности! Ибо лишились попы реальной власти и благ вполне земных. Не так ли, товарищ Берия? — Всё так, товарищ Сталин, — поднялся на ноги Лаврентий Павлович. — Благодаря нашим усилиям, церковь так и не сумела стать идейным оплотом российской контрреволюции. — Вот! — довольно произнес Иосиф Виссарионович. — Но нэ стоит и забывать, товарищи, что всэго этого не произошло бы, если всэ наши начинания нэ поддерживались значительной частью нашэго народа! А срэди низших слоёв насэления Российской Империи церковь задолго до рэволюции утратила свой авторитет. И утратила она его нэ по причине веры или рэлигиозных воззрэний, а потому, что была казённой структурой, служившей нуждам импэриализма — аристократии и буржуазии, и никогда нэ откликавшэйся на нужды простого трудового народа. Вот против чэго была направлена эта борьба! А, отнюдь, нэ против веры… Понимаете, товарищи? — Понимаем, товарищ Сталин! — ответил за всех так и оставшийся стоять на ногах Лаврентий Павлович. — Выходит, что не стоит отталкивать тех церковных иерархов, что ратуют именно за народ, за страну, за веру? — Верно, товарищ нарком, — согласно кивнул Иосиф Виссарионович, — точно так же когда-то мы не оттолкнули некоторых генералов царского режима, и они позволили нам сохранить жизненно важный опыт военной науки в молодой Красной армии. Посему нужно разделять личные убеждения человека, его приверженность советскому народу и вопросы веры. Все мы, Лаврэнтий, из прошлого. И это прошлое висит на нас тяжёлым грузом, временами утягивая на самое дно глубокого тёмного омута… Но нам куда важнее настоящее, а особенно — светлое будущее… По сему нужно сбросить этот ненавистный груз и взлететь к самым небесам! Ого! А товарищ Сталин решил вспомнить свою романтическую юность? Вона, как жжёт глаголом! Глядишь, и стихи вновь писать начнёт. Или на него так моя печать исцеления подействовала? — Товарищ Сталин, может быть, в свете вновь отрывшихся данных вопросы веры стоит пересмотреть? — быстро сориентировался в происходящем товарищ нарком. Уж в чём, в чём, а в угадывании замыслов вождя товарищ Берия собаку съел. — Думаю, ты прав, Лаврэнтий Павлович, — ответил Сталин, — в нынешних тяжёлых для всего нашэго народа условиях войны Советская власть и церковь должны осознать необходимость объединения усилий для защиты Отечества. Необходимо в ближайшее время проработать условия нашей встречи и дальнейших переговоров с высшим духовенством для восстановления нашего дальнейшего и плодотворного сотрудничества[1]. — Сделаю, товарищ Сталин! — отрапортовал Берия, возвращаясь на своё место вслед за Иосифом Виссарионовичем. — Кстати, а что вы скажете по этому поводу, товарищ Чума? — обратился ко мне вождь — Боюсь вас огорчить, товарищ Сталин, — пожал я плечами, — но ничего. Я, как бы, по другому ведомству прохожу… — Я криво усмехнулся. — И силы мои, отнюдь, не божественного происхождения, а как раз наоборот. Поэтому, я просто прикроюсь политикой невмешательства в дела простаков — вы всё это сами решили. — Хм… — Сталин задумался. — Дэйствитэльно не подумал… А что скажет на это наука? Бажен Вячеславович нервно покрутил головой, поерзал на стуле, но повинуясь жесту вождя остался сидеть: — Я считаю, товарищ Сталин, что материалистическое мировоззрение и наука не должны бояться непознанного, но обязаны его изучать с максимальным прилежанием, дабы поставить еще неизвестные законы природы на благо народа. — Замэчательно сказали, товарищ Профессор! И ваше изобретение является самым прямым тому подтверждением! — Сталин удивленно покосился на незажженную трубку в своей руке, которую не раскурил до сих пор. После магического лечения тяга к табаку у него весьма уменьшилась. — стало быть, нам нужно новое течение в науке, а, следовательно, нужно воспитывать новые кадры. Потому что кадры, товарищи, решают все! [1] На самом деле эта тайная встреча митрополитов Сергия (Страгородского), Алексия (Симанского) и Николая (Ярушевича) с И. В. Сталиным состоялась в Кремле 4 сентября 1943 года. В результате положение Церкви значительно облегчилось: власти разрешили открыть часть церквей, монастырей и даже семинарий, издавать официальный журнал Московской Патриархии и наконец-то избрать Патриарха. Глава 17 А вот о кадрах товарищ Сталин вовремя разговор завел, и я тут же воспользовался этим подвернувшимся моментом. — Товарищ Сталин, — подал я голос, — у меня в Тарасове осталась семья… Как раз эти самые кадры. Никитина Глафира Митрофановна, доцент наук и выдающийся хирург, не раз штопавший меня в полевых условиях, весьма ценный и опытный специалист-теоретик в области магических искусств. Она может весьма поспособствовать нашей работе. Кстати, именно она и разработала ту самую целительскую печать, что смогла перевернуть ваше «мировоззрение» с ног на голову. — Это ви так завуалированно намекаете, товарищ Чума, на мою сэгодняшнюю хулиганскую выходку? — Весело улыбнулся Иосиф Виссарионович. — Почему же хулиганскую, товарищ Сталин? — Улыбнулся я ему в ответ. — А потому, — слегка потупился вождь, — Лаврэнтия Павловича до инсульта довёл. Нэльзя так с верными товарищами поступать! Мнэ давно ужэ нэ было так стыдно… — Горский акцент в голосе Сталина прорезался максимально — Иосиф Виссарионович действительно был весьма взволнован. — Прости, друг Лаврэнтий, старого шутника! — Да не нужно никаких извинений, товарищ Сталин! Сам виноват! — Вновь подскочил со своего места Берия. От услышанного у него едва опять не пошла кругом голова. Да и все вокруг притихли. — Надо умэть признавать свои ошибки, товарищи! — со сталью в голосе произнес вождь. — И мэня это касается в первую очэредь! Вэдь чем више чэловек находится в аппарате власти, тэм дороже народу будут обходиться его ошибки… И закончим на этом! Так что с вашей супругой, товарищ Чума? — Иосиф Виссарионович вновь вернулся к прежней теме разговора, чем меня несказанно порадовал. — Есть у неё «небольшая» проблема… — Да, говорите уже напрямую, товарищ Чума, — поднял на меня свои тигриные глаза Иосиф Виссарионович. — Она в свое время отбывала наказание по навету ретроградов от науки за то, что пыталась эти самые магические знания поставить на научную основу… — Дураков везде хватает, — скрипнул зубами Иосиф Виссарионович, — Лаврентий, немедля займись вопросом эвакуации семьи товарища Чумы. Хорошо бы еще и отца Евлампия вытащить. Думаю, он сослужит хорошую службу для подхода к патриарху Тихону… — Так точно, товарищ Сталин! — мгновенно отозвался нарком НКВД. — Немало священников и духовенства воюет за народ и советскую власть, несмотря на расхождения в вопросах веры и репрессии со стороны идиотов на местах. — Необходимо создать правительственную комиссию и пересмотреть дела репрессированных ученых и духовенства, — произнёс вождь. — Если не замечено явной… — он снова скрипнул зубами, — слышишь, Лаврентий, явной контрреволюционной деятельности, а не чьих-то приписок и домыслов, срочно реабилитировать и вернуть на места. Пусть служат отечеству и Богу. По этому вопросу у меня все. Когда первый шок от происходящего немного схлынул, товарищ Берия поинтересовался: — И как же вы предлагаете, товарищ Чума, обозвать в табелях о рангах сотрудников новой специализации? Не стоит с ходу ломать уже сложившиеся в обществе устои, как и менять переход от научного материализма к… к оккультному пониманию мироустройства. Народ этого не поймет. Не ведьмаками же в самом деле вас называть? — Согласен, Лаврентий Павлович, не ведьмаками, — согласился я с предложением наркома. — В первую очередь обсуждаемое нами явление, что научно подтверждается открытием Бажена Вячеславовича — это проявление нового для вас вида энергий, магических сил. И вам надлежит эту силу не только признать, исследовать, но и использовать, не дожидаясь пока всех нас ею же накроют нацисты. Думаю, уместнее всего таких сотрудников будет называть либо силовиками, либо энергетиками. — Вот это действительно неплохие названия для новой области науки! — довольно блеснул стеклышками очков Лаврентий Павлович. — Люди, использующие силу на благо трудового народа… Ну, а приставочку «магические» мы присовокупим, когда все привыкнут к применению этого нового вида энергии. — Ну что же — приемлемо! — подытожил товарищ Сталин. — Как вы понимаете, товарищи, хм… силовики-энергетики, сила ваша должна служить на благо страны, а значит — быть подотчетной стране. — Товарищ Берия, — повернулся к наркому Иосиф Виссарионович, — новое направление силовиков, как сказал товарищ Чума, или «ведомство энергоинформационных исследований», будете курировать вы лично. Возглавит — Бажен Вячеславович, а Товарищ Чума и наш английский союзник будут консультантами, но решения о их применении за вами. Чтобы ни у кого не появилось соблазна применять эту силу бесконтрольно, во вред. Как это происходит в Рейхе. — А скажите, товарищ Чума, как вы планируете набирать, или эээ… привлекать новых сотрудников? — Умел же Лаврентий Павлович взять быка за рога, этого у него не отнять. Ведь он едва уложил в мозгах новое положение вещей, только-только нащупал почву ускользающего материализма под ногами, сразу в дело. Золотой человек. Жаль только, что расстреляют его после смерти товарища Сталина. Однако, раз уж так все сложилось, я был не намерен этого допустить. На износ же работает человек, и не для себя — для страны! Немного я ему здоровье поправил, а дальше видно будет. — Ну об одном кандидате я уже упомянул… — напомнил я товарищу наркому. — Да-да, я сейчас же отдам нужные распоряжения о эвакуации вашей семьи, а дальше? — Дальше? — прикинул я — По пути в Берлин и тоже в окрестностях Тарасовки я встретился с одной весьма умелой трехсотлетней ведьмой, весьма охотно спроваживающей немцев на тот свет… — Триста лет? — пораженно замер Иосиф Виссарионович, скорее по привычке поднесший было трубку ко рту. — И это возможно? — Для одаренного силовика — вполне. Умея осознанно оперировать силой, он может исправлять изменения возникающие в процессе старения. Мне самому этот механизм не до конца понятен с научной почки зрения, но надеюсь, с помощью Бажена Вячеславовича и Глафиры Митрофановны, мы сумеем пролить свет и на эту область. Но вы уже на себе испробовали результат ее работы, товарищ Сталин. Я больше практик, а теоретик-разработчик именно она. — Замечательно! — Кивнул Сталин. — Товарищ Берия, любыми способами и безотлагательно доставьте этих ценных научных работников в Москву! И чтобы ни один волос с их головы… Ведь нам следует не только догнать, но еще и перегнать в силовом деле фашистов, или они нас попросту сметут! Лаврентий Павлович скупо кивнул: — Будет исполнено, товарищ Сталин! А я снова заговорил: — Иосиф Виссарионович, я настаиваю на том, что свою семью из Тарасовки я буду вытаскивать лично! Конечно, вы можете провести всё и без меня… — Хорошо понимаю вас, товарищ Чума, — произнёс вождь, наконец-то раскурив свою трубку. — Ви, товарищи, тожэ закуривайте, — щедро продолжил он. — Но, поймите и нас, товарищ Чума — вы, по сути, являетесь единственным специалистом по магической дисциплине. Без вас мы сможем развивать лишь область в которой работает Бажен Вячеславович. Да и то, без вас он будет двигаться только «наощупь». Поэтому ми и не хотим рисковать вами. — Послушайте, товарищ Чума, — неожиданно подал голос Судоплатов, — а вы не можете опять воспользоваться тем волшебным переходом, когда вы перескочили из Берлина прямо в Барвиху? — Увы, Павел Анатольевич, — печально развёл я руками, — печать была уникальной, полученной в дар от одной древней сущности. И изучить её я, к сожалению, не успел. Нужно было срочно улепётывать из Берлина, иначе фашистский упырь Вилигут нас бы размазал в кровавые сопли… Простите, Иосиф Виссарионович, за мой «французский». — Он действительно упырь? — тихо спросил Берия, еще не знакомый с моим подробным отчетом по оценке сил и возможного «происхождения» вражеского колдуна. Я как раз занимался его составлением в «свободное» время. — Действительно, — подтвердил я. — Он черпает свои силы в ежедневной смерти тысяч узников концентрационных лагерей. — Они делают из людей какой-то магический препарат, — вмешался в разговор профессор Трефилов, — разработанный профессором Левиным. — Фашисты называют его «искра». — Искра? — задумчиво произнёс Сталин. — Чтобы это значило? — Искра — это малая доля «Огня Творения», которую Создатель вдохнул в человека. — Душа… — прошептал бывший семинарист Иосиф Джугашвили. — Только принимая этот препарат, Вилигут обретает свои силы, — добавил я. — Он — магический калека в мире одарённых. Его источник, который у полноценного мага отвечает за наполнение силой магического резерва, с дефектом. Я напишу до своего отъезда краткий доклад на эту тему, — пообещал я. — Можэт быть, всё-таки пэредумаете, товарищ Чума? — Иосиф Виссарионович вновь попытался меня отговорить. — Как я уже говорил, у меня, кроме спасения моей семьи, есть еще одно дело — я хочу перетянуть на нашу сторону очень ценного кадра — ту самую трёхсотлетнюю ведьму. Вот уж кто будет настоящем кладезем информации в нашей работе. Но, вряд ли упомянутая мною ведьма захочет разговаривать с нашими ребятами. Она сотрет их в порошок, не моргнув глазом. А нам очень нужно перетянуть ее на свою сторону, товарищи! А большинство одаренных предпочитают держаться в тени и не отсвечивать. Даже бригадефюрер Вилигут до поры до времени держался поодаль от происходящего, пока не обрел настоящую силу… — Надеюсь, что вы понимаете, насколько рискуете, товарищ Чума? — Сталин пристально посмотрел мне в глаза. — Мы едва-едва вас нашли и не имеем права потерять. — Иосиф Виссарионович, — улыбнулся я, — вы сами ощутили, как быстро может подлатать обычного простеца одаренный, а уничтожить опытного силовика практически невозможно. Хотите эксперимент? — Спасибо за доверие, товарищ Чума, — отрицательно мотнул головой товарищ Сталин, — но на мне вы уже достаточно продемонстрировали способности ваших, эээ… — Конструктов, — пришел я на помощь вождю. — Конструктов, — повторил он, словно пробуя слово на вкус. — А о том, как вы отрастили отрубленную руку, мне сразу же доложили. И я читал доклад начальника особой школы НКВД и его курсантов, которые оказались свидетелями того, как ви, товарищ Чума, буквально в считанные минуты восстановились из окровавленной груды тряпья. Они утверждали, что ваш мундир был проткнут во многих местах осколками костей. Или брэшут? — Никак нет, товарищ Сталин! Это чистая правда! — И устраивать здесь стрельбу тоже нэ надо! — рассмеялся вождь. — Мы и без того поняли, что ви у нас практически нэубиваеми… — Вы правы, товарищ Сталин, — согласился я с доводами Иосифа Виссарионовича, — эксперименты необходимо проводить в специально отведённых для этого местах. — Я-то многое могу пережить, а вот мои родные — нет. Поэтому я и прошу у вас помощи, Иосиф Виссарионович. — Я вас услышал, товарищ Чума, — скрепя сердце, согласился Сталин. — Что же, если вы считаете необходимым, я разрэшаю вам участвовать в этой опасной операции. И помощь в эвакуации вашей семьи, ми вам тоже окажем. Товарищ Судоплатов, подготовьте всё необходимое для этой операции… — Спасибо, Иосиф Виссарионович! — от души поблагодарил я вождя. На этом наша аудиенция у советского руководства закончилось. Но, думается мне, что перед самой операцией мы с товарищем Сталиным еще встретимся. А сейчас нужно было срочно включаться в работу. Чего-чего, а дел у нас еще было много. А мне еще хотелось со своими меридианами повозиться. Надо же их каким-то образом чинить… Только вот каким? Практически всю обратную дорогу я «медитировал», погрузившись в себя и пытаясь сравнить состояние своей энергетической системы до схватки с Вилигутом и после неё. На первый взгляд мои меридианы слегка расширились, но зияли таким количеством разрывом, что едва я начинал гонять по ним энергию, они протекали, как дырявое решето. Но с разрывами можно было работать: сращивать или заглушать. И все это укладывалось гораздо в более короткие сроки, нежели восстановительное расширение последствий их «перегрева». Мои духовные каналы были словно покрыты какой-то коркой нагара, которая и не давала им нормально восстанавливаться. Однако, после запредельных нагрузок во время схватки с немецким упырём, это нагар «потрескался», а местами и вовсе «отшелушился» позволив моим ущербным меридианам слегка повысить их пропускную способность. И этот факт меня весьма радовал. Конечно, по сравнению с былыми возможностями я все еще пребывал в глубокой заднице, но первый шаг, чтобы из неё выбраться, я уже сделал. И это меня несказанно радовало. А разрывы энергетических линий мне надо залатать до заброски. Мало ли с чем опять придётся столкнуться — надо быть во всеоружии. Неожиданно автомобиль резко затормозил, выбрасывая меня из собственного внутреннего мира в реальность. — Что там? — поинтересовался я причиной остановки. — Дорога впереди заблокирована — сообщил мне Лазарь Селивёрстович, возвращающийся на базу вместе со мной, дедом и