В течение одной минуты Торстен наливает ему щедрый бокал дорогого кьянти.

Не проходит и пяти минут, как Роуэн заставляет его покатываться со смеху и хлопать в ладоши.

Не проходит и десяти минут, как Торстен чуть ли не из кожи вон лезет, чтобы пригласить Роуэна на наш ужин у него завтра дома, на что я потратила весь вечер, организовывая это сольное предприятие.

Два часа спустя мы бок о бок покидаем шикарный бар вслед за Торстеном, тщательно обговорив завтрашние планы.

А я киплю от злости.

— Должна отдать тебе должное, — шепчу я, когда Торстен садится в свою машину, и мы машем ему на прощание. — Твой трюк с доставкой продуктов был очень милым. Чуть не одурачил меня этой штукой с совместной готовкой.

— Одурачил? — глаза Роуэна блуждают по мне, яркие и лукавые. — Не понимаю, о чем ты, Черная птичка.

— Одурачил, заставив думать, что ты не станешь огромной занозой в моей заднице при первой же представившейся возможности на игре в этом сезоне, — говорю я. Он разражается смехом, и я складываю руки на груди, свирепо глядя на него снизу вверх. — Ты мошенник.

— Нет.

— Ты следовал за мной повсюду, пытался выяснить, за кем мы охотимся, вместо того, чтобы искать самостоятельно.

— В своде правил нет запретов на это.

— У нас нет долбанного свода правил. Но нужно его составить. Правило номер один: сам ищи блядскую жертву.

— Зачем, если мне больше нравится следить за тобой? — улыбка Роуэна становится еще коварнее, когда я рычу, и злюсь точно также, как кот Уинстон на меня. — Итак… кто этот парень?

Я фыркаю и закатываю глаза, разворачиваюсь на каблуках и топаю к своей взятой напрокат машине.

— Ты ужасен, — шиплю я, когда Роуэн открывает для меня водительскую дверь. — Ты и твое… — я машу рукой в его направлении и опускаюсь на свое место. — Корсарство.

Роуэн фыркает, наклоняясь так близко к моему лицу, что я чувствую его дыхание на своей щеке. Я стараюсь не обращать внимания на то, как у меня скручивает живот от другой ярости.

— Корсарство, значит. Так ты перешла от драконов к порнушке с пиратами?

— Может быть, и так.

— Знаешь, ты такая милашка, когда злишься.

— А ты все равно ужасен, — рычу я, дергая дверь из его хватки.

Он успевает отодвинуться, чтобы я не прищемила ему руку, но все равно слышу его дразнящий смех и прощальные слова:

— Когда-нибудь ты меня полюбишь.

Следующий день идет не по плану.

Роуэн приходит на мой завтрак в ресторане отеля. Появляется в торговом центре, когда я выбираю наряд, хотя он несет пакеты и помогает выбрать милое платье на бретельках в стиле ретро. В конце концов, это всего лишь уловка, чтобы получить преимущество. Хитрый ублюдок. И когда я паркуюсь у великолепного уединенного дома Торстена в Калабасасе, арендованный мотоцикл Роуэна уже там. Он прислоняется к нему, греховно сексуальный, в черной кожаной куртке, его пристальный взгляд скользит от моих пальцев ног до глаз с горящим выражением, воспламеняя меня, и он это знает.

— Добрый вечер, Черная птичка, — говорит он, отталкиваясь от мотоцикла.

— Палач.

Роуэн останавливается передо мной, когда я скрещиваю руки на груди и опираюсь весом на одну ногу.

— Какое красивое платье. Кто помогал выбирать? У этого человека явно безупречный вкус.

— Отличный вкус. Абсолютно никаких границ.

Он ухмыляется.

— Я так рад, что мы на одной волне.

Я самым драматичным образом закатываю глаза и уже собираюсь наброситься на него, когда входная дверь распахивается и Торстен стоит на пороге, приветственно раскинув руки.

— Добро пожаловать, мои юные друзья, — говорит он, выглядя готовым принять знатных гостей. Его седоватые волосы идеально уложены. Смокинг из бордового жаккарда переливается в лучах заходящего солнца. Улыбка, которой он одаривает нас, имеет скрытый, острый оттенок. — Пожалуйста, входите.

Он отходит в сторону и жестом приглашает нас войти в роскошный дом.

Мы начинаем с коктейлей в гостиной, где нас окружают книги первого издания, керамические статуэтки и картины, и я трачу время, чтобы оценить произведения искусства, пока Торстен проводит экскурсию по своей коллекции, где его самые ценные вещи тщательно маркированы. Даже после того, как он уходит, я еще долго смотрю на гравюру Эдварда Хоппера «Полуночники» с автографом. На наброске сверху изображен мужчина, идущий в одиночестве по городской улице, свет фонаря отбрасывает вокруг него глубокие тени. Что-то в нем кажется зловещим. Словно он выслеживает. Или охотится. И когда я смотрю налево и направо, вижу, как возникает повествование от картин.

Слева — черно-белая фотография Эндрю Прокоса под названием «Окулус Фултона#2». Изображение вызывает ощущение всевидящего, зловещего ока, сделанного из стали и стекла.

Справа от меня картина Джона Сингера Сарджента, на которой изображена женщина, сидящая за обеденным столом. Она сидит лицом к зрителю, ее рука сжимает бокал красного вина. В дальнем правом углу изображен мужчина. Но он не смотрит на зрителя. Он смотрит на женщину.

А еще гравюра с вальсом Феликса Валлоттона. На ней изображены танцующие пары, но они кажутся почти призрачными. Женщина в правом нижнем углу будто спит.