Невозможно выносить столько оскорблений, сказал он себе. Восстановительное учение, которое он изучал, не предназначается для того, чтобы создавать недостойных людей. Это учение понимания и благожелательности, а также учение о чистоте и респектабельности. Он не считал, что заслужил столько оскорблений, чтобы не возмутиться; и он возмутился. Он хотел действовать, взорваться, ударить её… Но в тот момент, когда он захотел поднять правую руку, в нём внезапно проснулось понятие ответственности…Он вспомнил больницу и вновь увидел в своём воображении ледяную маленькую ручку в жесте прощения, в момент прощания… Покорные и холодные пальцы его развоплощённой дочери были в его руке, напоминая ему, что он должен прощать, чтобы и его простили… Внезапный покой овладел его сердцем, и на лице его выступили обильные слёзы…

Марсия повеселилась, подчеркнув, что больше не сделает ошибки и не выберет в мужья такого неженку, ставшего трусом и нытиком. Она заявила, что после такого зрелища трусости она не будет ждать выздоровления Марины. Она предпримет свои меры. Ей больше нечего делать в этом доме. Позвав «донну» Хусту, она грозно предупредила её, что пошлёт за вещами, чтобы перевезти их к Сельме, её подруге детства, которая живёт в Лапе. И рыча, в холерическом состоянии, она хлопнула дверью за собой, не сказав более ни слова своему супругу, оставшемуся в гостиной, раздавленного страданием.

Ногейра пробыл дома несколько часов, чтобы прийти в себя. После обеда он поехал на встречу с Саломоном в Копакабану. Увидев его, он почувствовал себя спокойным. Они какой-то момент говорили, прежде чем позвонить из аптеки психиатру, о котором говорила его супруга.

Специалист вежливо выслушал его. Да, он постарается принять все меры, чтобы позволить ему завтра увидеться с дочерью. Клаудио поблагодарил его и, закончив короткий телефонный разговор, попросил у Саломона одну минуту для личной беседы. Получив согласие, он попросил своего друга помочь ему в молитве во имя его второй дочери, которая, как он думал, стала жертвой одержания, кратко изложив суть проблемы.

Саломон успокоил его. У него есть много друзей, занимающихся снятием одержания. Он попросит у них помощи благодетелей, которые руководят с духовного плана этими работами. В свою очередь, он тоже займётся этим случаем, облечённый самым большим доверием, какое только может быть. Отметив, что сердце отца Марины измучено тревогой, что лицо его измождено, он пригласил Ногейру выпить кофе, и они, сидя в укромном спокойном уголке, обменивались доверительными мыслями, наблюдениями, надеждами и проектами. Она вместе займутся духовной деятельностью, они будут братьями по труду, идеальными братьями.

С облегчением Ногейра уехал во Фламенго, и следующим утром был уже на своём посту в Ботафого.

В назначенное время он вошёл в комнату, куда привели Марину.

Его охватила печаль, когда он констатировал её угнетённое состояние. Она похудела, её лицо изменилось. Внешне она казалась безумной, но сквозь глаза проглядывала её душа.

Я держал её на своих руках, но самые сильные эмоции захлестнули меня, когда я увидел рядом Морейру, прилагавшего все усилия в исполнении того, что обещал.

Пока друг, выполнявший роль санитара, по-братски принимал меня, девушка повисла у отца на шее, заливаясь горючими слезами.

Они присели на скамью.

Медсестра оставила их одних, и Марина спросила, где её мать. Почему она не пришла, почему она презирает её? Почему? Почему?