Профессором. — Милицейский патруль… Я выглянул в приоткрытое окно: действительно, дальнейшую дорогу перегораживал наспех установленный шлагбаум, возле которого я заметил пару человек в милицейской форме. Но кроме сотрудников ведомства товарища наркома присутствовал ещё и взвод вооруженных солдат, не иначе, как приданный милиционерам в усиление. Наш автомобиль остановился, не доезжая нескольких метров до блокпоста, на что тут же среагировали солдатики, тут же наведя на нас стволы ППШ, которыми были вооружены. Лазарь Селивестович напрягся и провел пальцами по кобуре, расстегивая клапан. Было заметно, что товарищ капитан госбезопасности явно опасается какой-то диверсии. — Не нравится мне это… — нервно произнёс он. — Вы сидите, — продолжил Фролов, открывая дверь автомобиля, — но на всякий — будьте начеку, а я попробую разобраться… — Лазарь Селивёрстович, прихватив трость, вышел из машины и пошёл к младшему лейтенанту милиции, единственному офицеру которого заметил на дороге. Милиционер при виде вооруженного человека в форме, но без знаков различия (а мы все сейчас ходили именно в таком виде, даже Бажен Вячеславович) тоже напрягся. Его даже не успокоил тот факт, что приближающийся к нему Лазарь Селивёрстович — инвалид. Но, на мгновение обернувшись, лейтенантик увидел солдат, стоявших за его спиной и державших нас на мушке, и незаметно выдохнул. Румяное и совершенно безусое лицо младшего лейтенанта просто кричало о его юности и неопытности. — Здравия желаю! — козырнув, произнес чекист, останавливаясь возле шлагбаума. — Капитан государственной безопасности Фролов, — представился Лазарь Селиверстович, озвучив звание. Услышав звание, лейтенантик подтянулся: — Здравия желаю, товарищ капитан государственной безопасности! Младший лейтенант милиции Свиридов… — Почему дорогу перекрыли, товарищ младший лейтенант? — поинтересовался Фролов. — Документы сначала предъявите, товарищ капитан госбезопасности! — неожиданно жестко потребовал милиционер, видимо, смущенный тем, что так и не обнаружил на форме Фролова никаких знаков различия. Лазарь Селивёрстович спорить не стал, а вынул из нагрудного кармана удостоверение сотрудника НКГБ и передал его лейтенанту. Тот быстро пробежал его взглядом, нервно сглотнул и вернул документ обратно: — Извините за задержку, товарищ капитан госбезопасности! Можете следовать дальше… — Так что случилось-то, товарищ младший лейтенант? — вновь повторил свой вопрос Фролов. — Да группа школьников пропала, — ответил милиционер. — Возвращались ребята домой из колхоза — помогали с уборкой, а домой так и не вернулись… Глава 18 Сообщение милиционера о пропаже школьников задели Фролова за живое. У него самого детей не было, да и жены, собственно, тоже — как-то не сложилось: служба, ранение, инвалидность, война. А вот в своих племянниках — детях родной сестры он просто души не чаял. — Как это случилось? — поинтересовался капитан госбезопасности. — Да за ними машина не пришла, чтобы с поля забрать, — сообщил милиционер. — Сломалась по дороге… Ну, они подождали-подождали, а как смеркаться начало, похоже, пешком домой пошли. Это наши товарищи по следам определили. Срезать дорогу решили через лес — так ближе до деревни… — В лесу заблудились? — домыслил Фролов слова юного милиционера. — Да, черт его знает, товарищ капитан госбезопасности? — В недоумении пожал плечами младший лейтенант. — Заблудиться, в общем-то, здесь и негде — лес не такой большой, да и не особо дремучий… Я знаю — сам отсюда родом, — продолжал рассказывать летёха, заполучив в лице Фролова благодарного слушателя. Все сидевшие в автомобиле тоже прекрасно слышали весь этот разговор, как и я. Да и какой нормальный человек может остаться безучастным, когда детям грозит опасность? Вот-вот, а вопрос-то чисто риторический. И я был готов кинуться на помощь прямо же, вот в эту самую секунду. Точно такие же мысли бродили в головах моих товарищей. И Лазарь Селивёрстович тоже не был исключением. Мне даже усилий не приходилось прилагать, чтобы эти мысли прочесть. — Поисковых собак не пробовали применять? — поинтересовался Лазарь Селивёрстович. — Сухо, тепло, и дождей давно не было — должны собаки след взять. — А то как же, товарищ капитан госбезопасности, — охотно ответил на вопрос милиционер, — первым дело собак по следу и пустили. Кинолог у нас знатный! — похвалился он, словно сам был этим самым кинологом. — Следы-то в лес и завели, а там всё… — Что всё? — уточнил Фролов. — Собака след потеряла, — удручённо развёл руками младший лейтенант. — Наши вместе с солдатами прочесали вчера сколько смогли, но следов нет. Никаких. Даже пару опытных стариков-охотников к делу привлекли, которые следы в лесу читают лучше всяких собак… — Ничего? — догадался Лазарь Селивёрстович. — Ничего, — тяжко вздохнув, ответил летёха. — Будет так же, как и тридцать лет назад — никого не найдут… — В смысле? — не понял смысла последней фразы капитан госбезопасности. — Такое уже было? — Было, — подтвердил милиционер, — и не один раз. Мне бабушка рассказывала, что в этих местах раз в тридцать лет люди пропадают. Преимущественно дети, либо подростки. Последний случай в 1912-ом году произошёл. Тогда группа детей из местной гимназии на пикнике в этом лесу отдыхала. И взрослых двое человек с ними было. Тела взрослых обнаружили где-то через неделю в болотах у Поганых Мхов… — А ты откуда столько всего знаешь? — удивлённо спросил Фролов у младшего лейтенанта. — Так бабуля у меня в сельской библиотеке работает… Ну, раньше работала, — поправился он, — да и сейчас частенько девчонкам помогает. А Библиотека у нас с местным архивом объединена — вот по совместительству она еще и архивариусом подрабатывала, — пояснил младлей. — Я все детство с ней этом архиве и библиотеке и провёл. А в архиве пошивки старых, еще дореволюционных газет имеются, так сказать, для истории хранятся. Вот я там про тот случай и прочитал. — Печальная история, — качнул головой капитан гобезопасности, — но и занимательная. А что о более ранних случаях что-нибудь известно? — В общем, ничего особенного — в 1882-ом году примерно в этом же районе пропало семеро крестьянских ребят… — Погоди, а это-то тебе откуда известно? — опешил Фролов, не ожидавший таких подробностей от младшего лейтенанта. — Так оттуда же, товарищ капитан госбезопасности, из архива! — напомнил милиционер. — Помимо прочего, туда еще и метрические книги[1] со всех окрестных церквей после революции свезли! Так там такие древние материалы порой попадаются — закачаешься! Я метрику листал составленную чуть ли не во времена Ивана Грозного! — похвалился младлей, словно в этом была и его личная заслуга. — Надо же! — Вновь покачал головой Лазарь Селивёрстович. — И что же, встречаются и ещё упоминания подобных случаев в этих книгах. — За 1852-ой год я информации не нашел, — вновь поделился милиционер. — Зато в 1822-ом целых два упоминания! — Пропавших без вести ребят отпевали аж в двух церквах соседствующих деревушек. — Товарищ Контролёр, разрешите обратиться! — Пока Фролов точил лясы, наша небольшая команда выбралась из машины на улицу и тоже с интересом послушала экскурс в историю местных деревень. Интересный, поучительный, но весьма печальный. — Обращайтесь, товарищ Чума, — отойдя в сторонку, ответил чекист. — Может, поможем нашим коллегам в поиске ребят? — предложил я капитану госбезопасности. — Вот душа у меня не на месте, Лазарь Селивёрстович, — признался я. — Вообще-то, не положено…– протянул Фролов, впившись в меня взглядом. Без всяких магических примочек было видно, что он и сам бы рад бросится на поиски, но сомневается, будет ли с этого какой-нибудь толк. — А что, есть какие-то дельные мысли? Или… — Или, товарищ Контролёр, — кивнул я. — Есть у меня большое подозрение, что всё это безобразие — часть моего мира… — Неужели магического? — перебив меня, уточнил Лазарь Селивёрстович. — Точно не знаю, но подозрения такие имеются. Ну, сами посудите, кто еще может в этом лесу безобразить на протяжении нескольких сотен лет? Явно злобная нечисть людей губит. — Что хочешь предпринять? — подобрался Фролов. — Ты пойми, если с тобой что-нибудь случиться, мне Хозяин… — Фролов осекся, брякнул лишнего, но переборов себя продолжил: — Мне товарищ Сталин, с товарищами Берией и Судоплатовым голову отвинтят! Вдруг, и вправду злобная нечисть? — Я осторожно, товарищ Контролёр, — пообещал я. — мне бы для начала только оглядеться… — Хорошо, — после небольших раздумий согласился чекист, — а то у меня за ребятишек сердце болит. А представить каково их родителям — просто страшно, — признался он. — И так их отцы и деды на фронте жизней своих не жалеют, а мы их на родине уберечь не смогли! — Сплюньте, товарищ Контролёр! — В шутку произнёс я, но Лазарь Селивёрстович вполне серьёзно три раза сплюнул через левое плечо. — Мало ли, — смущенно проворчал он, — если Бог на Небе имеется, дьявол в Аду и нечисть злобная в лесах — лишним точно не будет. — Не будет, Лазарь Селивёрстович, — не стал я разубеждать чекиста. — Только перебарщивать с суевериями тоже не стоит, — посчитал я своим долгом пердостеречь Фролова, — многие из них и яйца выеденного не стоят. Ну, с этим-то я как раз вам разобраться помогу, — усмехнувшись, добавил я. — И еще: сразу по приезду готовьтесь — надо вас, в конце концов, уже починить… — Да не-е-е, — отчего-то занервничал Фролов, — не спешите, товарищ Чума — сколь лет прожил, подожду еще немного. Вы, главное, проверьте свою ворожбу как следует… А! Вот оно в чем дело! Товарищ капитан государственной безопасности, готовый в любую минуту без тени сомнения отдать собственную жизнь за Родину и законность, за родню и друзей, да и за простых людей тоже — боится, буквально до дрожи в коленях. Боится, что его чаяния, несмотря на все мои обещания, не сбудутся. Он же простой чекист, а не товарищ Сталин. Да, и рожей не вышел — достойных людей в СССР куда больше. И я это отчетливо читал в его мыслях. Хороший он, всё-таки, человек — такому и помочь за счастье. Будешь ты еще у меня, Лазарь Селивёрстович, вприсядку отплясывать. — За меня не беспокойтесь, товарищ капитан госбезопасности, — всё пройдет как по нотам, без сучка, без задоринки! — поспешил успокоить я Лазаря Селивёрстовича. — А сейчас поинтересуйтесь: где конкретно собака потеряла след? Оттуда наши поиски и начнём. Поговорив с милиционером, который даже пометил на карте района, обнаружившейся у Фролова, примерное место, куда служебная собака привела группу поиска. Половину дороги можно было проехать на машине, а вот остальную придётся проделать пешком. Не так уж и много — с десяток километров по лесу. Но для меня это расстояние было совсем незначительным — я собирался воспользоваться подаренным словом лесного хозяина, открывающим чудесную тропинку. Пока Фролов разговаривал с младшим лейтенантом, я успел развернуть свою магическую «поисковую сеть». Ведь если в этом лесном массиве имеется свой леший, то мне стоило бы это знать. Злить могучую нечисть не стоило в любом случае. Однако, если это именно он стоит за всеми этими повторяющимися случаями исчезновения, мне всяко придётся с ним столкнуться на узкой дорожке. Но вот что-то говорило мне, что это дело рук не лесного владыки. Пока мы ехали по раздолбанной грузовиками лесной грунтовке, я не переставал сканировать местность раскинутой во все стороны «сетью». Специально сделал непомерно большие ячейки, чтобы за раз охватить как можно больший квадрат лесного массива. Но, как бы это не показалось странным, никакого отклика от сети не приходило. Словно и не водились в этом лесу всякие чуды-юды — типа лешего, рускалок, да кикимор. Ни-че-го! Вообще никаких магических «отголосков» не уловил, даже на самой грани восприятия. Как, собственно, и потерявшихся в лесу детишек, тоже. Солдаты, прочесывающие лес, имелись. В общем, на первый взгляд, лес был самый обыкновенный, с обычным зверьём и птицами, гадами и насекомыми. Так-то такое положение вещей как раз и считается нормальным — вымирает дивный мир, как мамонты в своё время, причём уже тоже довольно давно. Иногда, правда, сохраняются «раритеты», типа моего злыдня, да дядьки Большака. Но они — лишь исключения, которые обычно подтверждают правило. И с каждым годом таких ископаемых мастодонтов становится всё меньше и меньше. Не знаю, может быть, это и к лучшему. Ведь большая часть этих «волшебных тварей» не пылают любовью к человеческому роду, а, как бы, даже наоборот — питаются людьми, либо живут за их счет. За примером далеко ходить не надо: кем был до встречи со мной братишка Лихорук? Правильно — злобной и мерзкой тварью, на счету которого я даже боюсь себе представить сколько числится жертв. В общем, это неплохо, что подобной нечисти не так уж много и осталось. И сдается мне, что в этом лесу безобразничает кто-то подобный. Хотя, как я не пыжился, словно бреднем просеивая лес ловчей сетью квадрат за квадратом, я не ощутил никакого магического присутствия. Даже злыдень, летающий по лесу бесплотным духом и получивший от меня команду на поиск «собратьев по разуму», телеграфировал мне время от времени, что и его поиски пока не увенчались успехом. Наконец наш автомобиль не смог больше двигаться по лесной дороге, которая превратилась к какое жуткое грязевое месиво. Неподалеку протекал жиденький ручеек, но во время дождей он превращался в небольшую речушку, которая и размывала грунтовку. Проехать тут можно было разве что на высоком грузовике — наша «Эмка»[2] дальше пройти не смогла. — Все, товарищи, приехали! — заявил водитель, вылезая из автомобиля и подходя к большой луже, перегородившей дальнейшую дорогу. — Дальше только ножками идти… — Ну, что ж, выходим, — произнёс я, тоже выбираясь из машины. — Мы вас, наверное, здесь подождем… — словно в чём-то сомневаясь, произнёс Фролов, тоже покинув салон. — С моими ногами далеко не уйти… Десяток километров по лесной пересечённой местности меня доконают, — виновато поморщился он. Для капитана госбезопасности чувствовать себя немощным, было тем еще испытанием. — Берите в помощь Студента, товарищ Чума. Бажен Вячеславович, а вы как? — Да я, наверное, с вами останусь — тоже не хочу быть обузой… — ответил профессор Трефилов. — Но, если это необходимо, я готов… — Так, товарищи! — призвал я к вниманию членов своей немногочисленной команды. — До места, где прервался след потерявшихся ребятишек, я вас всех легко доведу! Вы даже устать не успеете… — Как это? — удивился Фролов. — Вы же сказали, что этих… как его? — защелкал пальцами капитан госбезопасности, пытаясь припомнить незнакомый ему ранее термин. — Ну, как из Берлина в Москву? — Это называется портальный переход, товарищ Контролёр, — пришёл ему на помощь профессор. — Да-да, он! — согласно закивал Лазарь Селивёрстович. — Да, портальная печать, преодолевающая любые расстояния, у меня была одна, — подтвердил я. — Но для преодоления не столь протяжённых расстояний, имеются и другие способы. Следуйте за мной. — Я подошел к ближайшим зарослям, пестреющим разноцветьем осенних листьев, и неслышно шепнул «слово», подаренное мне лешим, пытаясь как можно четче представить описанное младлеем место. Мне и самому было интересно понаблюдать, сработает ли это «природное» волшебство при отсутствии в данном лесном массиве своего хозяина. Ведь я до сих пор так и не смог уловить его магии, словно его тут и не было долгое-долгое время. И чтобы вы себе думали? Всё чётко сработало: кусты слегка раздвинулись, открывая чудную дорожку. — Чёрт побери! — не сдержался капитан госбезопасности, выругавшись от избытка чувств. — Ведь не было в этих кустах никакой тропинки? Я видел! Ведь не было же, товарищ Профессор? Студент? — обратился он за помощью к Трефилову и деду. — Не волнуйтесь, товарищ Контролёр, конечно не было, — подтвердил я. — Это — результат моего магического воздействия на реальность. — А как… так… можно?.. Это же не человека вылечить… Или там ускориться, например… — Всё не мог успокоиться Фролов. — Это же… Я даже не знаю, как объяснить… Чтобы эта тропинка появилась, нужно, чтобы кто-то по ней ходил долгое время. А иначе, как бы она появилась? Её тут не было… — начал сумбурно объясняться Лазарь Селивёрстович. — Пойдемте, товарищ капитан госбезопасности, — потянул я за рукав Фролова, — не будем время терять! А по дороге обсудим, если хотите. Я сам не так уж и много об этом знаю, просто использую свой дар и информацию, полученную в наследство от своих предшественников… — Я ступил на тропинку, призывая остальных участников поиска потерявшихся ребятишек последовать моему примеру. — То есть, вы хотите сказать, товарищ Чума, что сами не знаете, как всё это работает? — прихрамывая за мной след в след, произнёс Лазарь Селивёрстович. — Если честно признаться, вы совершенно правы, товарищ Контролёр, — ответил я, не желая кривить душой. — Но я, в отличие от моих закостеневших в своем средневековом неведении коллег по магическому ремеслу, пытаюсь хотя бы в этом разобраться. Изучить вопрос, так сказать, с фундаментальной