– Что, по-твоему, внутри?
– спрашиваю я, опираясь бедром о стол.
– Старые любовные письма? Драгоценности? Мумифицированное тело?

Шкатулка не настолько большая, чтобы вместить тело, но там может быть голова.

Может быть, бедренная кость или две.

Папа усмехается, затем бросает на меня косой взгляд и проводит рукой по копне своих вьющихся каштановых волос.

– Почему у меня такое чувство, что ты хотел бы, чтобы это было последнее?

– Потому что я твой сын, а у тебя самая крутая работа в мире.

Его выражение смягчается, на лице проступает задумчивость.

– Это не всегда так.
– Он потирает ладони и вздыхает, кивая на что-то в другом конце комнаты.
– Подай мне вон тот набор инструментов. Тот, что с мелкими алмазными насадками.

Я беру изящный кейс и ставлю его на стол.

Отец выбирает инструмент с тщательностью хирурга, устанавливая на место тонкий резец.

– Это поможет нам вскрыть замок, ничего не повредив.

Мой пульс учащается, когда инструмент оживает, его звук - мягкое обещание открытий. Я завороженно смотрю, как папа проводит им по краю ржавого замка. Искры прыгают, как крошечные светлячки, а запах нагретого металла смешивается с запахом земли. Он делает паузу, чтобы оценить свои успехи, а затем аккуратно проходится еще раз.

С приятным щелчком замок открывается, и папа откидывается назад с торжествующей ухмылкой. Отложив инструмент в сторону, он поворачивается ко мне.

– Готов?

Большинство отцов, вероятно, захотели бы сначала сами заглянуть внутрь, опасаясь травмировать двенадцатилетнего сына отрезанным пальцем или коллекцией зубов, но только не папа. Может, он и не догадывается, что я с пяти лет тайком разглядываю его фотографии с места преступлений, но он знает, что я в курсе всех странных и неприятных подробностей его работы.

Я киваю, сердце колотится.

Наконец он открывает крышку, и из нее вырывается слабый запах плесени, словно призрак чего-то древнего. Внутри, укрытый тонким слоем истлевшего бархата, лежит…

Вау… что это?

Похоже на маленькие песочные часы, прикрепленные к потускневшей серебряной цепочке.

Стекло помутнело, и внутри что-то есть, но что именно, я не могу разобрать.

– Что за… - Я вздыхаю и протягиваю руку, но вовремя останавливаюсь.

– Можно я потрогаю?

Отец некоторое время изучает песочные часы, а затем кивает.

– Аккуратно.

Я осторожно беру их в руки, цепочка ощущается инородной в моих руках. Песочные часы маленькие, и они кажутся странно… живыми.

– Песочные часы на цепочке?
– Я наклоняю их, наблюдая, как медленно пересыпается содержимое.
– Как ты думаешь, для чего они?

Папа наклоняется ближе, нахмурив брови.

– Может, декоративные, а может, ритуальные. Трудно сказать.

– Это жутко.
– Я слабо улыбаюсь, поднося их к свету.
– Но мне нравится.

Отец выпрямляется, его тон становится задумчивым.

– Давай не будем спешить с выводами. Я проведу несколько тестов и посмотрю, сможем ли мы выяснить их происхождение.

– Думаешь, они прокляты?

Папа усмехается.

– Будем надеяться, что нет.

Но когда он смотрит, как я беру в руки крошечные песочные часы, на его лице мелькает тень, короткая, но безошибочная.

Я уверен, что даже он не был готов к этой загадке.

ГЛАВА 34

Моя улыбка ярче полуденного калифорнийского солнца, когда я вхожу в участок с керамической тарелкой, завернутой в фольгу. Астрид встречает меня у стойки регистрации такой же улыбкой, как и у меня.

– Должно быть, наступил новый месяц.
– Она встает со своего кресла на колесиках и рассматривает спрятанные угощения.
– Он сейчас у шефа. Возможно, тебе придется немного подождать.

Я бросаю взгляд на свои воображаемые часы.

– У меня есть Kindle, много еды и я никуда не тороплюсь.
– Опустившись в кресло в приемной, я с довольным вздохом устраиваюсь поудобнее.
– Спасибо, Астрид.

– Есть какие-нибудь зацепки?

– Пока нет, но я терпелива.

– Таннер использует другое слово.
– Она поджимает губы и наклоняет голову.
– Неумолимая, да?

Осмотрев свои кутикулы, я беззаботно отвечаю:

– Несносная.

– Точно.

Проходит двадцать минут, пока я постукиваю ногами и насвистываю себе под нос, играя в телефоне, в то время как детективы и другие сотрудники прохаживаются мимо, помахивая мне и весело болтая. Когда Таннер открывает дверь и видит меня, сидящую в приемной с тарелкой брауни на коленях, его плечи опускаются. На его лице появляется раздражение, он качает головой и машет рукой в мою сторону, направляясь через все отделение к своему кабинету.