Даже мне, привыкшему видеть её трудной женщиной, находящейся на том месте, на которое указывали ей условности, она казалась неузнаваемой. Её голос обрёл металлический отзвук, её взгляд стал более холодным.

У входа она поприветствовала своего мужа и «донну» Хусту эффектным жестом любезной покровительницы.

Ногейра был вне себя от удивления. Он не понимал. Они в доме перенесли испытание смертью дочери, в то время, как другая дочь страдала в больнице… С другой стороны, Марсия по телефону заявила, что она утомлена. Каким образом она присоединилась к столь праздничной экскурсии? Инстинктивно, он вспомнил Жильберто, озабоченного «определёнными вещами», а тут собственная супруга пообещала «определённые темы», и, полный опасений, он спросил себя, какие тайные события скрывало её сердце…

Вновь прибывшая села, скрестив ноги с непринуждённостью молодости, и сразу же приступила к тому, что её сюда привело.

Ногейра спросил у неё новости о Марине.

Явно заинтересованная другими проблемами, «донна» Марсия как могла описала историю с недугом, указала психиатра, занимавшегося её случаем, намекнула на комфорт, которым её дочь окружена в центре здоровья, и рассыпалась в похвалах щедрости господина Торреса, который не поскупился на расходы, лишь бы она себя ни в чём не ограничивала. Она очень подробно прокомментировала благородство вдовца «донны» Беатрисы, чьё величие души она только сейчас начинала понимать, с энтузиазмом сказала она. И наконец, она предложила ряд мер, согласно которым малышку переведут в психиатрическую больницу в Сан-Пауло, где она будет в течение нескольких месяцев проходить предписанный ей курс лечения. Достаточно будет того, что он, Клаудио, даст своё согласие. Как выражение благодарности от предприятия, за услуги, оказанные Мариной, Немезио возьмёт все расходы по её пребыванию в больнице и лечению на себя.

Клаудио скромно выслушал и ответил, что ситуация, возможно, не так уж и серьёзна, и что слова «несколько месяцев» его настораживают. Он думает, что, сочетая лечение тела и лечением души, их дочь сможет выздороветь намного быстрей. Он аргументировал логически, говоря без притворства, что не может покинуть её, подчёркивая, что защита деньгами действительно много значит, особенно в эти мгновения, когда уход, необходимый для Мариты, значительно сократил их сбережения, но он считает, что его больная дочь нуждается в их нежности и преданности.

Выложив эти здравомыслящие рассуждения, которые собеседница слушала в смятении, он поднял на неё умоляющие глаза и с достоинством пригласил её обнять в нём новое существование, жизнь в гармонии и взаимном созидании. Он искренне доверил ей все свои новые идеи, которые он выработал в течение эти дней борьбы, из которых он вышел преображённым. Его сердце было открыто, он стал спиритом-христианином. Он ощущал в себе другого человека. Он объяснил, что между ним и прошлым встала вера, словно световой барьер. Сегодня он желал благословения домашнего очага, спокойствия семьи… Он обязался принять правильное поведение, он станет ей верным лояльным спутником. Он не будет стараться противостоять её мыслям и идеям, наоборот, он хочет показать, как он её любит… Он сказал её, что молится со вчерашнего дня, прося у Иисуса вдохновения, чтобы он мог открыться перед ней, чтобы она, Марсия, его простила и поняла… Бог дарует ему будущее. Он раскаялся в своих ошибках и готов свидетельствовать ей своё счастье, свою любовь…

Но жена резко встала, опершись руками о свой пояс, в насмешливом взрыве хохота, и сказала с издёвкой:

— Да, сударь! В старости дьявол преображается в отшельника!… Одна и та же история!…

И добавила насмешливым тоном:

— Только этого мне не хватало! Ты спирит!… Я сразу же поняла это!… Готова поклясться, что уже в больнице ты присоединился к этому идиотизму. Эта манера говорить, когда мы с Немезио были там, манера обращаться с Маритой!… Скажи-ка, неужели ты настолько загипнотизирован?!…

Её муж, лишившись надежды, которую он питал, помириться с женой и жить уважаемым семейным очагом и в вере, откровенно обидевшись, возразил:

— А ты что, знакома со Спиритизмом?

Одержимая, в состоянии ума человека, который старается выбраться из колеи, надоевшей за долгое время езды по ней, чтобы отправиться по другой дороге, Марсия иронично ответила:

— Да, конечно, я знакома с ним! Когда умерла Араселия, я оказалась в компании подруг и хотела поговорить об этом, но в конечном счёте отказалась. Спиритизм — это движение людей, которые посадить собак на скамейку и срывать звёзды, как будто речь идёт об апельсинах!… Глупости! Все мы, живущие на Земле, негодяи!… Я одна из них, ты тоже один из них, и другие тоже!… Спириты мне представляются собаками, желающими усесться в кресло фальшивой добродетели. Банда простофиль! Надо уметь беречь ноги на земле …

— Я так не думаю…

— Что ж, если ты думаешь по-другому, и если то, что ты говоришь, правда, то очень жаль, что твоё преображение пришло так поздно!… Я приехала из Петрополиса сказать тебе, что между нами всё кончено… Теперь, старина, занимайся своей жизнью сам, а я уж как-нибудь выкручусь…

И она продолжала, ссылаясь на то, что после долгих лет страданий в этих апартаментах, которые она назвала «моя клетка», она будет вить себе истинное гнёздышко. Вот только подождёт, пока состояние Марины улучшится, чтобы развестись. Если он, Клаудио, не согласен, пусть выбирает свой путь. Она заявила, что ей всё опротивело. Она хочет свободы, отдыха, расстояний…

С грустью Ногейра слушал всё это.

Он мысленно перебрал все наставления Агостиньо и Саломона, он подумал о Марите, восстановил в своей памяти прочитанные тексты. Да, про себя отметил он, этот разрушенный брак — его творение. Он пожинает то, что посеял: одна дочь умерла, другая больна, и супруга одержима… Поле терновника для того, кто его посеял. Он посмотрел на Марсию, упорную в сарказме, и признал, что оба они подобны терпящим кораблекрушение в путешествии по миру, с одной лишь разницей в том, что он согласился на приют в спасительной лодке веры, тогда как она предпочитает погружение в неизвестное. В эти несколько горьких минут он терпеливо слушал её насмешки, пока «бывший мужчина» не восстал в нём.