точки зрения. Чудная тропка, проявившая себя в подмосковном лесу, ничем не отличалась от точно такой же в лесу у Тарасовки: ровная и удобная — идти одно удовольствие. Даже Фролов спокойно ковылял по ней, опираясь на свою трость. А если еще и приведёт куда нужно, будет вообще шикарно. Ведь конечную точку нашего пути я представлял только со слов молодого милиционера, никогда не видев её «вживую». Вот смешно-то будет, если мы выскочим где-нибудь под Рязанью. Однако, я сильно не переживал на этот счет: раз всё работает, вернуться к начальной точке нашего пути проблемой не будет. — Хотите знать, что я думаю об этом, товарищи? — произнес шагающий за Фроловым Бажен Вячеславович. — Конечно, товарищ Профессор! — произнёс я, неторопливо шагая по волшебной тропе. — Мне очень интересно мнение настоящего учёного на этот счет! [1] Метрическая книга (устар.) — реестр, книга для официальной записи актов гражданского состояния (рождений, браков и смертей) в России в период с начала XVIII века (православные метрические книги — не ранее 1722 года) по 1918 год. [2] ГАЗ М-1 (простореч. название: «Эмка») — советский легковой автомобиль, серийно производившийся на Горьковском автомобильном заводе с 1936 по 1942 год. Представляет собой второе поколение легковых машин ГАЗ, является преемником модели ГАЗ-А. Глава 19 Мне действительно было интересно послушать мнение профессора. Ведь находясь на базе НКГБ у нас для обсуждений этого поистине животрепещущего вопроса никогда не хватало времени. То испытания на полигоне, то Бажен Вячеславович занят восстановлением своей машины, а я кучей бумажной волокиты, либо еще чем, не менее важным. Так что выделить свободную минутку, чтобы с толком и расстановкой порассуждать на научно-магические темы, устроить, так сказать, мозговой штурм, у нас, увы, никак не получалось. Нет, все остальные дела и вопросы тоже были очень важны и требовали сиюминутных действий и решений, но самое важное в развитии будущей науки «Магической энергетики» (а в том, что она появится, я ни капли не сомневался) — это закладка самой основы. Фундамента для дальнейших исследований и её развития. — Да-да, — поддержал меня Лазарь Селивёрстович, — мне тоже очень интересно узнать, что же для вас такое магия и наука, товарищ Профессор? — Ну, что ж, товарищи, — ответил Бажен Вячеславович, — давайте разберём этих два, вроде бы, совершенно не совместимых понятия, как магия и наука. Вот вы, товарищ Контролёр, какое отличие видите между ними? — Ну… — слегка задумался капитан госбезопасности, даже сбившись с шага. — Наука — это логика и здравый смысл. А магия — это суеверия и мракобесие… Ну, это я так раньше считал, — поправился Фролов. — До встречи со всем вами… — Ну, что ж, основное отличие магии от науки, как это принято считать в СССР, вы назвали верно: наука основывается на логике, здравом смысле, опытах, гипотезах и теориях, которые имеют подтверждения в качестве доказательств. Доказательства возможны в виде экспериментов с понятным и повторяемым результатом. Также научный подход подразумевает, что должен быть объект для исследования… — Вот-вот, — вставил чекист, — именно это я и хотел сказать! — Магия же, — продолжил профессор, — основывается больше на вере, а, если точнее — на суеверии, поскольку научно доказать существование, например, порчи очень затруднительно. Да и существование самой магической энергии тоже сложно, так сказать, доказать наглядно, поскольку на физическом уровне это не проявляется в возможном для исследования мире. — Вот-вот и я о том же! — вновь поддакнул учёному Фролов. — Как она появилась, эта дорожка, — и он ткнул концом трости в утоптанную землю, — если её раньше вообще не было? — Что ж, товарищи, давайте попробуем порассуждать и об этом, — предложил Бажен Вячеславович, явно зажегшись этой идеей. — Давайте подумаем, отчего магия вполне может существовать в рамках физического мира и при этом не вступать в противоречие с настоящей наукой? — Давайте попробуем, — с сомнением хмыкнул капитан госбезопасности. — Как вы считаете, товарищи, что же общего может быть у физики и магии? — спросил профессор Трефилов, продолжая неспешно шагать по волшебной тропинке лешего. — Кстати, а вы заметили, что шагая на свежем воздухе думается не в пример легче? — неожиданно произнёс он. — Вот с этим согласен на все сто! — ответил Фролов. — Думается легче! Голову, словно свежим ветром прочистило. Так что у них общего, товарищ Профессор? У науки и магии? — А вы сами не догадываетесь, товарищ Контролёр? — Ну, я университетов особо-то не кончал… — произнёс чекист. — Так, в районе семилетки… Ну, и сам интересовался, научно-популярные журналы почитывал… — Вы слышали о таком разделе науки, как квантовая физика, Лазарь Селивёрстович? — спросил Трефилов. — Что-то мельком слышал, и только… — признался Фролов. — А вы, товарищи? — поинтересовался у остальных членов команды профессор. — Тоже слышал лишь краем уха, — честно ответил дед. — Как-то не до того было. — А вы, товарищ Чума? — решил довести опрос до конца Бажен Вячеславович. — Имею представление, — туманно заявил я, но профессор не стал уточнять. — Понятно, — кивнул Трефилов, — значит в дебри квантовой теории мы не будем углубляться… — А почему именно квантовая физика, товарищ Профессор? — задал напрашивающийся вопрос капитан госбезопасности. — Потому что квантовая физика изучает мир на уровне энергии, — ответил Бажен Вячеславович. — Понимаете, товарищи, весь окружающий нас мир состоит из вещества, — словно читая лекцию на кафедре, произнес профессор. — Вещества состоят из молекул. Молекулы — из атомов. Атомы — из нейтронов, протонов и электронов… Вам это известно, товарищ Контролёр? — Конечно, товарищ Профессор! — даже слегка обиделся Фролов. — Вы уж меня совсем тёмным крестьянином не считайте! — Простите великодушно, Лазарь Селивёрстович! Совсем не хотел вас обидеть! — извинился Трефилов. — Да ладно, чего уж там… — Отмахнулся капитан госбезопасности. — Продолжайте, Бажен Вячеславович! — Так вот, составляющие атома в свою очередь состоят из более мелких частиц и скорее всего такое деление продолжается на уровне микромира, где сводится до элементарных частиц, существующих в положении частиц и волн. Так называемый в квантовой физике корпускулярно-волновой дуализм. То есть элементарные частицы в микромире могут быть как частицами, так и волнами, в зависимости от взаимодействия. То есть поток света — это волна, состоящая из ряда фотонов, то есть частиц. Частица ведет себя как волна. Волна же может быть представлена вибрацией и, следовательно, энергией в чистом виде. — Интересно и понятно объясняете, товарищ Профессор! — произнес Фролов. — А что насчет магии? — Магия же, как мне видится, — продолжил Бажен Вячеславович, — проявляемая во множестве направлений, будь то черная-белая-серая, руны, амулеты, печати и еще множество иных её проявлений — не суть… Но объединяющим фактором всего этого разнообразия является именно наличие энергии. Именно энергия дает возможность проводить различные воздействия, именно при помощи энергии идет подзарядка амулетов, энергией лечат целители и так далее… — Точно, вы же теперь специалисты-энергетики! — вспомнив, воскликнул Фролов. — Мне думается, что именно энергия является ключевым фактором работы с магией, и квантовая физика также оперирует с частицами, которые образуют волны в зависимости от взаимодействия, что может выражаться в виде воздействия на окружающие предметы. — Маг же, или специалист-энергетик, — усмехнулся Трефилов, — надо привыкнуть… Так вот, энергетик с помощью дара и набора специальных заклинаний — «печатей» контролирует использование магической энергии для изменения физической реальности окружающего его мира… — Но мне всё равно непонятно, как может меняться мир под действием какой-то энергии? — воскликнул Фролов. — Вот, например, камень, — он пнул носком сапога мелкий булыжник, попавшийся на дорожке, — как он может стать, допустим, куском хлеба? Помните, как в Библии? Когда пришёл Искуситель к Христу и сказал ему: «Если ты сын Бога, вели этим камням стать хлебом»[1]. И даже Иисус не смог этого сделать… — Вы немного неправильно трактуете слова Христа, товарищ Контролёр, — мягко поправил Фролова профессор Трефилов. — Иисус мог, но просто не захотел идти на поводу у Искусителя. Поймите одну вещь, Лазарь Селивёрстович: любая элементарная частица может находиться в разных точках пространства и иметь несколько состояний — любые квантовые состояния и частицы могут быть наложены друг на друга, объединив воздействие… Чекист на секунду даже с шага сбился и мотнул головой, последние пояснения товарища Профессора оказались для него чрезвычайно сложны. И Бажен Вячеславович это понял: — Короче, если совсем в двух словах — всё в этом мире состоит из одних и тех же элементарных частиц! Любой атом имеет в своей структуре ядро, нейроны и электроны. Возможно, и они в свою очередь делятся на еще более мелкие частицы. При этом, расстояние между этими элементами так велико, что атом почти на сотню процентов состоит из пустоты, товарищ Контролёр! Да и мы сами — тоже… — Мы — пустота? — изумился чекист, остановившись на тропинке и обернувшись к профессору Трефилову. Он даже руками похлопал по своему телу, как будто хотел убедиться, что он существует. — Увы и ах, Лазарь Селивёрстович — пустота! И вот из этих фундаментальных частичек — кирпичиков мироздания можно воспроизвести что угодно, просто собрав материю в другую структуру. И даже превратить камень в хлеб… — Обалдеть! — только и сумел произнести Фролов, задумчиво почесав затылок. — Это лишь одна из теорий, Лазарь Селиверстович, — усмехнулся Бажен Вячеславович. — А что, у вас имеется еще? — Выпучил глаза чекист. — Да имеется еще пара-тройка предположений, — ответил профессор. — Знать бы, какое из них верное? — вздохнул он. — Хотя, вполне возможно, что каждое из этих предположений лишь дополняет друг друга, являясь неким неделимым целым. — А можно озвучить еще одну теорию? — попросил капитан госбезопасности, чтобы у меня уже совсем ум за разум зашел. — Извольте, Лазарь Селиверстович! — весело рассмеялся учёный. — Я не буду вас даже спрашивать, известен ли вам такой термин, как квантовая суперпозиция[2]? — И не спрашивайте, товарищ Профессор, — засмеялся в ответ Фролов. — Если можно, то объясните на пальцах, что это за зверь такой, и с чем его едят? — Хорошо, не буду утруждать вас сложными формулировками, — согласился Трефилов, — а просто приведу вам пару примеров суперпозиций… Представьте себе два обычных носка. — Носка? — переспросил удивленный чекист. — Которые носят на ногах? — Да, самые обычные носки, — подтвердил профессор. — Если вы произвольно наденете один из них, допустим, на правую ногу, другой тут же становится левым. Не так ли? — Действительно, — согласился Фролов. — А если я сначала надену левый носок, другой становится правым? — Быстро ухватив суть объяснения, продолжил капитан госбезопасности логическую цепочку. — Верно. Так вот, еще не надетые носки находятся в суперпозиции, поскольку неясно, какой из них будет левым или правым. Уловили? — Да, уловил, профессор! — Радостно кивнул Фролов. Он пошарил в карманах и достал из кармана серебряный гривенник, который всегда таскал с собой «на удачу», хоть и был убеждённым атеистом. — Вот эта монетка, если её подкинуть, тоже окажется в этой вашей суперпозиции? Ведь неизвестно, как она в итоге приземлится — орлом или решкой? Правильно, товарищ Контролёр! Будучи в воздухе и готовая стать в будущем любым возможным вариантом — монетка находится в суперпозиции. Только вы упустили еще один возможный вариант разрешения — она встанет на ребро. А вообще — браво! Вы способный ученик. — Спасибо, товарищ Профессор! Только остался нераскрытым главный вопрос: квантовая физика — это замечательно, но причем здесь магия? — В квантовой физике существует явление[3], которое в упрощенном виде звучит так: наблюдатель самим фактом своего наблюдения выводит объект из суперпозиции, то есть сам факт наблюдения за объектом определяет его свойства… — Б-р-р… — В очередной раз мотнул головой Фролов. — Как-то сложно… — Да? — изумленно вскинул брови Бажен Вячеславович. — Я постарался дать самое простое определение… — Давайте лучше на примере, профессор, — попросил чекист. — У вас это отлично получается, да и мне понятнее… — На примере? — Профессор задумался. — Хорошо. Допустим, колдун насылает порчу на человека. Он представляет множество негативных вещей, которые связаны с конкретным человеком, воздействуя на него с помощью магической энергии. На уровне микромира происходит взаимосвязь частиц, которая порождает энергетическое воздействие на человека, в результате чего тот, например, заболевает, либо излечивается. Изменение одной частицы автоматически вызывает изменение другой частицы, выводя их из суперпозиции… — Так, товарищи дорогие! — Я оборвал этот внезапно вспыхнувший, как лесной пожар, «научный диспут», который грозил затянуться еще на долгое время. Сам уже не рад, что его затеял. — Всё это очень интересно, но… — Я демонстративно бросил взгляд на часы. — Мы здесь не за этим. Перенесем наши научные домыслы на более удобное время. — Согласен! — тут поддержал меня Фролов. — Не ко времени мы все это развезли — дети в опасности! Может быть, нам еще удастся их обнаружить. — Сделаем все возможное и невозможное, товарищ Контролёр! — ответил я, продолжая движение по тропе. — Только давайте поторопимся, может, не всё еще потеряно… — И на этой фразе волшебная тропинка лешего закончилась. — О! — изумлённо воскликнул Фролов, оглядевшись по сторонам. — А мы, кажись, и вправду на месте… Вон овраг! — Он указал рукой. — А вон оно — дерево приметное с дуплом чуть не в полный рост! Но я уже и без товарища капитана госбезопасности понял, что мы на месте — слишком уж полянка была истоптана сапожищами солдат, да милиционеров. Прямо как стадо бегемотов пробежало. Хорошо, если они всё затоптали уже после того, как кинолог с собакой отработал. Иначе в такой каше, действительно, совершенно несложно след потерять. Но у меня было кое-что получше нюха служебной собаки — у меня был братишка Лихорук. Вот с его нюхом никакая собака не сравнится: страх, ужас и паника — его любимое лакомство. Настоящий деликатес. Он его даже за десяток километров почуять сумеет. А ребятишки, что провели ночь в лесу, явно сейчас не в самом лучшем настроении и душевном равновесии находятся. Мысленно связавшись со злыднем, я дал ему ЦУ, на что следует особо обратить внимание в поисках, а не бесцельно прочесывать лесной массив, летая меж деревьев, и выискивая неизвестно кого. Пусть этот лес и не так велик, как вотчина дедки Большака, но и не мал. Лихорук бодро отрапортовал, что всё понял, и принялся методично «вынюхивать» хоть что-то, за что можно зацепиться. К нашей команде братишка старался близко не приближаться, что мои товарищи случайно не переругались. Я запоздало вспомнил, что хотел изготовить для них амулеты, защищающие от вредоносных эманаций сущности злыдня, которые самостоятельно тот унять не мог. Поставив «мысленный крыж»: по возвращении обязательно изготовить защиту от Лихорука для своих товарищей, я принялся искать потерянные следы ребят собственными методами. Я ж ведьмак, как-никак! «Навуходоносор», — шевельнул я губами, и тут же мысленно выругался: «Черт! Когда я уже это тупое слово поменяю? Вот сколько времени уже прошло, а я так и не сподобился? Вот именно — до-хре-на!» В общем, обругав себя для проформы всякими нехорошими словами, я под изумленные взгляды своих спутников достал веду со слова и, присев на поваленную сухую лесину, раскрыл свой колдовской талмуд: — Ну-ка, товарищ Чума, дайка поглядим, как настоящие ведьмы людских потеряшек ищут? Я ведь, действительно, когда мельком пролистывал колдовскую книгу, видел в ней несколько способов, подходящих как для поиска пропавших предметов, так и для поиска людей. Но особо вникать, какая же подготовка для этого требуется тогда не стал. Да и не нужно оно мне было. Но запомнить — запомнил. Не думал, что так скоро мне представится случай, опробовать эту незнакомую волшбу… [1] Евангелие от Матфея 4 стих 3. [2] Квантовая суперпозиция — это фундаментальный принцип квантовой механики, который позволяет частице или квантовой системе находиться в нескольких состояниях одновременно. Это явление является одним из ключевых отличий квантового мира от классического, где объект может находиться только в одном состоянии в данный момент времени. Одним из самых известных экспериментов определения суперпозиции является парадокс кота Шрёдингера. [3] Копенгагенская интерпретация — интерпретация (толкование) квантовой механики, которую сформулировали Нильс Бор и Вернер Гейзенберг во время совместной работы в Копенгагене около 1927 года. Бор и Гейзенберг усовершенствовали вероятностную интерпретацию волновой функции, данную Максом Борном, и попытались ответить на ряд вопросов, возникающих вследствие свойственного