После этого…

Я смотрю на Роуэна, ставлю свой коктейль на подставку и оставляю его нетронутым на столике. Он погружен в беседу с нашим хозяином и не замечает меня.

Но Торстен видит.

— Напиток не по вкусу, моя дорогая? — спрашивает Торстен с натянутой улыбкой.

— Восхитительно, спасибо. Просто приберегаю себя для вашей замечательной коллекции вин, — отвечаю я, склонив голову.

Его улыбка кажется непринужденной, когда он ставит свой напиток на стол и объявляет, что пора переходить к главному событию.

— Не могу передать словами, как я рад, что профессиональный шеф-повар посетил нас этим вечером, — говорит Торстен, ведя нас в столовую, где тихо играет классическая музыка и мерцают свечи среди изысканных блюд. Он указывает мне на стул из красного дерева, обтянутый роскошным красным бархатом, отодвигает его от стола и двигает обратно, когда я сажусь. — И, конечно, его очаровательная спутница.

— Спасибо, — говорю я, скромно улыбаясь. Я ничего не смыслю в антикварном костяном фарфоре, но готова поспорить, что Торстен будет в полном ужасе, если что-то разобьется вдребезги.

Я оставляю эту мысль на потом.

— Вы такая прекрасная пара. Кстати, как вы познакомились?

— Ох, мы просто друзья, — говорю я в то же время, когда Роуэн говорит «на экспедиции».

Мы многозначительно смотрим друг на друга, а Торстен смеется.

— Похоже, у вас разные мнения по поводу статуса в отношениях.

— Ну, трудно конкурировать с его потрясающими гостями, посещающими ресторан, да и персонал там как на подбор, — говорю я с приторно-сладкой улыбкой.

— Слоан никто не ровня, — глаза Роуэн приковываются к моим, увлекая меня в глубины темно-синего моря. — Она просто еще этого не осознала.

Мы смотрим друг на друга мгновение, и мне кажется, что в груди слишком тяжело бьется сердце. Но повисший момент прерывается слишком быстро, когда Торстен хихикает, и хлопок винной пробки разрывает связь между нами.

— Возможно, сегодня вечером осознает. Давайте черпать вдохновение в искусстве кулинарии. Ибо, как сказал Лонгфелло: «искусство долговечно, а время быстротечно, наши крепкие и храбрые сердца подобны барабанам, отбивают похоронные марши до самой могилы».

Мы с Роуэном обмениваемся взглядами, пока Торстен сосредоточенно наливает себе вино, мне удается закатить глаза и поймать его мимолетную ответную улыбку, пока хозяин не смотрит в нашу сторону.

Когда вино переливается в хрустальный бокал с гравировкой и Торстен устраивается на стуле, он поднимает свой бокал для тоста.

— За новых друзей. И возможно, однажды, кое-кто станет больше, чем просто друзья.

— За новых друзей, — повторяем мы эхом, и неожиданное разочарование пробирается у меня под кожей, когда я понимаю, что Роуэн сарказмом повторил последнюю фразу тоста.

Хозяин делает глоток вина, и я делаю то же самое, полагая, что оно будет безопасным для питья, если сделать небольшой глоток. Он поднимает свой бокал и улыбается рубиновой жидкости.

— Тенута Тиньянелло две тысячи пятнадцатого года, резерв «Маркиз Антинори». Я обожаю хорошее кьянти, — говорит он, делает еще один глоток, закрывая глаза на глубоком вдохе, прежде чем его веки распахиваются. — Давайте начнем.

Торстен поднимает маленький колокольчик, стоящий рядом со своим сервизом, звон наполняет столовую. Мгновение спустя медленными, осторожными шагами входит мужчина, толкая к столу серебристую тележку. На вид ему под сорок, высокий, атлетически сложенный, с широкими плечами, которые сутулятся, как будто мышцы забыли, как работать. Пожелтевшие заживающие синяки обрамляют его пустые глаза.

— Это Дэвид, — говорит Торстен, когда Дэвид ставит передо мной тарелку с закусками. Слуга не поднимает глаз, просто плетется обратно к тележке, где берет тарелку для Роуэна. — Мистер Миллер немой. Недавно с ним произошел ужасный несчастный случай, поэтому я взял его к себе на работу.

— О, как это любезно с вашей стороны, — говорю я. Мой желудок скручивает от дискомфорта. Я думала, что Роуэн, возможно, со вчерашнего дня понял, с кем мы имеем дело, но когда смотрю на него исподлобья, первые намеки на сожаление начинают просачиваться у меня под кожей. Мои брови приподнимаются, когда он встречается со мной взглядом. Ты еще не понял, красавчик? Я пытаюсь передать эти слова широко раскрытыми глазами.

Он наклоняет голову и бросает на меня мимолетный, насмешливый взгляд, который говорит: …а?

Нет. Он точно нихрена не понял.

Укол сожаления начинает обжигать.

Когда тарелка Торстена ставится на стол, Дэвид уходит.

— Кростини из козьего сыра с оливковым тапенадом, — объявляет Торстен. — Наслаждайтесь.

Я стараюсь, чтобы мой вздох облегчения не казался слишком очевидным, когда мы приступаем к первому блюду. Это довольно вкусно, может быть, немного солоновато, но, по крайней мере, достойное начало. Роуэн очаровывает Торстена комплиментами, которые кажутся искренними, и они вдвоем обсуждают возможные дополнения, которые придали бы блюду изысканный вкус. Роуэн предлагает инжир, чтобы сбалансировать сладость, и я сосредотачиваю свое внимание на нашем хозяине, чтобы избежать его тяжелого взгляда. Он обжигает мне щеку, как клеймо, когда упоминает инжирный Наполеон из десертного меню «3 в Вагоне».