Я отважился снова взглянуть на её лицо и увидел только искренний интерес и ни следа отвращения или осуждения, которых ожидал. Приглушив кашель, я повернулся и указал на Эйн:

– Ей нельзя оставаться здесь, капитан.

В ответ на их внимание, Эйн сцепила руки за спиной, отвернулась, и румянец залил её щёки. Это, разумеется, производило весьма обманчивое впечатление. Я наблюдал, как Суэйн долго оценивающе смотрел на неё, и заметил в его выражении лица слабый отблеск чего-то. Быть может, вожделения, или просто эхо давно сдерживаемых и редко вызываемых чувств.

– Любой солдат, поднявший руку на другого, – сказал он, подчёркнуто отвернувшись от девушки, – во гневе, или из плотского интереса, будет выпорот и изгнан из этой роты. Насильников повесят. И ты, и остальные негодяи слышали это в первый день, как только вас включили в списки.

– Сержант, со всем уважением, но вопрос не в тех руках, которые кто-то поднимет на неё. – Я отважился снова взглянуть на них и увидел на их лицах одинаковое недоумение. – Я знаю, кем она кажется. Но она не такая. Не в полной мере.

Я набрался мужества и посмотрел в глаза Эвадины Курлайн, стараясь говорить почтительным тоном, но в то же время наполняя его твёрдой убеждённостью:

– Капитан, я убеждён, что сержант Суэйн принял меня в эту роту, потому что вам нужны опасные души, которые при необходимости без колебаний смогут пролить кровь. Он назвал меня кровавым человеком, кем я и был в своё время. Так прошу вас, поверьте слову этого кровавого человека, что Эйн не нужна защита. Этой роте нужна защита от неё. Ради нас, и ради неё самой нужно отправить её обратно в Каллинтор.

– А в чём именно заключается опасность? – спросил Суэйн, и многочисленные морщины на его лбу сбились в кучку от сомнений и удивления.

Я замялся, не желая целиком рассказывать о нашем совместном преступлении, и попытался сформулировать наиболее эффективную ложь. Однако у Эйн был острый слух, и она захотела помочь:

– Я отрезала орехи плохому мужику, – весело пропищала она и немного изогнулась, робко посмотрев на леди Эвадину – ни дать, ни взять, маленькая девочка, ожидающая награду за хорошо выполненную работу по дому.

– Ох, – понимающе проворчал Суэйн. Его лицо презрительно смягчилось. – Так значит, это она – настоящая яйцерезка?

Я неуютно вздохнул. Под неотрывным взглядом капитана я почувствовал, что способности к обману вероломно меня покинули.

– Выкладывай! – потребовал Суэйн. – Я уже наслушался твоих врак.

– Она ему отрезала, – сказал я. – А я держал его и заглушал крики, пока он не истёк кровью. Всё остальное, что я рассказывал, было правдой. За ним был должок, так что это стало… удачным стечением обстоятельств.

Я попробовал улыбнуться, но упорное осуждение на лице сержанта быстро стёрло улыбку. В отличие от него леди Эвадина смотрела скорее печально, чем неодобрительно, и, хмуро покачав головой, спросила:

– Эта девушка тебе родня?

– Нет, капитан. Просто… новообретённый друг.

Она наклонила голову, прищурив глаза, и пронзительный взгляд кольнул ещё немного глубже. Я знал, что за этими глазами кроется вопрос, который говорил о том, что эта женщина далеко не наивна и уже оценила мой характер. «Почему ты просто не убил её?». Это было бы сравнительно несложно. Несмотря на смертоносность, Эйн была ещё и доверчивой душой, а я не давал ей повода меня бояться. Я мог бы отвлечь её, взволнованно указав на птицу или белку, и быстро перерезать ей горло, когда она обернулась бы посмотреть. Несколько камней на тело, и ручей стал бы её могилой. Я мог бы, легко. Но не убил.

На лбу Эвадины Курлайн появилась тонкая чёрточка – то ли замешательство, то ли удовлетворение, я не понял – и исчезла, когда она моргнула и перевела взгляд на Эйн, улыбаясь и протягивая руку.

– Иди сюда, дитя.

По мере того, как Эйн подходила ближе, её застенчивость сменялась сначала нетерпением – лицо стало счастливым, как у девочки, дождавшейся желанного внимания – а затем чем-то совершенно иным. Это случилось, когда она оказалась на расстоянии вытянутой руки от капитана – девчачье выражение мгновенно слетело, оставив лишь чистое восхищённое обожание. Чавкнула грязь, куда Эйн непрошено рухнула на колени, протягивая дрожащие руки к пальцам, которыми леди провела по мягким каштановым локонам её волос.

– Ты, – сказала Эвадина, – очень красивая душа, сестра моя.

И Эйн зарыдала. Из неё без предупреждения хлынул, заливая глаза, водопад слёз и полился по лицу, быстро скривившемуся в гримасу скорби и боли. Она скорчилась, закрыв лицо руками, и несколько раз громко, конвульсивно всхлипнула. Капитан села рядом с ней на корточки, поглаживая руками содрогавшуюся спину девушки.

Перемена в Эйн оказалась настолько резкой, что я невольно отпрянул, а мой разум наполнился ощущением, которого я не чувствовал уже много лет. Его источник пришёл на ум не сразу: тот миг на дороге, когда цепарь упомянул Конюха. И тогда я знал, что стал свидетелем чего-то, далеко выходящего за рамки нормального, и знал это сейчас.