квантовой механике корпускулярно-волнового дуализма, в частности на вопрос об измерении. Глава 20 Листая веду, я отбрасывал одно заклинание поиска за другим. Ведь для того, чтобы задействовать эти способы поискам пропавших людей, мне нужны были кое-какие ингредиенты: личные вещи потеряшек, либо их волосы, а еще лучше кровь. То есть для успешного создания заклинания поиска нужен был биологический материал, либо энергетическая составляющая, пропитывающая личные вещи. Причем, чем дольше человек этой вещью не пользовался, тем сильнее снижался шанс получить заданный результат. Следующая порция поисковой волшбы было откинута по причине моей полной к ней неподготовленности. Ибо была она астрологической. Да-да, такой способ поиска людей тоже присутствует. Чтобы его правильно и точно провести необходимо знать не только дату рождения вплоть до часов и минут, но еще и место рождения, чтобы вычислить координаты небесных тел и точек в момент появления на свет. Мало того, нужно еще составить натальную карту[1], определить космограмму, на которую нанести рассчитанные положения планет в домах и знаках зодиака на время рождения. А уже по этим данным сделать расшифровку гороскопа… В общем, вы меня поняли. Таким способом можно найти разве что потерянное время, а не конкретного пропавшего человека. Да и не было у меня ни нужной информации, а тем более желания заниматься подобной хренью. Да я, сука, поседею и состарюсь к тому моменту, когда рассчитаю и сведу воедино все эти «луны в первом доме и меркурии в двенадцатом». Еще один способ, который присутствовал в колдовской книге, и который мне пришлось тоже откинуть — это поиск с помощью гаданий на картах таро[2]. Во-первых, подобных карт у меня в загашнике не было, а во-вторых, слишком способ сомнительный. В общем — «ф топку»! По тому же «пешему направлению» отправились и поисковые способы гадания на костях и кубиках. И от способа поиска по художественному изображению — в веде описывалось заклинание поиска по портретам-картинам, ежели таковые имелись в наличие, но мне думалось, что и фотография сработает не хуже. Однако, изображений потеряшек у меня не имелось. Но я не стал сбрасывать этот способ поиска со счетов — можно будет им воспользоваться, при условии, что ничего путного больше не получиться. А фотки можно и у соответствующих органов запросить — пусть пошукают в домашних альбомах ребят. Но всё эти телодвижения — лишь на крайний случай. Слишком много времени они займут, а у нас, можно сказать, каждая минутка на счету. Вот не знаю отчего, но было у меня такое предчувствие, что действенный способ всё равно найдётся. И он действительно нашелся. Хотя поначалу я его принял за очередную хрень. И как бы вы думали называлась эта мудрёная волшба? Путеводный клубок Бабы Яги, мать его! Судя по описанию в колдовской книге, этот «древнерусский артефакт» был действительно «разработан» одной из самых могучих и известных ведьм древности — Бабой Ягой! Как говориться — раунд! Вот и нашелся один из первых разработчиков печатей. И кто бы мог подумать, что им окажется поистине мифический и легендарный сказочный персонаж — Баба Яга. Интересно, коптит еще старушка небо или отправилась куда поглубже и погорячее? Было бы интересно с ней пообщаться, а то и к работе по созданию новых печатей привлечь. Шучу, конечно… А может, и нет… Но, пока суть да дело, нужно было «сваять» описанный в веде поисковый артефакт. Да еще и из подручных материалов, которых у нас — кот наплакал. А кошачьи слёзы именно для этой волшбы и не нужны. Для начала надо было разжиться хоть какой-нибудь «пряжей». Чтобы, собственно, сделать из неё основу для артефакта — сам клубок. Конечно, можно было соорудить основу и из какого-нибудь лесного мусора, скрутить из засохшей травы, например. Но веда на этот счет «говорила», что точность такого артефакта будет желать лучшего, так же, как и его долговечность. На долговечность мне было, честно говоря, наплевать — изготавливаемый артефакт был одноразового действия. А вот промахнуться на плюс-минус километр, да еще и находясь в незнакомом лесу совершенно не хотелось. Поэтому я поделился «бедой» со своими товарищами и, как бы это не показалось странным, проблема разрешилась в тот же миг. Несмотря на стоявшую жару бабьего лета, вокруг поясницы Лазаря Селивёрстовича был намотан пояс из собачьей шерсти. Да еще и не просто войлочная набивка на ткани, а вязанный. — Осень, — сам ответил на невысказанный вопрос чекист, протягивая мне свой лечебный аксессуар, — поясницу ломает… А я вот поясом спасаюсь — прогревает хорошо… — Вернёмся на базу, товарищ Контролёр, я вами сразу займусь, — пообещал я капитану госбезопасности. — И пояс из собачье шерсти вам больше не понадобится. А сейчас извините, мне его придётся на нить распустить. — На благое дело — не жалко! — Махнул рукой чекист. — Лишь бы эта малость детишек помогла найти. — Постараемся, Лазарь Селивёрстович… — произнёс я, распуская вязанный пояс на длинную нить, которую тут же сматывал в клубок. Кстати, тот факт, что нить была из собачьей шерсти, был отличным вариантом, повышающий поисковую способность артефакта. Ну, так в книжке было написано. Еще лучше для этого подходила нить из шерсти какого-нибудь магического зверя — так она лучше удерживала магическую энергию, которой следовало зарядить изготовленный артефакт. Ну, и сама печать заклинания была довольно сложной в воспроизведении, не каждая, даже относительно опытная ведьма или колдун сумеют её повторить. Вот отчего эти самые поисковые клубки практически не встречались «в природе». А в сказках, насколько я их помнил, лишь сама Баба Яга награждала «особо отличившихся» богатырей, героев, да царевичем, подобным волшебным атрибутом. Дальше, если следовать колдовской инструкции, клубок нужно было поставить «на след». Это касалось только простейших одноразовых конструктов, который я и хотел соорудить, подпитав минимумом энергии. А так-то в веде были варианты покруче — универсальные, реагирующие в поиске на какие-то «эфирные эманации». Им след был не нужен, они прекрасно обходились и без него. Но для их изготовления требовалась куда более сложная процедура, намного протяжённее по времени, и жрущая массу магической энергии. Мне же было достаточно и простенького варианта, собранного на коленке. Осталось только найти хоть один не затоптанный след потерявшихся ребят, и можно будет попробовать. Мысленно позвав Лихорука, я попросил его отыскать этот след — в развоплощенном виде злыдню было доступно куда больше «чувств», нежели нам, пребывающим в своём физическом воплощении. Братишка не замедлил явиться. Быстренько облетев окрестности, он нашел нужный мне нетронутый отпечаток ноги и моментально покинул поляну. Негатив отношений внутри моей группы под действием врожденной магии злыдня мне был абсолютно не нужен. Вот еще одно дело не забыть — изготовить всем защитные обереги, и познакомить уже всех наконец с моим верным братишкой Лихоруком. Ведь слаженность действий в группе зависит от возможностей каждого члена команда. А злыдень на данный момент быль весьма ценным кадром, чтобы просто сбрасывать его со счетов. Да и постоянно держать в отдалении от себя такую могучую нечисть может быть чревато… Нет, я ему всецело доверял, но кто его знает, как он себя поведёт, если в какой-нибудь момент верх над ним возьмёт не разум, а изначальные инстинкты? Я присел над найденным Лихоруком небольшим отпечатком ноги в мягкой и влажноватой лесной земле. Постарался как можно больше захватить его руками, а затем слепить этот земляной ком в этакий «шарик», постоянно вливая в него тонкой струйкой сырую энергию. Вот с этим у меня проблем как раз и не было — выбрасывать из себя энергию полноценным мощным потоком, как в старые добрые времена, у меня до сих пор не получалось. Меридианы хоть и немного окрепли, а основную массу разрывов и повреждений я «починил», струйка силы оставляла желать лучшего. Ну, ничего, с этой проблемой я тоже справлюсь. Сила, окутавшая влажную землю, вынутую из следа, постепенно её подсушивала, заставляя комок сжиматься и уменьшаться в размерах. Вскоре от него остался лишь небольшой комочек грязи, спёкшейся под магическим потоком силы. Ну, вот — основа у меня есть. Я достал из кармана моток, получившейся из распущенного пояса товарища Контролёра, и потихоньку обмотал шерстяной нитью то, что осталось от найденного следа. Полюбовавшись на творение собственных рук, я приступил к самому сложному моменту во всей этой операции — наложению на артефакт магической печати. Поскольку она была довольно сложной, я попросил своих товарищей не мешать. Иначе, если печать выйдет «кривой» — вся работа пойдет насмарку. Действовал я неспешно, аккуратно и внимательно, постоянно сверяясь с приведенным в колдовской книге конструктом заклинания. И скажу без ложной скромности — у меня отлично получилось! Правда я взмок, как мышь, да и устал основательно. Я так не уставал, когда потчевал фрицев кровавой дрисней. А здесь запредельная концентрация просто вытягивала из меня все силы. Не магические, а чисто физические. Но это поселившееся в теле недомогание легко устранялось другим способом — задействованной внутри моего организма целительской печатью, не требующей вывода энергии вовне. Поэтому через несколько мгновений я был бодр, свеж и готов к новым свершениям. Ну что, понеслась душа в рай? Я бросил клубок на землю и негромко произнёс: — Ищи, родной! Мои товарищи сгрудились вокруг неподвижно лежащего на земле артефакта, буквально поедая магическое изделие глазами. В голове каждого из них я без всякого труда читал один и тот же вопрос: получится или нет? Я был уверен, что получится, ведь я всё правильно сделал — четко по инструкции в веде. И меня колдовская книга еще ни разу не подводила. Не должна была подвести и на этот раз, но… Клубок лежал на земле и не подавал никаких признаков «жизни». Неужели я где-то напутал в заклинании? Да не-е: вариант-то был самый простой, одноразовый и «заточенный» на поиск одного единственного человека, того, из чьего следа я вынул землю. Так что не мог я так глупо ошибиться, ведь каждую черточку, каждую руну и формулу в печати выверял. Пока я раскидывал мозгами, почему рук моих творение не желает работать, клубок неожиданно покачнулся. Затем медленно, словно чего-то боялся, обернулся вокруг своей оси. Затем покачался еще, переваливаясь с боку на бок, как детская игрушка под названием неваляшка. Затем еще оборот вокруг оси и очередное покачивание. Затем клубок нарезал небольшой кружок по полянке, прокатившись едва ли не по нашим ногам. Затем вновь замер на прежнем месте. — Чего это он? — спросил меня профессор, с интересом наблюдая за хаотическими на первый взгляд движениями клубка. Хотя не такими уж и хаотическими, какая-то логика в движениях артефакта всё же была. — Не знаю? — пожав плечами, признался я. — Первый раз такую магию применяю. Раньше как-то не приходилось… — Так он же это… — воскликнул чекист. — Он же настраивается, похоже… А ведь Лазарь Селивёрстович, скорее всего, прав! Ведь должен же клубок для начала с направлением движения определиться каким-то образом? Должен… Додумать эту мысль я не успел, как волшебный клубочек подпрыгнул на месте несколько раз, словно был не шерстяным, а резиновым мячиком. После чего он упал на землю и неспешно покатился куда-то в лес. Никто из нас даже не подумал отправиться вслед за ним, думая, что это очередная «настройка». Но не тут-то было: откатившись подальше, но оставаясь в пределах видимости, клубок остановился. — Может это… — вновь глубокомысленно выдал Фролов. — Он уже всё — настроился клубочек? После этих слов чекиста, клубок вновь запрыгал на месте как мячик, как будто понял, что тот произнес. Никогда бы не подумал, что артефакт может реагировать на человеческую речь подобным образом. Вот выдерну в столицу Глашу, так мы с ней засядем и «поколдуем» над структурой этой печати… С таким серьёзным вопросом необходимо разобраться во чтобы-то ни стало! А вдруг действительно в заклинание «вшито» что-то наподобие современного искусственного интеллекта из моего времени. И если это так… Ладно, не буду гадать и тешить себя фантастическими надеждами. Сейчас надо ребятишек спасать! — Похоже, что настроился, — произнёс я. — За мной, товарищи! И мы побежали… Ну, как побежали, быстро пошли… Даже не так — пошли, подстраиваясь под хромающий шаг Лазаря Селивёрстовича, хотя он и просил, чтобы мы его оставили на поляне. Надо будет поскорее его починить… Вы хотите спросить, а зачем я вообще его взял? Потому что он единственный человек в нашем небольшом отряде. Все остальные — ведьмаки. Пусть и «недоделанные» — так сказать «ведьмаки из машины», но тем не менее — они сейчас считаются одарёнными. А степень доверия руководства (хоть я кое-кого и вылечил) — штука весьма условная. И мы для обычных людей, практически как «неизведанная и новая форма жизни» — следующая ступень развития человечества. Так что взять в подстраховку «свидетеля» из обычных людей я посчитал весьма необходимым и разумным действием. И он еще и из органов, как-никак. Да и чин не маленький. В НКВД капитан равен подполковнику в обычных войсках. Да и в мозги товарищей Сталина, Берии и Судоплатова я тоже мельком заглянул… Так-то! Доверяй, но проверяй — как было основным правилом, так и осталось. В общем, так потихоньку и шлепали по лесу с хромающим товарищем Контролёром. Прошли совсем ничего, когда на попавшейся по пути очередной лесной прогалине, волшебный клубок начал вдруг рыскать из стороны в сторону, словно его «внутренний навигатор» неожиданно сбился. Артефакт нарезал по свободной от деревьев земли круг, затем еще один и еще один. Причем, «сбивался» с пути и шёл «по кругу» он примерно на одном и том же месте. Как будто что-то ему мешало… — Интересно-интересно… — задумчиво произнёс я, переключаясь на магическое зрение. Но к моему несказанному разочарованию, я ничего интересного не увидел. Обычный лес, обычные деревья, обычные кусты и трава. И никакой магии, кроме моего зациклившегося клубка. В чем же тут подвох? Или, всё-таки, где-то я напортачил при его изготовлении? Я уже хотел отвернуться и выключить магическое зрение, когда клубок вновь подкатился к тому месту, где происходил сбой в его работе. И едва он достиг той невидимой линии, поисковая печать, заключенная в его сердцевине неожиданно «потухла» словно начисто лишилась магической энергии, либо что-то существенно на неё повлияло. Клубочек уже привычно «отвалил» в сторону, немного прокатился по прогалине, когда печать вновь вспыхнула, а «навигатор» вновь заработал. Артефакт технично развернулся и вновь покатил к той же точке. Я дождался момента, запомнил точное место, где с моим артефактом происходила необъяснимая пока аномалия, и скомандовал клубочку «замри», когда он откатился в сторонку. Сам же я неторопливо и аккуратно начал приближаться к месту, которое запомнил. Вот и слегка примятая трава, где мой клубок сбивался с курса. Как бы бы мне понять, что так на него влияет? Ведь даже в магическом зрении я не заметил никакого энергетического излучения, которое неминуемо появляется при использовании магии… У меня даже голова разболелась, настолько внимательно я изучал окружающее пространство. Но, как и прежде, я не нашел ничего. Я прошёл вперёд, дальше того места, где разворачивало клубок — ничего! Вернулся назад — тоже… Неужели я с этим поиском тоже потерплю полное фиаско? Так, а если я не сам тут буду ходить, а пошлю кого-нибудь… Например, дедулю. — Вань, — попросил я его, — пройдись, пожалуйста туда-сюда. А я посмотрю… Я так впился глазами в фигуру деда, что они у меня едва не вытекли от напряжения. Но в момент пересечения дедом условной линии, по которой пролегала аномалия, я увидел… Увидел, черт подери, как буквально на мгновение тонюсенькой изломанной полоской, не толще человеческого волоса, моргнула линия, чудовищно искажающее пространство! [1] Натальная карта — это индивидуальный гороскоп рождения человека, который строится на время и место рождения человека. Такой гороскоп описывает кармическую судьбу человека, а также склонности и возможности определенных обстоятельств жизненного пути. [2] Карты таро — колода карт, используемая с середины XIV века в различных частях Европы для карточных игр (итальянский tarocchi, французский tarot и австрийский Konigrufen), во многие из которых играют и сегодня. С конца XVIII века карты таро стали использоваться и для гадания. Глава 21 С таким странным колдовством я еще ни разу не встречался. А ведь и заметить эту магическую аномалию, не излучающую остаточные эманации силы, а совсем наоборот — поглощающую их, практически невозможно! Я подошел к линии искажения и разлил вокруг неё небольшое количество сырой силы, которая была мгновенно поглощена. И именно в момент поглощения та самая «полоска» искажения пространства вновь стала видна. Ненадолго, буквально на какие-то мгновения, но я её увидел магическим зрением и попытался рассмотреть, что же