Начался дождь.

Деспозория наверняка скоро вернется, подумал полковник. С минуты на минуту раздастся звонок в дверь, и к нему в комнату ворвутся дети, захватят пространство вместе с женой, восхитительной, спокойной, выше всех похвал, которую он упрекал только в одном — в том, что она вверила ему себя целиком и полностью и на протяжении пятнадцати лет была его женой.

— Разве вы ничуть не удивлены, мадемуазель, очутившись в доме полковника родом из Южной Америки? Знали ли вы, куда везет нас такси?

— Я знала только, что вы добрый и из какой-то чужой страны.

— Почему вы вышли из такси и хотели уйти?

Марсель молчала.

И думала про себя: потому что я боюсь мужчин... У них грубые голоса, и они в тысячу крат сильнее меня. Сколько же их перебывало у нас дома — приходили к маме и, словно огромные псы, вынюхивали, пригнув головы, чем бы полакомиться! А потом запирались с ней в спальне. Иногда на улице шел дождь, вот как теперь, и я сидела, разглядывая их пальто, которые висели на вешалке. Из карманов торчали какие-то бумаги. Едва заслышав в комнате шум, я спешила на кухню помогать служанке.

— И мама ничего вам не объясняла? — спросил Бигуа, словно каким-то таинственным образом прочел мысли девочки.

Марсель чуть вздрогнула. Неужто полковник и вправду проник в ее мысли?

— Ну а меня совсем не стоит бояться, — добавил он так просто и непринужденно, насколько это было возможно при разговоре на столь тяжелую тему.

На миг он засомневался, уместен ли был его вопрос — что, если это сам дьявол подсказал те слова и заставил их сорваться с губ полковника?

В ответ Марсель не произнесла ни слова. Лишь опустила глаза, потупилась, и сложно было понять, залилась ли девочка краской или побледнела, поскольку она стояла спиной к окну.

Тишина, что пролегла между Бигуа и его дочкой, которые еще толком не знали друг друга, разрасталась, ширилась, изучала границы своих полномочий и, осознав величину этих полномочий, всерьез озадачилась.

Вняв здравому смыслу, полковник сказал громко и уверенно, как и положено главе семейства:

— Ну что же, не стесняйся, милая моя. Ступай вместе с няней в прихожую и встречай мою жену, прыгай по диванам и делай все, что хочешь.

Полковника переполняли чувства, и ему казалось, он не выражает их по-настоящему, не раскрывает всю их полноту, тем более что слова зачастую вырывались у него слишком поспешно, еще не успев впитать в себя оттенки переживаний.

Девочке не было страшно. Она с любопытством разглядывала мебель в прихожей. Смотрела на лучезарные, сочные картины с танцующими гаучо, которые будто явились из воображаемого мира. Она подошла ближе и прочла имя художника: «Фегари». Впрочем, скорее «Фигари».

В голове у Марсель вертелись мысли: «Что будет, когда мама вернется домой? И куда полковник отвел папу? Что это было за мрачное здание?» Она хотела выяснить это у торговца дровами и спичками, возле чьей лавки ее обнаружил Филемон Бигуа. Как раз поэтому она и вышла из машины. А еще потому, что ей стало немного страшно. И потому что хотелось приключений и было занятно почувствовать себя взрослой и самостоятельной, доказать всем, что она уже не ребенок, которого жестко приструнивают.

В прихожую вошла красивая смуглая женщина в ярком Мадрасе на голове и, одарив Марсель улыбкой, сделала легкий реверанс, причем очаровательный, явно подбадривая девочку. Но зачем она подбадривает ее? Может быть, тут есть другие дети? Старше Марсель? И вдруг среди них мальчики? А какая у полковника жена? Она скоро должна прийти, и от этого Марсель чувствовала себя спокойнее и увереннее. Дверь в одну из комнат была приоткрыта. Толкнув ее, девочка вошла внутрь. Интересно, для чего им этот зал с громадным камином? Пузатый чайник, весь черный от копоти, важно покачивался над огнем. А какие стулья — подумать только! Обиты некрашеной коровьей кожей. Вон там, в углу, — просто жуть! — два бычьих черепа, с рогами, и, похоже, они прекрасно там устроились, им вполне уютно. Повсюду горшки с чертополохом, и его синие цветы превращают комнату в настоящий сад. На стене висят две гитары, изящные красавицы с плавными силуэтами. Рядом портрет полковника верхом на лошади — он командует сотнями каких-то рогатых животных. Возле этой картины примостился еще один портрет Бигуа: здесь он тоже в штатском, а вокруг — целое полчище вооруженных копьями людей, и выглядят они свирепо. Где же очутилась Марсель? Что это за дом? Может быть, следует поостеречься? Или надо удивляться? А вдруг лучше поскорее уносить отсюда ноги, бежать без оглядки от этих дикарей, таких вежливых, учтивых и с утонченными манерами? Марсель приоткрыла дверь в соседнюю комнату. Оказывается, оттуда можно попасть прямо в прихожую. Теперь девочке ясно, как устроена квартира. Раньше она и представить себе не могла, что в самом центре Парижа, в квартале, который она знала вдоль и поперек, есть такие просторные и таинственные жилища. Сперва ей показалось, что в прихожей никого нет, но потом сквозь полумрак она заметила кого-то. Еще один смуглый слуга! И он тоже добродушно улыбается. Все здесь словно сговорились — только и делают, что ободряют и успокаивают ее. Но погодите, почему этот человек дежурит у входной двери? Неужели ему приказали сторожить девочку, если она вдруг попытается сбежать? Интересно, он стал бы угрожать ей длиннющим ножом? Или все с той же добродушной улыбкой позволил бы выскользнуть наружу?

Марсель тихо закрыла дверь в прихожую — слуга так и продолжал приветливо смотреть на нее. Потом девочка подошла к окну, которое выходило на бульвар. Дождь, до боли знакомый, верный себе и извечный, щедро поливал Париж, улицы стали полноводными, по ним текли мутные потоки, тоже до боли родные, всегдашние. Марсель глядела на знакомые серые дома, на церковь, что высилась над ними, на молочную лавку, и ресторан, и парижские такси, и трехколесные велосипеды, на которых разъезжали торговцы, и гордые автомобили, прохожих, разносчиков газет и парижские зонты. Достаточно было лишь сделать едва заметный знак рукой за этой завесой дождя, чтобы сюда явился полицейский, а вслед за ним целая толпа любопытных, и хозяева местных магазинов, и представители правосудия. Марсель нечего бояться. Вся Франция оберегает ее и поднимется на защиту, и тогда несдобровать этим иностранцам, которые поселились возле сквера Лаборд по милости французского правительства. Полковник проявил великодушие, приняв в девочке участие и позаботившись о ее судьбе, — спас от матери и проводил отца в какое-то здание, где, похоже, тот рад был очутиться.

Бигуа между тем, оставшись в комнате один, долго размышлял над событиями этого дня.

«Отчего я так взволнован и не нахожу себе места? Разве на душе бывает неспокойно, когда совершаешь правильный поступок?»

Вернувшись с улицы вместе с Антуаном, Джеком и Фредом, Деспозория сильно удивилась, когда обнаружила дома новую находку своего мужа.

— Ты мог бы предупредить меня заранее, дорогой мой.

Впервые за все время их брака Деспозория как будто бы засоряла супруга — впрочем, лишь слегка.