Ногейра стал утешать её, и дела это так, что малышка в изумлении обрела больше ясности в мышлении. Её отец обращался к ней тоном, которого она никогда от него не слышала. Он затрагивал самые потайные струны её души, принося покой, помощь… Он говорил о силах, которые большинство людей не в состоянии воспринимать, он ссылался на развоплощённые Разумные существа, которые притягиваются к расстроенным людям, усиливая их недуги и расстройства. Он убедил её следовать медицинским предписаниям, проинформировал её о том, что инициирован в радостях молитвы с момента несчастного случая, забравшего у них Мариту, о развоплощении которой он осторожно рассказал ей. В нужный момент он передаст ей наставления, которые получил от своих друзей, наставления, касающиеся перевоплощения, обновительного страдания, снятия одержания и духовного обмена. Они будут изучать всё это вместе, и он сочувственно добавил: «Даже если Марсия не хочет этого». Пусть она будет терпелива, спокойна, внушая доверие тем, кто её лечит. Она может сказать ему, обновлённому в вере отцу, что её больше всего беспокоит. Он здесь для того, чтобы придать ей мужества, чтобы понять её. Пусть она доверится ему, чтобы он знал, с чего начинать. Пусть она ничего не скрывает от него и ничего не боится. Он хочет видеть её здоровой и счастливой. Из его рта выходили слова, пропитанные такой нежностью, и освещённые такой любовью, что она свернулась калачиком у него на груди с большей почтительностью, и походила на того, кто цепляется за корень дерева, ниспосланный Провидением, в то время как сам соскальзывает к финальному падению… Она спросила отца, случалось ли ему слышать странные голоса, видел ли он тени, которых никто не видит. Клаудио погладил её, уверяя, что объяснит её подобные феномены, как только она поправится, настаивая, впрочем, на том, чтобы она помогла ему в той информации, в которой он нуждается, чтобы дать ей необходимую поддержку.

И тогда дочь, умоляя не осуждать её, ободрённая доброжелательной улыбкой, с которой он слушал её, описала отцу женские капризы, с помощью которых она завлекала Немезио Торреса. Он, зрелый мужчина, и она, ещё почти ребёнок. Но она гордилась тем, что видела себя одновременно и шефом, и вассалом. Вначале это были лишь весёлые прогулки, обилие денег, взаимные ласки, которым она предавалась больше из тщеславия и чтобы впечатлить его, чем из чувств к нему. Она рассказала, как Немезио, став её пленником, умудрился свести её к состоянию рабыни. Она вспомнила одну ночь, когда он её намеренно напоил, когда она проснулась в его объятиях, в лесном домике в Сан Конрадо, который она до тех пор не знала… С той поры она стала его спутницей, став по его просьбе служанкой «донны» Беатрисы, чтобы она всегда была у него под рукой… Его охватила страсть к ней, он всё делал ей заявления, желал жениться на ней после своего вдовства. Но появился Жильберто, и как она ни боролась сама с собой, она не смогла контролировать себя. С их первой встречи она поняла, что это мужчина её мечты… Раскрашивая свои эмоции напрямую, во все цвета реализма, который бред вложил в её слова, она призналась, что провоцировала его, сознательно отдаляя от своей сестры, и, мстя за себя Немезио, перехватила у него инициативу… В одну праздничную ночь она заставила его выпить слишком много виски и, пока он был воспламенён чувствами, она отвела его в комнату, которую занимала у Торресов, под предлогом отдыха, чтобы отдаться ему, без малейшего чувства бдительности и не сдерживая себя… Проснувшись, она заставила его поверить в то, что он ответственен за их будущее… таким образом, она ловко стала делить одного с другим, хоть и сохранила к Немезио равнодушие, скоро ставшее отвращением. Чем больше она проводила время с сыном, тем больше ненавидела отца, пока смерть «донны» Беатрисы не ускорила события. Видя, что её шеф настроен на брак, она безумно прилипла к сыну, и даже дала Немезио себя застать в неловкой ситуации…

Ногейра сокрушённо слушал всё это.

У него было впечатление, что впервые в жизни знакомился со своими родными. Всё ещё задетый отношением Марсии, он не понимал теперь, какие раны заставляли его душу страдать больше — раны от нечувствительности своей супруги, нанесённые ею в его разуме, или раны сердца, вызванные откровениями своей больной дочери. Несмотря на это, он нежно обнял её, и ободрённая Марина повторила, что желает освободиться от Торреса-отца, безумно надеясь пожениться с Жильберто, стать ему супругой в го доме, понимать его, сделать его счастливым.