находится внутри этого хитровымудренного пространственного колдовства. То, что эта «полоска» является своеобразным входом-порталом в некую «заповедную» область леса, закрытую для всех остальных, я уже худо-бедно разобрался. Похоже, что наши потерянные ребятишки сейчас находятся именно там — за этой чертой. Вот только как туда попасть? Я вновь подпитал «вход» в закрытую область малой толикой магии, чтобы видеть границу перехода, сделал шаг вперед, пытаясь просочиться «на ту сторону». Но, нет — у меня ничего не получилось. Я остался там же, где и стоял, так и не проникнув в закрытую магией область леса. К тому же, как мне показалось, и без того еле видимая полоска постепенно становилась все незаметнее. Как будто прореха в пространстве «зарастала» сама собой. Возможно, в этом и заключался ответ на вопрос: почему же люди здесь пропадали только раз в тридцать лет? По неизвестной причине этот переход открывался один раз в этом временном промежутке. И какая-то древняя и голодная тварь, проникая в наш мир сквозь этот разлом, устраивала себе настоящий «праздник живота». Непонятно только, почему она использовала именно детей, а взрослыми брезговала? Ведь находили же в болотах тела пропавших взрослых. Детей же не находили никогда. Веда здесь мне ничем помочь не могла, так же, как и записи старины Афанасия. То ли не встречался он никогда с такой напастью, то ли просто умолчал, посчитав подобную информацию не важной для своих потомков. Гадать насчет причин никакого смысл не было — зря только время потеряю. Но и в голову ничего не приходило… Хотя, ведь у меня же есть братишка Лихорук. Он тоже еще та древняя и опасная тварь. Может быть, ему что-нибудь известно о подобной магии? Или слышал, хотя бы краем уха, как её готовить. Злыдень объявился рядом со мной, едва я его мысленно позвал. Видимо, болтался где-то рядом в виде бесплотного духа. — Видел когда-нибудь подобную ворожбу, братишка Лихорук? — без лишних предисловий поинтересовался я у злыдня, продолжающего оставаться в образе бесплотного духа. — Х-х-де, п-пратиш-шка Ш-шума? — в том же «мысленном диапазоне» ответил мой одноглазый соратник. — Не ф-фидит Лих-хорук ниш-шех-хо… — Да вот же… — Я подпитал разлом сырой силой, чтобы он проявился хотя бы на секунду. — Уф-фух-х! — Злыдень даже разродился каким-то эмоциональным восклицанием, которого я от него никогда не слышал. И это могло означать лишь крайнюю степень удивления моего одноглазого братишки. — Даф-фненько Лих-хорук такой ф-форош-шп-пы не ф-фс-стреш-шал! — И что это, по-твоему? — поинтересовался я. — Когда-то давным-давно мес-стный лес-сной х-хос-сяин с-с-сатош-шил с-сдес-сь могуш-шую неш-шить, — прошелестел Лихорук. — Я с-срас-су не уш-шуял, но с-сейш-шас-с рас-собралс-ся, — пояснил он. — Так это тюрьма, братишка? — Да, — подтвердил Лихорук, — мес-сто с-сатош-шения… С-со мной мох-хло п-пыть такш-ше… А ведь и правда — Лихорук в свое время тоже пережил подобное заточение. И тоже с участием лешего из Тарасовского леса. Я вспомнил нашу первую встречу с братишкой, когда только моё желание выжить попутно спасло и еще зловредную нечисть. Я слил в него остатки едва не разорвавшей меня магии. Чем, собственно, и помог ему освободиться от заклятия, связывающего злобную нечисть «по рукам и ногам». Но, если рассуждать честь по чести, то заключение (если невозможно уничтожить) и истребление настолько мерзких тварей, как мой одноглазый соратник, причиняющий вред простакам даже одним лишь своим присутствием — мера, хоть и вынужденная, но весьма и весьма оправданная. Ведь мы, люди, для таких злыдней не более, чем вкусная и здоровая пища. Вот только еще сочувствия к неведомой твари из Подмосковного леса со стороны злыдня мне не хватало. Хотя, может я зря переживаю? Где сочувствие, а где Лихорук? Это совершенно несовместимое понятия с его натурой — я это сразу осознал, лишь мельком прикоснувшись к его разуму. Однако, за всё время, проведенное со мной, Лихорук многому научился. Научился даже сопереживать мне и близким мне людям. Он очень привязался ко мне, как, впрочем, и я к нему. Хочешь, не хочешь, а надо признать, что спас мне жизнь! И был готов разменять её на свою собственную! Вот только эта самоотверженность распространялась на меня лично, на мою семью, и я надеюсь, что распространится на моих друзей и боевых товарищей. Но страдать по абсолютно чужим людям и незнакомым тварям — эта «сказка» не про моего братишку. Он схарчит любого, буде подвернётся такая возможность, не моргнув своим единственным глазом. Ведь это его сущность. Без этого он просто не сможет жить. Но, надеюсь, я смогу ему объяснить, кого жрать можно, а кого нельзя… — Слушай, дружище, а ты случайно не знаешь, как нам туда попасть? — спросил я. Раз Лихоруку известно о таких вот «древних тюрьмах особого режима», может быть он подскажет и покажет пути проникновения за магическую черту. А то мне самому никак не удаётся обнаружить лазейку. — С-сейш-шас-с п-попроп-пую… — Прошипел как проколотый воздушный шарик Лихорук и, размазавшись в воздухе полосой невидимого обычным глазом тумана, полностью «всосался» в пространственную аномалию. — Полуш-шилос-с-сь, — донесся до меня его мысленный голос — наша с ним магическая связь нисколько не пострадала после его перехода на ту сторону. Такое ощущение, что он до сих пор находится где-то рядом. — И что там, братишка Лихорук? — взволнованно спросил я его. — Тош-ше лес-с-с, пратиш-шка Ш-шума, — вернул мне ответную «любезность» злыдень. — Только волш-шеп-пный. — Пойдёшь налево — просто лес, пойдёшь направо — тоже лес. Но если ты в дупло полез, перед тобой волшебный лес! — задумчиво произнес я вслух, вспомнив отчего-то цитату из старого детского фильма-сказки[1], который в этом времени еще не был снят. Хотя, если Википедия не привирала, писатель Евгений Шварц уже придумал[2] эту забавную и поучительную историю. А здесь всё было очень похоже, только вместо дупла — для перехода в «волшебный лес» использовался магический пространственный разлом. И тут напрашивается мысль: а не был ли сам товрищ Шварц одарённым? Может быть, где-нибудь в другом лесу и есть подобный переход в дупле дерева. Поспрошать бы… — Что вы сказали, товарищ Чума? — Выдернул меня из задумчивости Фролов, не уловив сути моего «выступления». Да он и при всём желании не смог бы ничего понять. Для этого нужно было бы быть попаданцем из будущего, как я. — Какой ещё волшебный лес? — Самый обыкновенный, товарищ Контролёр, — грустно улыбнулся я. — Вот здесь, прямо на этом месте существует магическая пространственная аномалия, охраняющая некий «замкнутый» кусок лесного массива от чужого проникновения, — несколько сумбурно пояснил я. — Есть подозрение, что наши пропавшие ребята находятся там… — Так надо скорее их оттуда вытаскивать! — Припадая на одну ногу, быстро, как мог, заковылял ко мне чекист. Да и остальные за ним подтянулись. — Рад бы, товарищи… — Виновато развёл я руками. — Да только проход на ту сторону практически закрылся… — Надо его открыть! Срочно! — сверкая глазами, воскликнул Лазарь Селивёрстович. — Если нужно, я готов ко всему… Я слышал, — сипло дыша, произнес он, — что ведьмы практикуют магию крови… И она самая сильная… Сцедите у меня хоть всю кровь, но спасите детей, товарищ Чума! Спасите! — Фролов схватил меня за грудки и сильно встряхнул. — Делайте же что-нибудь! Это же дети!!! А то я этого не понимал. И от осознания, что с ними там может случится самое ужасное, а я ничем не могу помочь, мне становилось не по себе. Нет! Я срочно должен что-то придумать! Что-то… — П-пратиш-шка Ш-шума? — мысленно окликнул меня злыдень. — Лих-хорук мошет потес-с-снитс-с-ся… — Что ты сказал? — забывшись, я заорал в полный голос. — Я сказал, — думая, что это я ему, одернул дрожащие руки от моей гимнастерки товарищ Фролов, — это же дети… Дети, — с горечью в голосе повторил он. — Извините, товарищ Чума… Я сейчас сам не свой… И я реально прочувствовал на своей шкуре все его эмоции. Приятного, честно признаюсь, было мало. Мне и своих чувств хватало с лихвой, а тут еще и чужими захлестнуло так, что хоть караул кричи… Вот Фролов и кричал, пусть и мысленно. А его душа вообще умывалась самыми натуральными кровавыми слезами, рыдала, и никак не могла остановиться. — Это я не вам, товарищ Контролёр… — хрипло произнес я, стараясь привести свои мысли и чувства в порядок. После того, как меня захлестнуло эмоциями чекиста-инвалида, я даже мысленную связь со злыднем потерял. А она у нас, на минуточку, магическая, да еще и неразрушимая! — А кому? — опешил Фролов, переглянувшись с профессором и дедом. Ну, да, непохоже, что я это брякнул кому-нибудь из них. — Есть в нашей команде еще один… верный товарищ… — произнёс я, пока решив не открывать истинной сущности злобного духа. — Просто вы с ним еще незнакомы, но он незримо присутствовал в нашем противостоянии с фашистским упырём в Берлине… И, ни много, ни мало — спас мне жизнь. Я вас с ним скоро познакомлю… А сейчас я лягу на землю и закрою глаза… Возможно, стану похожим на мертвеца… Но вы меня не трогайте — так надо. Объясню позже… — Я улегся спиной прямо на землю возле самого разлома и закрыл глаза. Я понял, о чём мне пытался втолковать злыдень. Нам уже приходилось вместе толкаться в его теле. И, в принципе, мы прекрасно разобрались с этим неудобством. Похоже, что мой одноглазый братишка уже воплотился «за чертой», и я стремительно скользнул к нему своим сознанием, освобождённым от телесных оков. Наша с ним связь работала как часики, и никакая «граница» ей не стала помехой. Прошли буквально какие-то мгновения, и я из кромешной темноты «вывалился» прямиком в заповедный волшебный лес, как его обозвал Лихорук. Приспособиться к одноглазому монокулярному зрению было делом техники, ко всему тому я уже получил необходимый опыт во время предыдущего посещения тушки злыдня. Ну, что сказать — передо мной тоже расстилался лес. Вот только он даже на первый взгляд был совершенно не таким, как по ту сторону «разлома», где сейчас мирно отдыхало на желтеющей осенней травке моё расслабленное тело. Это был мрачный, черный и абсолютно мертвый лес, с расстилающимся над ним низким грозовым небом. Однако, несмотря на кажущуюся близость дождя, из угрюмых туч на землю не пролилось ни капли влаги. И, судя по состоянию почвы, превратившейся в серую пыль, взлетающую в воздух при каждом шаге, дождя здесь не видели лет сто, если не больше. А может быть, его не было с тех самых времен, как была создана эта необычная во всех смыслах тюрьма. Знать бы еще, что за тварь сюда сослали на вечное поселение? Я (а вернее Лихорук, но я это отчетливо ощутил, как будто сделал это сам) шумно втянул расширившимися ноздрями стылый воздух, почувствовав витающую в воздухе приторную сладость разложения. Отчего вся округа провоняла мертвечиной в такой сухой атмосфере, уже давно лишённой влаги, я не представлял. За тридцать-то лет, прошедших с момента последнего открытия этой дыры, любые останки уже давно бы мумифицировались. А свежих трупов, я на это надеялся, еще не успело образоваться. Да и пропасть бы они так быстро не успели, если, конечно, ход времени в этом закапсулировавшемся мирке совпадает с внешним. Но ни мертвый лес, ни иссохшая земля, ни разлитая в окружающем воздухе мертвецкая вонь не могли изумить меня настолько, насколько это сделал возвышающийся прямо передо мной гигантский земляной курган, поросший, как и всё остальное в округе черными мертвыми деревьями, кривыми и ужасающими на вид, словно изломанными какой-то болезнью. Так оно в принципе и было — весь этот мертвый кусочек изолированного пространства был болен… Болен болезнью от которой нет лекарства. И эта болезнь называется смерть. Курган был огромен, я даже затруднялся определить насколько — его вершина скрывалась где-то за пеленой аспидно-черных туч, застилающих всё небо. Эта земля, похоже, не видела солнечного света еще дольше, чем не видела дождя. Я попытался прикинуть, сколько же труда и человеческих ресурсов нужно было вбухать в эту земляную усыпальницу, чтобы она стала похожа на огромный естественный холм? А ведь он своими размерами не уступал, а скорее превосходил виденные мною в Египте огромные каменные усыпальницы фараонов. Чем-то этот курган напоминал китайские земляные усыпальницы, подобных гробнице первого китайского императора Цинь Шихуанди. Мне доводилось бывать в долине самых больших курганов на земном шаре. Это в Турции в нескольких километрах к северу от древнего города Сарды на обширном плато, которое носит название — Бинтепе или Тысяча холмов. Там, под гигантскими земляными насыпями, спяли вечным сном правители и аристократия Лидийского царства, могущественного государства в 7–6 вв. до н.э. контролировавшего почти всю Малую Азию. Эти люди держали в страхе приморские города греков, крушили полчища киммерийцев и скифов, бросали вызов великой Персидской империи. Эти курганы больше любых других земляных сооружений на земле, например, курган царя Алиатта[3], о котором упоминал еще сам Геродот. Но курган, возвышающийся передо мной, в разы превосходил их размерами. Что ж это за князёк такой обитал когда-то в будущем Подмосковье, что мог позволить себе такое глобальное место упокоения? И если нам известны великие правители прошлого, увековечившие свои имена возведением усыпальниц поистине титанических размеров, то вот об этой — никому ничего неизвестно. Может быть, потому что все остальные усыпальницы были на виду, а этот курган был скрыт в этом заповедном месте долгие-долгие столетия. Мне стало интересно, когда же его запечатали? Ведь если судить по размерам кургана, то на этом месте в незапамятные времена существовала весьма продвинутая цивилизация, о которой неизвестно официальной науке. Я (Лихорук) вновь втянул ноздрями смрад заповедного мирка и отчетливо почувствовал тонкий и свежий аромат ужаса и отчаяния, доносящегося откуда со стороны кургана, который не смогла забить даже застарелая вонь мертвечины. — Они там, п-пратиш-шка Ш-шума! — Махнул когтистой лапой злыдень. — Пах-хнет ф-фкус-с-сно! [1] «Сказка о потерянном времени» — советский художественный фильм с совмещением живых актёров и анимации, поставленный в 1964 году режиссёром Александром Птушко по мотивам одноимённой сказки Евгения Шварца. [2] Произведение было сочинено в 1940 году в виде устного рассказа и впервые опубликовано в ленинградском детском журнале «Костер». Одна из последующих публикаций — в журнале детской художественной самодеятельности «Затейник», 1948, № 2 (неавторская инсценировка по сказке). В ноябре 1948 года самим Евгением Шварцем была опубликована пьеса в трёх действиях «Сказка о потерянном времени». Пьеса экранизирована в 1964 году. [3] Алиатт (умер в 560 до н.э.) — воинственный лидийский царь, предпоследний из Мермнадов, сын Садиатта, отец Крёза, значительно расширивший пределы своего государства. Его царствование историки относят к 617—560 годам до н.э. Глава 22 Так вот оно как ощущает негативные человеческие эмоции мой братишка злыдень. Ведь я сейчас у него «в голове» и сейчас его чувства — мои чувства. Они полностью дублируются и на меня, ведь мы со злыднем сейчас в одной шкуре. А ведь действительно вкусно пахнет! Особенно вот эти пикантные нотки паники, приправленные ужасом близкой смерти… Тьфу ты, чёрт! Куда-то не туда меня понесло! Так, глядишь, еще и пришепётывать начну, как братка Лихорук: ф-ф-фкус-с-сно! У меня (у него) даже слюна из пасти потекла на впалую грудь. Нужно сейчас же отстраниться от его ощущений, а то они реально сбивают с толка, туманят голову и не дают нормально соображать. Как же он вообще живет с такой чудовищной тягой к негативным человеческим эмоциям? Это вообще жесть какая-то! Словно наркотическая ломка! Но, как бы это не показалось странным, теперь я куда лучше понимал своего братишку и боевого соратника. Не повезло ему уродиться мерзким чудовищем, созданным лишь для того, чтобы причинять людям вред. Хотя, сам Лихорук над этим нисколько не парился — его всё в жизни устраивало. А вот меня — не очень. Ну, ничего, за одноглазым братишкой я сумею присмотреть. Ведь даже сильные яды в малых дозах являются лекарством. Вот под моим руководством и станет злыдень подобным лекарством для нашего несовершенного общества, пораженного многочисленными болезнями. — Ну что, дружище, пойдём, поглядим, кто это здесь безобразничает? — риторически поинтересовался я у нечисти. — Пос-смотрим, п-пратиш-шка Ш-шума, — согласно прошипел злыдень, выдвигаясь в путь. Ориентировался он по «запаху» — эманации страха еще не выветрились из окружающего эфира. Так что мы бодро пошлепали вдоль возвышающегося над нами кургана по пыльной высушенной земле. Я уютно устроился где-то в дальнем уголке сознания злыдня, стараясь не мешаться ему под ногами, и с интересом смотрел на расстилающийся перед нами мертвый и искорёженный лес. — Ш-шуф-ф-с-стф-фуеш-шь, п-пратиш-шка Ш-шума, как с-сдесь пус-сто? — неожиданно поинтересовался Лихорук. — Ты это о чём, старина? — уточнил я. — С-сдес-сь нет ни капли ш-шис-сни! — отозвался злыдень. — Ни капли с-силы. Это мес-сто даф-фно мертф-фо! Оно даш-ше пытаес-ся доп-пратьс-ся и до моей с-силы. А ведь действительно — что-то (я пока так и не понял, «что», и как оно это делает) активно пыталось «присосаться» к резерву моего одноглазого братишки! Словно некое невидимое и неосязаемое «щупальце» пыталось найти лазейку в энергетической защите Лихорука и пополнить свои запасы магии за его счет. Кстати, пока злыдень болтался без моего постоянного пригляда, его опустошённый во время схватки в Берлине резерв несколько пополнился. Значит, успел в тихушку подкормиться, чёртов пройдоха! Оно и понятно, во время войны горе и печаль идут среди людей руку об руку. А для злыдня подобная энергетическая атмосфера — словно манна небесная, её хоть ложкой жуй. Но я надеялся, что существенного вреда он никому не принёс. На этот счет я выдал жесткие ЦУ, чтобы не смел доводить простаков «до ручки». Откусил самую малость энергии, если совсем терпеть невмочь — и уё! Кроха силы тут, кроха там, вот и резерв пополниться. К тому же, перед операцией по освобожденнию Глафиры и Акулины, я собирался подкинуть сил своему одноглазому братишке через нашу магическую связь. Мои духовные каналы до сих пор не позволяли полноценно ей пользоваться, а Лихоруку она лишней не будет. — Да, я тоже это чувствую, братишка , — ответил я злыдню. — Есть предположения, что это может быть? — Умертф-фие … — после небольшой паузы отозвался Лихорук. — Не-ш-шить… С-сильная неш-шить, — еще через мгновение выдал он. — Дреф-фняя… — Умертвие? Нежить? — перевел я его шипение. — Как думаешь, братишка, справимся? — С-сила у нас-с-с ес-с-сть, п-пратиш-шка Ш-шума , — произнес с присвистом Лихорук, словно закипающий чайник. — Пос-смотреть на х-хос-сяна этих-х мес-с-ст нуш-но — там и реш-шим… С-смош-шем ли мы ех-хо одолеть… Вот как он умудряется даже мысленно шепелявить? Ведь мы с ним общаемся без задействования речевого аппарата? А насчет «посмотрим и решим» позиция у меня была одна: если хоть кто-то из ребят жив, я буду драться за него до последней капли крови! Жаль, только, что не своей, а Лихорука. Но я бы и своей не пожалел! — Сможем, братишка! Мы должны его одолеть! Просто обязаны! — воскликнул я. — Ес-сли оп-пяс-саны, с-снаш-шит с-смош-шем, п-пратиш-шка Ш-шума! — просто взял и согласился со мной злыдень. То ли он тоже почувствовал обуревающие меня эмоции, толи передались они ему как-то… Но я знал, что в ответственный момент братишка меня не подведёт и сделает всё возможное для спасения детей! След страха, по всей видимости оставленный группой потерявшихся ребят, все еще вел нас со злыднем по мертвому лесу, некогда состоявшему из могучих елей-великанов. Но на данный момент от них остались только голые ветви, лишенные иголок, да толстые стволы с облезшей местами корой. И тишина в этом мертвом лесу тоже стояла мёртвая: ни птичьего гомона, ни шелеста листвы, ни ветерка. Даже деревья и те не скрипели, словно превращенные в камень. В общем, возникало такое ощущение, что у нас с братишкой слух отказал. Но, нет, легкое шуршание сухой земли под ногами присутствовало. Но эта окружающая нас тишина откровенно нервировала. Хотя мой одноглазый братишка не обращал на неё никакого внимания. Постепенно его непоколебимое спокойствие подействовало и на меня — и я перестал нервничать. По мере продвижения становилось понятно, что дорога, некогда бегущая между вековыми елями, была некогда настоящим дорожным трактом, вымощенным диким камнем. Местами из-под сухой пыли выскакивали на поверхность целые куски этой мостовой, не развалившейся даже по прошествии такого длительного времени, природных катаклизмов и прочих разрушительных воздействий. Либо на совесть сделано, либо с помощью магии… Но магии в этом мирке не осталось даже на понюшку табака. Недаром же какая-то хрень пыталась вытянуть энергию даже из самого Лихорука, который и сам перехватить силёнок на шару далеко не дурак. Так что посмотрим, что там еще за чудо-юдо нашими детками решило полакомиться? Хрен ей на воротник, а не советские пионеры на обед! Потихоньку-помаленьку мы с Лихоруком обогнули курган, выйдя к нему с «обратной» от магического прохода стороны. А вот тут открывшаяся картинка выглядела немного по-другому. Все окружающее пространство было просто завалено разбитыми в хлам деревьями, словно перед курганом схватились не на жизнь, а на смерть два свирепых великана. Потому как раздолбать в щепу вековечные деревья в три (а то и больше) моих обхвата у обычного простака навряд ли получиться. А вот у лешего — вполне. Я вспомнил, как он в мгновение ока мог изменять свой размер — вырастать величиной с самое высокое дерево в лесу. Он и маленьким мог становиться, с мизерную букашку, но это его свойство меня сейчас не сильно интересовало. Но и сила того, кто сумел бы противостоять разгневанному лесному духу, тоже поражала. Ведь он явно сопротивлялся. Жестоко, отчаянно, но, похоже, безрезультатно. Потому и сидел вот уже который век под магическим заточением. Когда-то эта мощеная камнем дорога, по которой мы с братишкой вот уже с полчаса шлепали его когтистыми лапами, загребая пыль, вела прямиком к «парадному входу» в гигантскую усыпальницу, закрывающую своим насыпным куполом весь горизонт. Если он тут, конечно, имелся. Вообще эта пространственная магия — штука весьма и весьма сложная. Я с одной только печатью портала сходу разобраться не успел, хотя и владел недолго. А тут целый кусок мира «в шкатулочку» запрессован, из которой хрен выберисси. Сейчас же, мало того, что дорога местами была завалена размочаленными и переломанными деревьями, некоторые из которых были вырваны с корнем, так она еще и была разбита в хлам, щетинясь вывороченными камнями, словно зубастая пасть какого-то вымершего хтонического чудовища. Однако, похищенных детей вели сюда именно этой дорогой, мы натыкались со злыднем на отпечатки в пыли маленьких подошв. Да и запах страха, он тащил за собой Лихорука, куда лучше всякой собаки-ищейки. Но не только переломанный лес и изуродованная дорога кричали о том, что в этих местах некогда произошла эпическая битва между лесным владыкой и незнамо кем, классифицируемым моим одноглазым братишкой, как нежить-умертвие. Сам курган тоже неслабо пострадал: у него был отсечен словно гигантским мечом неведомого великана изрядный кусок. Часть насыпи обрушилась оползнем, открыв нашим глазам (вернее, единственному глазу злыдня) часть его гигантского чрева. Строительный состав неведомой усыпальницы оказался весьма неоднородным: из земляной насыпи местами виднелась каменная кладка, а местами торчали явно рубленые бревенчатые стены. Для лесной местности, каким в древности было Подмосковье, самый распространённый материал. Сам же курган «в разрезе» выглядел словно слоеный пирог, в котором, где-то внутри, засело это грёбаное умертвие! Что это такое, и с чем его едят я не знал. А веду дергать со слова, находясь вне собственного тела я и вовсе не решался. Хрен его знает, удастся ли запихать её обратно? А бродить с толстым талмудом под мышкой — то еще удовольствие. Ну, разве что нахлобучить им по башке чертового умруна. Но будет ли от этого прок — бабка надвое сказала. Примерно где-то посередине этого циклопического рукотворного холма виднелся «парадный вход», сложенный из массивных каменных плит. Хрен его знает, каким волшебным способом их затащили на такую высоту. Но от подножия кургана все это великолепие смотрелось солидно и монументально. Я бы сказал, что даже солиднее, чем пресловутые египетские пирамиды. Если бы я находился в своём теле, у меня бы от увиденной картинки, наверное бы, по спине мурашки побежали, настолько всё было мрачно и торжественно, хоть в кино снимай. Зрелищность такому фильму была бы точно обеспечена. И вся эта «потусторонняя» хрень находится не где-нибудь у чёрта на куличках, а в нашем родном Подмосковье. Когда-то давным-давно, мне попадалась информация о курганах в Балашихе — так называемых Акатовских курганах[1]. Эту прекрасно сохранившуюся в сосновом лесу прямо на берегу реки Пехорка курганную группу — под сотню групповых и отдельных захоронений, обнаружили советские ученые в семидесятых годах прошлого века. По их предположению, эти захоронения принадлежали племенам кривичей, проживающих в районе реки Пехорки в двенадцатом — тринадцатом веках нашей эры. Однако, я весьма и весьма сомневался, что именно этот курган принадлежит кривичам. На мой неискушенный взгляд, он куда древнее и больше, чем всё, что я мог себе представить. Хотя, имея дело с тёмным миром колдовства, рассуждать об обыденных вещах совершенно не имеет смысла. Может быть, это какой-нибудь главколдун или шаман древнего славянского племени, отгрохал себе такие посмертные апартаменты, а потом взял и не помер окончательно, превратившись в так называемое умертвие. Но это, видать, не понравилось настоящему хозяину здешних мест — лешему, и он постарался навечно законопатить мерзкую нежить в этом заповедном месте. И у него, похоже, всё получилось. Однако, со временем лешего не стало. Отчего-почему, нам не узнать, наверное, никогда. И его крутая волшба тоже стала давать сбои с завидной периодичностью — раз в тридцать лет, если судить по церковным метрикам. Раз в тридцать лет эта тварь, запертая лешим в могильнике, вырывается в наш мир и похищает детей. Но отчего-то она вынуждена все время возвращаться назад, словно её здесь что-то держит. Но спустя еще три десятка лет она вновь выходит на охоту, и всё повторяется вновь. Ведь если бы она могла, она осталась бы в нашем мире — ведь там так много вкусняшек. Ну, что ж, пришла пора прервать её противоестественно существование. К тому же, после стольких лет заточения она должна быть слабой… Хотя, не факт. Но так хотелось надеяться. Я же чувствовал, что магии здесь нет. Эфир пуст и гол, и вытянуть из него хоть эрг силы не выйдет — всё уже вытянуто, высосано и выедено до нас с Лихоруком. Так что будем посмотреть, кто там сидит в этой древней земляной норе? Подъём на курган оказался несколько круче, чем виделось от его подножия, но ловкий злыдень легко перескакивал через поваленные деревья, перегораживающие разрушенную давним «катаклизмом» дорогу, либо проползал под ними. Для него это было как развлечение. Хоть злыдень и был весьма престарелого возраста, но в некоторых моментах он поведением не отличался от семилетнего ребенка. Ну, и ладно — пусть себе тешится. Время от времени нам вновь попадались следы ребят, которых неведомый похититель провел этой же дорогой. Каким образом он вел с собой целую группу школьников и никого не потерял по дороге, мне неведомо. Но по собственно опыту я точно знаю, что это довольно сложная, а зачастую и непосильная задача. Как никак столько лет в школе проработал. Похоже, что без применения магии здесь дело не обошлось. Наконец мы добрались до «парадного» входа в этот поистине циклопический могильник. Вход тоже был под стать самому кургану: широкий, высокий, сложенный из огромных гранитных глыб положенных друг на друга. Одним словом — весьма монументальное сооружение. Но, как и все остальное в округе, входная курганная группа тоже основательно пострадала в произошедшем здесь когда-то противостоянии неких могучих сил. Одна сторона из которых нам была известна — это исчезнувший невесть куда лесной владыка, а вот со второй стороной — нежитью-умруном нам только предстояло познакомиться. Я внимательно осмотрел просевшие и покосившиеся глыбы, кое-где растрескавшиеся и расколовшиеся на кусочки поменьше, а местами и вовсе представляющие собой груду каменных обломков. Но даже несмотря на все эти разрушения вход в курган производил неизгладимое впечатление. Все каменные плиты были покрыты искусной резьбой, а местами, как мне показалось, даже присутствовали надписи на неизвестном языке. Конечно, прочитать их мне не удастся, но, думается, что в них не содержится обычная для мест вечного упокоения информация: кто лежит, чем прославился, да предупреждения могильным ворам, что возмездие их найдет. Сам же проход внутрь кургана перегораживала огромная покосившаяся могильная плита, испещрённая многочисленными знаками, фигурами и рунами «изначального» языка, на котором составлялись все известные мне заклинания. И все это многообразие складывалось в гигантскую по своей заковыристости печать, сложную формулу которой было даже сложно охватить взглядом, а не то что прочитать. Но это не главное: плита плотно перекрывала проход в могильник, не оставляя даже маленькой щелочки, чтобы просочиться внутрь. Развоплотиться, чтобы проникнуть бесплотным духом в курган, пока моё сознание присутствует внутри его тела, Лихорук не мог. Ни он, ни я, не представляли последствий этого действия, да еще и в закрытом мире могильника с неизвестными доселе физико-магическими законами. Однако, неведомый погонщик и группа похищенных детей каким-то образом проникли за эту плиту. Я (Лихорук) упал колени и посмотрел места соприкосновения перекрывающей проход плиты и каменного основания, на котором она была установлена. Так и есть — присутствовали свежие царапины и каменная крошка, а также были растерты в кашу и поломаны растения, что затянули проход в могильник за тридцать прошедших лет. А это могло означать лишь одно — плита могла сдвигаться, открывая проход. Однако, в начертанной в камне печати я не чувствовал ни эрга силы — она была абсолютно пуста. Неожиданно, даже не знаю, что это на меня нашло, мне захотелось похулиганить. Я перехватил управление телом злыдня и, развернувшись ко входу задом несколько раз лягнул каменную плиту пяткой и громко прокричал сакраментальную фразу из «Винни-Пуха»: — Сова, открывай! Медведь пришёл! Естественно, что ничего не произошло, а плита даже не шелохнулась. Но душу-то я отвёл! А что если так? Лихрук понял мой посыл мгновенно и приложил свою широкую ладонь на прохладный камень запорной плиты, подпитывая печать малой толикой магии. Сложный узор печати ярко вспыхнул буквально на мгновение, плита дернулась и скрежетнула по камню, сдвигаясь буквально на чуть-чуть. Но в образовавшийся проход уже можно было протиснуться. — Ну, вот и ладушки! — довольно произнес я, просовывая большую голову Лихорука в образовавшееся отверстие. — Леопольд, выходи! — заорал я в темноту. — Выходи, подлый трус! [1] Акатовская курганная группа (1-я Акатовская курганная группа; XII—XIII вв.) — памятник археологии федерального значения, входит в состав Акатовского археологического комплекса. Находится в смешанном лесном массиве Кучинского лесопарка к северо-западу от квартала Акатово микрорайона Салтыковка (Балашиха, Московская область), на правом берегу речки Горенка, недалеко от её впадения в реку Пехорка (приток реки Москва). Находится на особо охраняемой природной территории «Пехорка». Глава 23 Думаете, кто-нибудь нам с братишкой ответил? Нихрена подобного! То ли кричал я недостаточно громко, то ли слишком глубоко этот ублюдок засел в своем гигантском муравейнике и нас не слышал — не знаю. Но в ответ — тишина. Ладно, мы не гордые — сами придем, раз уж дверь в склеп нам удалось немного распахнуть. Так что, берегись, Леопольд! Мы идем! Мы уже идём… — Ну что, старина, готов к труду и обороне? — по привычке тупо схохмил я, но Лихорук не понял моей бородатой шутки — С-слыдень не люп-пит труд и оборону, п-пратиш-ка Ш-шума, - бесхитростно заявил Лихорук. — С-слыдень люп-пит нападать! С-слыдень люп-пит рф-фать х-хлотку с-суп-пами! С-слыдень люп-пит пить х-хоряш-шую х-хровь и вытягиф-фать с-силу ис-с-с ф-фрагоф-ф! — Вот и отлично, дружище! — настраивая себя на боевой лад, излишне оптимистично заявил я. — Всё это я тебе обещаю… разве что кроме горячей крови — мне отчего-то кажется, что у протухших умрунов её не бывает. Поехали, братишка! — Была бы у меня собственная рука, я бы обязательно ободряюще хлопнул злыдня по плечу. Но хлопать самого себя как-то тупо. Лихорук аккуратно, просунул свою непомерно большую башку в образовавшуюся щель между «косяком» и «створкой», стараясь не застрять в узком проходе. Ну, а раз голова прошла — всё остальное пролезло со свистом, даже напрягаться не пришлось. И вот мы стоим с братишкой в самом начале большого темного коридора, который постепенно понижаясь, уходит куда-то в полнейший мрак. На моё счастье я находился в теле злыдня, смотрящего на мир своим единственным глазом, которому темнота была абсолютно не помеха. Он видел в темноте еще лучше, чем при свете солнца, поскольку тварь он тёмная, ночная. Я мог смотреть на мир и своим магическим зрением, которому тоже темнота не помеха. Но выглядело всё окружающее несколько необычно, словно тепловое видение инопланетянина из фильма «Хищник», которого замочил Железный Арни, так что со зрением одноглазого братишки было мне куда привычнее и спокойней. Коридор представлял собой некую трапециевидную конструкцию, сужающуюся от пола к потолку и сплошь облицованную гладким обработанным камнем. «Наскальная живопись» в картинках здесь тоже присутствовала и, похоже, повествовала о славном героическом прошлом того перца, что отгрохал себе посреди подмосковного леса небольшой персональный могильничек, хрен его знает на сколько гектаров. Прямо настоящий нежилой комплекс — «умрувейник», черт его подери! Мельком взглянув на пробегающие мимо меня изображения, я понял, что ничего из ряда вон выходящего хозяин кургана не совершил. Он точно так же, как и все остальные цари, каганы-ханы, императоры и остальные потрясатели вселенных, с превеликой радостью и удовольствие кошмарил простых смертных. За счет чего и состояние нажил, и земли, и посмертную недвижимость отгрохал, дорого-богато посмотреть. Чтобы, так сказать, долго помнили терпилы почившего властелина и нервно икали, вспоминая его «добрым словом» и после смерти. А этот жук, похоже, что и сдохнув, продолжал кошмарить своих бывших подданных, вылезая по ночам из своего люксового могильника. А дальше либо уставшие люди принесёнными жертвами и мольбой как-то уломали лесного владыку вступиться за них, либо он сам возмутился беззаконием, что творила нежить на его исконных землях — вот и схлестнулись в противоборстве две могучие силы: живая и мёртвая… И, похоже, что леший в этом противостоянии взял верх, и запечатал хозяина могильника в этом замкнутом пространстве. И, судя по волшебной лесной тропинке, доставшейся мне в подарок, с пространственной магией у леших было всё в порядке. Ну, в общем, топали мы с братишкой потихонечку по громадному тёмному коридору, развлекаясь разглядыванием весёлых картинок о безбедной жизни нашего, пока еще неизвестного хозяина подземелья. До сей поры прогулка выходила необременительной, даже развлекательной и слегка поучительной — словно на экскурсии побывал. Правда, дикарём без экскурсовода. Но, как оно там будет дальше — хрен его знает? Коридор неожиданно изогнулся под прямым углом, а после и вовсе раздвоился. В какой отворот идти, нам размышлять не приходилось — Лихорук до сих пор ощущал сладкий для него аромат ужаса, прошедших здесь детей. Поэтому мы спокойно проследовали в правый коридор, который по сравнению с центральным уже был несколько меньших размеров и отделан не камнем, а деревом — потемневшими от времени толстыми лиственничными бревнами. Довольно часто, через каждые десять шагов, в стенах попадались ниши, в которых стояли какие-то расписные и большие, чуть не в человеческий рост, глиняные сосуды-кувшины. Даже не заглядывая внутрь, я знал, что в них расположено — «волшебный нюх» братишки Лихорука легко вычленял из многообразия запахов легкий тлетворный аромат смерти, хотя содержанию этих кувшинов не одна сотня, а то тысячелетие! Да-да, друзья, мы же в могильнике. И в кувшинах этих, соответственно, не какая-нибудь там еда или вино — там старые добрые и сухие мертвяки. Существовал у многих древних и не очень культур кувшинный способ[1] захоронения умерших. Я убедился в правильности своих мыслей, когда на нашем пути попалось два расколотых кувшина, внутри которых покоились останки каких-то людей. Воинов, по всей видимости, так как среди костей виднелись сотлевшие и поеденные коррозией остатки примитивных доспехов и грубого вооружения. Похоже, неслабо тряхнуло весь этот могильный холмик, раз уж попадали и раскололись такие толстостенные кувшины. Хоть я не был спецом по древним захоронениям, останки воинов, содержащихся в кувшинах, явно не принадлежали военной элите того, хрен его знает когда сгинувшего в веках мира, даже не оставившего о себе воспоминаний. Слишком уж неказистой была снаряга, да и никаких драгоценностей и в помине не было. Обычные солдаты, оставленные на первых подступах охранять покой отъехавшего на тот свет господина. Обыкновенное «пушечное мясо», как при жизни, так и после неё. Интресно, а если бы магия этого умруна еще действовала, то эти скелетоны выскочили бы нам навстречу, как в «Дьябло»[2]? Ох, и любил я рубиться в эту компьютерную игрушку в середине 90-х, когда был молод. Наконец унылый псевдо-русско-бревенчатый коридор закончился, вновь разбежавшись в разные стороны, но уже на три «рукава». Два крайних представляли собой точно такие же бревенчатые переходы, как тот из которого я только что выбрался, а вот посередине между ними размещалась довольно широкая лестница, по которой спокойно пройдут рядом пара здоровяков и не будут толкаться плечами. На массивных тесанных ступенях, припорошенных пылью, я заметил следы детских ног — значит, нам туда. Но меня до сих пор тревожил один единственный вопрос: за все время нашего путешествия с братишкой по закоулкам этого замкнутого мирка, мы не разу не встретили следов похитителя. Он что, тоже нематериальный дух? Или он может таковым становиться, как и злыдень? Ладно, нам еще предстоит в этом разобраться… Я (Лихорук) зацепился своей когтистой лапой за резные деревянные балясины, выполненные с несомненным изяществом и нисколько не пострадавшие от неумолимого времени — воздух в этой земляной усыпальнице был на редкость сухим и свежим. Это если не считать запаха тлена и разложения, преследующего нас с братишкой всю дорогу. Хотя, как мне казалось, эта вонь воспринималась Лихоруком именно как «привкус» магии обитающего здесь умруна. Обычным «человеческим» обонянием эту вонь почувствовать было бы невозможно. Только пыльный запах прошедших веков и тысячелетий, не более. Но выделить, когда у моего одноглазого соратника работает магическое обоняние, а когда простое, мне было не под силу — слишком уж они «перемешивались». Ну, не человек же он в самом деле, а древняя нечисть и злобный дух. Да и я не очень-то усердствовал, в этом теле я долго существовать не собирался. Побьем гадского супостата, заберём напуганных детишек — и домой в родную и привычную «шкурку». Держаться за перила невысокому, да еще и горбатому существу было неудобно, поэтому прихватывая балясины, мы начали спускаться по лестнице, которая была несколько перекошенной: некоторые пролеты просели, а некоторые наоборот, изогнулись горбом. Видимо неслабо трясло этот мертвечачий муравейник, когда лесной владыка надумал навести здесь свои правила. Но, в принципе, никакой преграды для Лихорука эта лестница не представляла. К тому же мы оба знали, что до нас здесь прошли даже дети, так что спокойно продолжили движение вниз к своей цели. Лестница, к моему удивлению, оказалась довольно внушительной — мы спускались по ней уже довольно длительное время, а конца и края ей не было видно. По всем моим прикидкам, мы уже должны были достигнуть уровня земли, но лестница продолжала уводить нас всё глубже и глубже. Возможно, что мы уже под землей. К моей несказанной радости эта бесконечная лестница все же закончилась. Миновав небольшой и тоже слегка покосившийся бревенчатый коридорчик, мы вышли в каменный зал весьма внушительных размеров. Зал этот был похож на естественную карстовую пещеру. Чем, наверное, и являлся на самом деле. Но заинтересовало меня не это, а количество больших керамических сосудов, которыми он был забит едва ли не до отказа. Часть сосудов была разбита в хлам, часть растрескалась, и из них вывалились большие куски, а часть просто валялась на каменном полу, сохраняя какую-никакую целостность. Ну, что в них находилось, вы уже, наверное, поняли и без моего пространного объяснения. Все они были забиты истлевшими костяками древних воинов. Желтоватые черепушки с гнилыми черными зубами, с остатками сухой кожи на лице, с длинными спутанными волосами, преимущественно светло-рыжего окраса, пялились на меня пустыми глазницами. Местами мне приходилось пробираться, ступая прямо по рассыпанным костями, которые мерзко похрустывали под моими голыми пятками. Ну, не моими конечно, а братишки Лихрука, но ощущал я их сейчас как свои собственные. Немного непривычные ощущения, когда при ходьбе цокаешь по камням большими острыми когтями, да горб слегка давит, как будто неудобный рюкзак, набитый кирпичами, тащишь. А так ничего — жить вполне можно. И, кстати, а нахрена этому главутырку из кургана столько консервированных мертвяков? Он что, себе армию скелетов готовил, как незабвенный китайский император Цинь Шихуанди[3] свою терракотовую гвардию? Но ведь все эти кувшины — были некогда живыми людьми! Не могла же его похоронная команда и наследники после смерти прирезать целую армию? Ведь здесь этих кувшинов не одна тысяча. Или он заранее помещал всех погибших в боях воинов в свою будущую усыпальницу, надеясь, что после смерти они будут служить ему верой и правдой, как и при жизни. Либо он знал какой-то секрет, например, как стопудово поднимать мертвых. И тогда верные своему господину воины, в надежде на бесконечную «жизнь» после смерти господина сами приносили себя в жертву. По свидетельствам многочисленных исторических источников, тот же самый Ши Хуанди панически боялся смерти и даже организовывал дорогостоящие экспедиции по поиску эликсира вечной жизни. Но отчаявшись найти секрет долголетия, император решил пойти другим путем. А именно умереть, но продолжить править, очутившись уже по ту строну жизни. Первоначальным замыслом Цинь Ши Хуанди было захоронение тысяч солдат вместе с ним сразу после собственной смерти. Они должны были быть умерщвлены и похоронены в непосредственной близости от его гробницы и продолжать обеспечивать защиту и его безграничное могущество и по ту сторону жизни. Однако советники императора сумели убедить властителя заменить настоящих людей на их глиняные фигуры. Ши Хуанди согласился — так и появилась его терракотовая гвардия. А вот у нашего похитителя деток, похоже, подобных советников не было, либо они не сумели его переубедить. И вот — тысячи глиняных кувшинов с верной армией оказались с ним в одной гробнице. Но меня постоянно терзал вопрос: откуда в здешних местах взялось столько народу? Ни один исторический источник не упоминает про столь могучую цивилизацию в будущем Подмосковье… Ведь погребальный комплекс китайского императора потребовал совместных усилий 700 тысяч человек! Да и строилась она почти четыре десятка лет! Вот и скажите, пожалуйста, откуда здесь, «в глуши», взялись подобные ресурсы? Либо я чего-то не понимаю, либо эта усыпальница куда древнее, чем древнейшие цивилизации Египта, Месопотамии, да того же Китая, например, о которых известно современной науке. И народу здесь в то время было вдосталь, если они могли спокойно позволить себе прирезать несколько тысяч человек, чтобы только ублажить своего почившего вождя. И ведь эти чуваки, закатанные в кувшины, как какие-нибудь консервы в банки, были воинами! Не крестьянами, не рабами, а высшей кастой этого мира — воинами! И, думается мне, что лучшими из лучших. Других бы не взяли в личную гвардию почившего правителя. Ведь эти солдаты должны были после своей смерти служить вечно этому умруну. В общем, либо я дурак, либо лыжи не едут. Но разгадывать эти загадки я был не намерен — у нас с братишкой совсем другая задача. А над этими вопросами пускай умники из исторического института головы ломают. Если, конечно, когда-нибудь об этом узнают. А они об этом не узнают никогда. Пройдя через «казарму» для умрунов рядового состава и миновав небольшой и тоже, по всей видимости, природный переход, я оказался в следующей пещере. Мне стало понятно, что гигантский могильник был насыпан над «серией» природных карстовых пещер, представляющих собой, как говорят спелеологи, субгоризонтальный лабиринт с очень короткими переходами между ними. Эта пещера тоже оказалась хранилищем, где содержались останки гвардии местного владыки, только уже рангом повыше — какие-никакие, а военачальники. Это явно прослеживалось по оформлению сосудов, которые выглядели богаче, были вычурнее по форме и лепным украшениям, да еще и разукрашены яркими красками, не потускневшими за столько времени. Мало того — пещера изобиловала целой кучей конских костяков в богатой сбруе, остовами каких-то повозок, похожих на боевые колесницы, и целой кучей оружия для конного боя, в основном представленное преимущественно копьями. Хотя мечей, топоров, булав, кистеней и луков тоже хватало. Да я особо и не обращал на эту груду барахла особого внимания — так, мазнул взглядом и пошел себе дальше. [1] Кувшинные погребения — обычай захоронения в кувшинах, который в древности был широко распространен у разных народов. Под кувшинными погребениями подразумевается ингумация, во время которой покойник целиком укладывался в глиняный сосуд разных форм и размеров и таким образом закапывался в землю. Кувшинными погребениями нельзя считать кремационные захоронения в аналогичных сосудах. Этот обычай дал название распространённой в Закавказье с IV века до н.э. по VIII век н.э. культуре кувшинных погребений. [2] Diablo — серия компьютерных игр в жанре Action/RPG, выпускаемая компанией Blizzard Entertainment. Серия состоит из четырёх основных игр: Diablo (1996), Diablo II (2000), Diablo III (2012) и Diablo IV (2023). Diablo является одной из самых успешных серий, выпускаемых Blizzard Entertainment и индустрией компьютерных игр в целом. [3] Цинь Шихуанди (буквально: «великий император Основатель Цинь»), настоящее имя Ин Чжэн (259 до н.э. — 210 до н.э.) — правитель царства Цинь (с 245 года до н.э.), положивший конец двухсотлетней эпохе Воюющих Царств. К 221 году до н.э. он воцарился над единой державой на всей территории Внутреннего Китая и вошёл в историю как создатель и правитель первого централизованного китайского государства. Основанная им династия Цинь, которой он предназначал править Китаем на протяжении 10 тысяч поколений, лишь на несколько лет пережила императора. Терракотовая армия была создана для мавзолея. Вместе с императором было похоронено около восьми тысяч статуй пехотинцев, всадников и боевых колесниц. Глава 24 Как я и предполагал, многочисленные пещеры под курганом оказались природным карстовым лабиринтом, раскинувшим свои «щупальца» во все стороны. И если бы ни нюх Лихорука, четко ведущий нас по следу пропавших детишек, здесь можно было основательно заплутать. Из каждой последовательно пройденной нами пещеры открывались порой до нескольких шахт-проходов, ведущих в другие пещеры, расположенные то выше, то ниже, а из них в следующие, и так далее. Я даже пытался раскидывать свою магическую сеть, но даже с её помощью разобраться в хитросплетении многочисленных переходов было нереально. К тому же она очень быстро развеялась, поглощенная эфиром уже давно лишённым магической энергии. Так что мы, оставив любые попытки разобраться с лабиринтом, четко и ровно шли с братишкой по взятому следу, погружаясь всё глубже и глубже под землю. Вот ведь как окопался, грёбаный утырок — все ноги собьешь, пока доберёшься! Временами мы проходили мимо разрушившихся смертельных ловушек, типа падающих в пропасть каменных плит, выскакивающих из стен мечей и копий, стрел с ядом и прочих подленьких приспособ, рассчитанных на могильных воров. Когда курган хорошенько тряхнуло, основная масса этих механических ловушек, настороженных на убийство, сработала. А те, что запитывались от магии — разрядились. В этом мире магии совершенно не было. Я бы даже сказал, что здешний эфир по содержанию в нем магии был со знаком минус — все время старался пополнить свои запасы за наш счёт. Прям магический вакуум, чёрт бы его побрал! Но мы расставаться со своими резервами силы не спешили, хотя раз за разом и ощущали попытки по её вытягиванию. Но хрена там — не на тех нарвались! Так что мы с братишкой шли к своей цели довольно спокойно, но и не расслабляясь. Мало ли чего? Я даже на всякий случай облачил злыдня в энергетический доспех, который сумел сообразить на ходу. Пусть и не сильно крутой (эх, где мои рабочие меридианы?), но всеж-таки на что-то годный. Сам же Лихорук такой штуковиной никогда не заморачивался, да и не умел, вообще-то. Однако, как-то же он умудрился выжить? А с доспехом он сейчас круче, чем варёные яйца! А вот как найдем ублюдка, там и сориентируемся по ходу: чем его мочить, и где тут найти сортир? Ведь их же всегда положено в сортирах мочить… Пещеры мы пролетали сходу одну за другой, одну за другой. Чем ближе мы подбирались к гнезду чёртового утырка, тем богаче становилось их убранство. Вскоре необработанная каменная поверхность карстовых пещер сменилась на гладкий отшлифованный камень и изящную резьбу. Чем-то мне это «зодчество» напоминало вырубленный в скале древний город Петру[1], правда, выполненный в совершенно ином архитектурном стиле, совершенно незнакомом. Но красиво сделали, черти полосатые! Похоже, что здесь должны были обитать помершие «олигархи» — ближайшее окружение искомого мною умруна. Местная подземная рублёвка, твою медь! Я не удержался и, попросил Лихорука зарулить в один из вырубленных в скале изящных дворцов. Дабы заценить, так сказать, градус роскоши пусть и дохлого, но всё-таки правящего ранее класса. Как говорится — и шоб я так жил! А жили древние эксплуататоры весьма и весьма нехило, если судить по их посмертным подземным апартаментам. Даже описывать не буду — шик, блеск и красота, начиная от роскошных мозаичных полов и фресок на стенах, исполненных искусными мастерами, до резных предметов мебели и туалета. Надо было по углам пошукать, да времени не было, может быть и золотой нужник бы обнаружил. Да у него, сука, даже фонтан имелся! Правда не работающий, но всё же… Сам же хозяин сего отдельно вырубленного в каменной породе поместья обнаружился в виде сморщенной сушеной мумии, восседающей на подобии резного костяного трона Ивана Грозного с высокой спинкой, да еще и на кривых гнутых ножках, стилизованных под лапы медведя. Однако, выглядел он не в пример бодрее обычных воинов, представляющих собой лишь голые желтые костяки. Этот вельможа был похож на египетскую мумию, какими их любят показывать кинематографисты, только без набивших оскомину многочисленных бинтов. Кстати, а одежды у этого сушеного урюка были весьма роскошными, чем-то смахивающими на распашные русские длиннополые кафтаны, сплошь расшитые золотыми нитями. Рядом же с троном когда-то стояла, а теперь валялась на роскошном мозаичном полу специальная вешалка-стойка с доспехами и оружием. Правда, роскошная снаряга этого разодетого хлыща была скорее парадно-церемониальной, слишком много на ней было украшений из драгоценных металлов и камней. Боевое оружие должно быть в первую очередь эргономичным, удобным и смертоносным. А если украсить его кучей вычурных драгоценностей, абсолютно не нужных, а даже мешающих в настоящей рубке, то оружие превращается просто в дорогую цацку. Дольше задерживаться в этом подземном особняке я не стал, а вновь рванул по следу, который делался все горячее и горячее — мы с братишкой постепенно настигали похитителя. Мысленно прикинув пройденный путь, я изумился тому, насколько же глубоко закопался наш мертвый утырок. Если так и дальше пойдет, то мы таким Макаром и до ада доберемся. Ведь он тоже, по признаниям «очевидцев», находится под землёй. Откуда же взялись эти очевидцы? Ну, так известно же — из сказок, легенд и мифов, целая куча которых бродит по земле с незапамятных времен. А как я уже понял, дыма без огня обычно не бывает. И всё это «жу-жу-жу» — неспроста. Пусть часть этих древних баек и выдумка, но кое-какие сведения вполне реальны. Знать бы еще, как отличить одно от другого? Вот это как раз является настоящей проблемой. А так, согласно всевозможным источникам, в былые времена в аду потопталась целая куча народа от древнегреческого Геракла до Иисуса Христа, вытащивших с собой из царства мертвых еще и других людей[2]. Надеюсь, что вотчина нашего похитителя все же до ада не достанет, а то как-то не хочется раньше времени встречаться со своими так называемыми бигбоссами. Мало ли чего у них там на уме. А мне в ад пока никак нельзя — еще на земле дел невпроворот. Вот как разберемся с основными задачами, всегда пожалуйста… Но задач у меня еще на десять жизней хватит. Местная Рублёвка, оккупировавшая еще несколько вместительных подземных пещер, наконец-то закончилась. Мы с Лихоруком прибавили ходу, чувствуя, что уже рядом, что практически наступаем на пятки похитителю — запах страха стал намного острее и притягательнее. Пробежав по очередному переходу между пещерами, стены которого были выровнены, зашлифованы и покрыты резьбой, мы выскочили в громадное, да-да, я не побоюсь этого слова, колоссальное хранилище, не уступающее по своим размерам какому-нибудь крытому стадиону мирового уровня. И всё это гигантское пространство было просто усыпано разномастными драгоценностями. Я никогда не представлял, что их может быть столько… Нет, не столько, а СТОЛЬКО! Я такое богатство только в кино видел, и никогда не думал, что так может быть на самом деле. Ну, просто нереальная куча барахла! Если вы видели кинотрилогию «Хоббит», когда Бильбо попал в сокровищницу дракона Смауга, то можете примерно представить размеры этой груды золота и прочих драгоценностей. Да в это золото можно реально занырнуть, как это любил делать в своём хранилище дядюшка Скрудж[3]. Как-то в своей прошлой жизни — в будущем, я прочел в интренете, что журнал «Forbes» ежегодно публиковал топ-15 самых богатых вымышленных персонажей. Их богатство рассчитывалось путем оценки исходных текстов с учетом реальной информации о ценах на акции и товары. Так вот, в тех рейтингах Смауг постоянно бодался за первое место со Скруджем Макдаком. На тот момент специалисты журнала оценивали состояние дракона более чем в полсотни миллиардов долларов. И я не мог с ними не согласиться, глядя на возвышающуюся передо мной гору. Здесь было всё, что только можно себе представить сделанным из золота и украшенным драгоценными камнями. Посуда: кубки-тарелки-блюда-подносы-вилки-ложки-ножи, предметы повседневного обихода: застежки-пуговицы-ремни-пряжки, украшения: перстни-браслеты-броши-цепи, просто золотые слитки, оружие и, конечно, монеты разных форм и размеров, с дырками и без. Одним словом, всего не перечислить, да и времени на разглядывание этой груды совсем не было — вот-вот мы должны были настичь похитителя, и основательно ему навалять… Если, конечно, он нам не наваляет. Но я гнал от себя эти мысли — ведь сила в правде! А у кого правда, тот и сильней! А правда сейчас целиком на нашей стороне. Так что мы по любому наваляем этой твари, чтобы забыл, падла, как киднеппингом[4] заниматься на советской территории. Да и на другой территории тоже. А за ценой мы с братишкой уж точно не постоим! Хотя, честно говоря, чем быстрее мы нагоняли эту сволочь, тем сильнее меня потряхивало. Явный мандраж перед большим рубиловом, а что оно будет, я не сомневался. Не отдаст эта тварь свою добычу, как пить дать, не отдаст! Может быть, ему живительные силы детишек позволяют протянуть те тридцать лет, что пролетят до следующего открытия двери в большой мир. Кстати, как бы и нам с Лихоруком тут на три десятка лет не зависнуть, если удастся (не если, а когда) эту тварь победить — проход-то постепенно затягивается. Значит, надо еще прибавить ходу. Злыдень, уловив моё последнее желание, веселей зашлепал своими ластами по раскиданной везде ювелирке, загребая когтями золотые финтифлюшки и выбрасывая их позади себя, как комки грязи. Вот кто как раз не волновался ни капельки перед решающей схваткой, так это Лихорук. Я невольно прикоснулся к сознанию моего одноглазого братишки, и с радостным удивлением отметил, что он совершенно не сомневается в исходе нашей операции по освобождению похищенных детей. Его вера в меня, как в одну из Высших Сил — братишку Чуму, была просто незыблемой, куда тверже гранита, как любят выражаться творческие люди — поэты и прозаики. Наконец мы преодолели и подземную сокровищницу, проскочив по уже набившим оскомину переходам в следующий зал, оказавшийся самым огромным из уже виденных мной. И, похоже, этот зал и был тем самым местом, куда мы с братишкой стремились попасть всеми своими силами. Сладкий запах удушающего ужаса щекотал раздувающиеся ноздри злыдня, вызываяу него непроизвольное слюноотделение. Если бы он мог, он уже бы его пил, захлебываясь от удовольствия. Но Лихорук проявлял такую стойкость характера, боясь меня подвести, что я зауважал его еще сильнее, чем до этого момента. Хотя, казалось бы, куда еще-то? — Молодец, братишка, так держать! — приободрил я своего верного друга и соратника. — Мы еще с тобой найдем того, кого можно будет выпить досуха! Врагов на наш с тобой век хватит с лихвой! Лихорук лишь кивнул своей огромной зубастой головой, но я и без слов его прекрасно понял. А пещера действительно оказалась поистине безразмерной, я с трудом различал что находится в её центре. Ведь именно там, я уже это чувствовал, обосновался наш дохлый похититель детей, и там явно было что-то интересное, выбивающееся из общего ряда. По мере приближения становилось ясно, что передо мной вырастает какая-то гигантская «скульптура», выполненная в виде свернувшегося в клубок змея с высоко поднятой головой. И хоть магической силы в этой статуе не было ни эрга, но она, отчего-то, вызывала настоящий трепет в моей душе. А та точность и изящность, с которой неведомый мастер передал внешний вид гада, делали это изваяние словно живым. Казалось еще мгновение, и он злобно зашипит, шевеля раздвоенным кончиком языка в огромной зубастой пасти, и нервно щелкнет кончиком хвоста, украшенным костяной «погремушкой» с острыми шипами. Но вместо него неожиданно словно закипающий чайник зашипел Лихорук. Я почувствовал, как у него даже жидкие остатки волос на лысой голове и горбу встали дыбом. А ведь моего боевого товарища не так-то легко чем-нибудь вывести из равновесия. За всё время лишь пару раз было… И с чего это он вдруг так активно отреагировал на эту статую? Чую, что всё это неспроста… — Ф-феликая Мать С-с-смеих-ха… — шумно выдохнул вслух злыдень. Я буквально почувствовал, с каким почтением к возвышающейся перед нами статуе были произнесены эти слова. Похоже, что для Лихорука эта «феликая мать смеиха» что-то значила. Вот только что? Можно, конечно, покопаться в его памяти… Но, боюсь, что меня там похоронит под грузом тысячелетних воспоминаний. Уж проще спросить. Да и посмотреть на него магическим зрением не помешает… И только я «переключился» в магический режим, то едва не «ослеп» (хотя смотрел не глазами) от непереносимого потока изумрудного света, идущего от каменного изваяния гигантской змеи. — Что, черт побери, это такое? — мысленно выругался я, возвращаясь на обычное восприятие окружающего мира через единственный глаз злыдня. — Дреф-фнее п-пош-ше-с-стф-фо! — прошипел братишка. — Божество? — переспросил я. — Так это не статуя? — Н-е-ет… — вкрадчиво протянул Лихорук. — Это п-пох-хиня Мара! Ош-шень дреф-фняя и ош-шень мох-хуш-шая… — Чё-то как-то не очень ей её могущество помогло, — еще раз скептически оглядев гигантское изваяние, неподвижно замершее посередине пещеры, с сарказмом произнес я. — Она явно не по своей воле здесь так «замерзла»… — Её поймали ф-ф-ф лоф-фуш-шку, п-пратиш-ка Ш-шума, — ответил злыдень. — Фс-сх-хляни с-с-ам — ф-фс-сё уф-фидиш-шь. Я, памятуя о слепящем потоке, идущем от Великой Матери Змеихи, вновь переключился на магическое зрение. Ярким изумрудом полоснуло «по глазам», которых у меня сейчас не было (вот бы еще разобраться, как и чем я умудряюсь видеть эту чертову магию), но я уже был к этому готов. Я присмотрелся, стараясь хоть как-то приглушить ослепительное сияние богини, и увидел то, о чём мне поведал братишка Лихорук. Застывшая в неподвижности громадная фигура богини Мары, расположилась на какой-то резной каменной глыбе, похожей на гигантский пьедестал, на каких обычно размещают памятники. Только эта глыба была сплошь испещрена колдовскими знаками, фигурами и рунами, которые складывались в заковыристые формулы, постичь которые мне с ходу не удалось. Слишком уж сложное здесь применялось колдовство. К тому же, все эти магические конструкты тоже светились, то есть находились в активированном состоянии, хотя никакого всплеска магической энергии я до сих пор не ощущал. Магии в окружающем эфире подземелья, как, впрочем, и во всём этом замкнутом мирке не было ни капли. Мало того, вокруг возвышения, на котором покоилась неподвижно застывшая хтоническая тварь, располагалась целая толпа людей. Они тоже были неподвижны, словно каменные статуи, а их поднятые руки, направленные на пленённого титанического зверя божественного происхождения, тоже светились изумрудной зеленью, как и печати на пьедестале. Складывалось такое впечатление, что именно эти люди создали, а затем поймали в свою ловушку древнюю и могучую богиню. Только вот после этого что-то пошло не так — как будто само время для них остановилось, и они завязли в нём навечно, словно мухи в янтаре. Похоже, что магическая энергия тоже зависит от такого «физического» параметра, как время. И она не может рассеиваться, либо распространяться при его отсутствии. Вот бы сюда профессора Трефилова притащить, чтобы он со всеми этими временными выкрутасами попробовал разобраться. Отключив магическое зрение, чтобы сверкающий лик древнего божества не сбивал восприятие, я внимательно рассмотрел застывших «вне времени» магов. Их состав, к моему изумлению, оказался крайне разнороден, словно кто-то постарался повыдёргивать их со всего земного шарика. Здесь присутствовали как черные, кучерявые, большегубые и носатые африканские аборигены в соломенных набедренных повязках, так и узкоглазые плосколицые шаманы севера в меховых одеждах, с бубнами в руках и оскаленными звериными шапками на головах. Несколько человек было в тюрбанах и расписанных золотом халатах,словно магрибские колдуны из сказок об Алладине, либо тысячи и одной ночи. Присутствовали здесь звероватые и косматые «дикари» в медвежьих шкурах и ожерельях из звериных клыков на своих шеях. Еще я заметил пару-тройку колдунов в белых традиционных арабских кандурах в пол, и белых же платках-гутрах под черное кольцо-игаль на головах. Были даже индейцы в шикарных роучах — традиционных головных уборах из перьев птиц, воинов и жрецов индейских племен. Не обошлось и без индусов, египтян, шумеров и представителей еще массы неизвестных народностей, которых я даже предположительно не смог опознать. Хотя память настоящего первого всадника могла мне в этом помочь. Но я не рисковал сейчас к ней обращаться. Все эти колдуны, маги, шаманы, судя по их позам и срывающейся с рук изумрудной энергии, явно противостояли гигантской змеюке. Ничего другого мне в голову просто не приходило. Только, хоть убей меня, не пойму, для чего им всем это понадобилось? Пока я пялился на эту странную и застывшую во времени скульптурную композицию, Лихрук умудрился обогнуть постамент, обойти застывших волшебников и оказаться прямо напротив дороги, выложенной из «желтого кирпича». Только вот каждый кирпичик этой дороги, ведущей к внушительному трону на её конце, был золотой. Возле трона обнаружилась клетка с похищенными детьми, а на престоле, к которому вела настоящая лестница, тоже сложенная из золота, и восседал искомый нами ублюдок — хозяин всего этого подземного недоразумения. Древнее умертвие, как обозвал его Лихорук. Не мудрствуя лукаво и совершенно не скрываясь, мой боевой товарищ поцокал своими копытами (то бишь когтями) по золотой дорожке, оставляя в мягком металле глубокие борозды. Существо на троне тоже нас явно заметило, но пока никакой активности не проявляло, подпуская поближе. Умрун оказался крепким уродливым мужиком с тронутым тлением синеватой рожей, заросший спутанной пегой бородой едва не по самые зенки, которые полыхали в темноте двумя красными точками. Однако, по сравнению со своими вельможами, что мы успели повидать по дороге, выглядел умрун настоящим живчиком, что тут же и поспешил доказать. При нашем приближении мертвяк растянул поеденные посмертным тленом и плесенью фиолетовые губы в жуткой ухмылке, показав острые клыки во всю пасть. Хотя, на мой взгляд, у братишки Лихорука во рту арсенал посерьёзнее будет. — Надо же… — неожиданно раздался под сводами пещеры грубый и утробный голос древнего умертвия, шедший как из железной бочки. Слова были произнесены на каком-то древнем языке, но я их без труда понимал — наследие первого всадника, не иначе. — Не ожидал сегодня такого подарка! — гулко бухнул мертвяк, наклоняясь вперёд, чтобы нас лучше рассмотреть. — Неужели Лихо, да еще полное сил в моём мертвом царстве? Да это просто праздник какой-то! — П-пудет теп-пе с-сейш-шас-с-с п-прас-с-сдник, х-хоф-фнюк… — тихо прошипел Лихорук, слегка ускоряя ход… КОНЕЦ ШЕСТОЙ КНИГИ Продолжение уже выкладывается: https://author.today/reader/431256/4001528 Друзья! Спасибо вам огромнейшее за живой интерес покупки, лайки и комментарии! Без вас у меня ничего бы не получилось! Вы лучшие читатели, каких можно желать! Всех Благи и приятного чтения! [1] Петра — древний город, расположенный в Иордании. Он был столицей Набатейского царства и важным торговым центром на Шелковом пути. Город был покинут жителями в 130 году н.э., но его сооружения хорошо сохранились благодаря сухому климату. Одной из главных достопримечательностей Петры является Эль-Хазна, или Сокровищница, построенная во 2 веке. Это здание высечено в скале и украшено колоннами и скульптурами. [2] Сошествие Иисуса Христа в ад — догмат, исповедуемый историческими христианскими церквями (римско-католической, православными, древневосточными, восточнокатолическими) и церквями ранней протестантской реформации (лютеранской, кальвинистской, англиканской, цвинглианской), согласно которому после распятия Иисус Христос спустился в ад и, сокрушив его ворота, принёс свою евангельскую проповедь, освободил заключённые там души и вывел из ада всех ветхозаветных праведников, а также Адама и Еву. [3] Скрудж Макдак (англ. Scrooge McDuck) или дядя Скрудж (англ. Uncle Scrooge) — персонаж мультфильмов, сказок и комиксов, антропоморфный селезень-миллиардер шотландского происхождения из города Глазго, главный герой диснеевского мультсериала «Утиные истории». [4] Киднеппинг — похищение человека (ребёнка, от англ. kid).