Всё изменилось вдруг.

В тот день к бабушке Кире пришла тётя Лена, Пашкина мама. Она нечасто бывала у них в последнее время, а если и приходила, то ненадолго, сидела, как неживая и ещё больше похожая на фарфоровую статуэтку, на диване и ни с кем кроме Киры Алексеевны не разговаривала. Рояль в музыкальной гостиной теперь не оживал с её приходом, только однажды она подошла к нему, приподняла крышку, постояла так минуты две и бережно опустила крышку на место.

— Нет, мама, это ты меня послушай…

Серёжа проходил в это время по коридору, но остановился — было что-то такое в голосе тёти Лены, что заставило его замереть.

— …не надо, не ломай ему жизнь. Паша должен пойти учиться туда, куда он хочет. Туда, где работал его отец.

— То есть в сектор систем жизнеобеспечения. Но ты понимаешь, Ленуша, во что это может вылиться? Если ему удастся достигнуть каких-то высот…

— А ему удастся, мама. Потому что Паша и мой сын тоже.

Всё это было странно. Бледное решительное лицо тёти Лены, то, что она называла Пашку Пашей, а не Павликом, как его звали все в этом доме, и главное — реакция бабушки Киры. Реакция, которую Серёжа, многое к тому времени знавший и понимающий, никак не ожидал.

— Хорошо, Ленуша. Будь по-твоему. Директору школы я позвоню завтра…

И вот теперь, из-за минутной слабости его бабки — Сергей не сомневался, что это была именно минутная слабость — «Орлиное гнездо» было осквернено, испоганено присутствием в нём Савельева, и Сергей отчаянно нуждался в прадеде, его тени, его бронзовой статуе, которая как атлант будет держать над ним небо.

— Сергей Анатольевич! Сергей Анатольевич!

Голос звучал над самым ухом, пронзительно, как аварийная сирена. Сергей вздрогнул и резко повернулся.

Его секретарша, неизвестно как появившаяся за спиной, легонько трогала его за плечо. Прикосновение женских пальчиков тут же отозвалось в нём острым желанием, почти как там, в лаборатории Некрасова, когда он сидел напротив девочки с непривычным именем Айгуль, вдыхая сладкий аромат, который, казалось, исходил от смуглой, с медовым оттенком кожи, от гладких чёрных волос, от влажных губ, невинных и одновременно порочных.

Сергей отшатнулся. Крепко зажмурил глаза, пытаясь отогнать от себя набросившиеся на него видения.

Женщины… они все порочны. Все. Испорченность, грязь и похоть живёт в каждой. И в той маленькой татарочке, нервно оглаживающей подол больничного халата, и в этой… Марине, Арине — имя секретарши выскользнуло из памяти, — что дразнит его каждый день, провоцирует своей полупрозрачной блузкой, тонким кружевом белья, высоким разрезом узкой юбки, запахом духов, похожим на аромат засахаренной розы.

— Что вам надо? — голос прозвучал тонко и визгливо, но Сергей не заметил этого.

— Сергей Анатольевич, звонил Васильев. Уже два раза, — на лице Марины (Марина, вот как её зовут, Сергей наконец вспомнил) отразилось замешательство.

— Какой ещё Васильев? — ему всё никак не удавалось взять себя в руки. Имена и фамилии путались в голове.

— Васильев. Начальник Южной станции. Сергей Анатольевич, вам нехорошо?

Секретарша сделала шаг навстречу. На лице появилась фальшивая маска озабоченности, Сергей знал, что фальшивая. Всё ложь, фарисейство. Лицемерие в каждом слове и жесте. Он задрожал, на висках выступили капельки пота, и страх облапил его холодными, мокрыми руками, заскользил ладонями по телу, коснулся груди, живота, больно сжал мошонку. Захотелось закричать, но тут за спиной секретарши вырос прадед. Высокая фигура упёрлась в потолок, как та, ещё неотлитая бронзовая статуя. Алексей Андреев скрестил на груди худые, нервные руки, кивнул.

— Иди и поговори с Васильевым, — от прадеда веяло спокойствием, и страх распался, разбежался мутными струйками по углам.

— Я иду, — проговорил Сергей, не отрывая глаз от прадеда. — Иду.

— Васильев вас ждёт на проводе, — секретарша решила, что Сергей обращается к ней, отступила, испуганно махнув рукой в сторону приёмной. Но Сергей ничего этого не видел.

Вместе с прадедом он вышел из кабинета и сразу же уткнулся в Караева. Недоумённо уставился на полковника, силясь сообразить: этот-то тут зачем? Чужой человек, лишний — пришлый, как говорили в старину, степной волк, притворившийся преданным псом, вон, как припал к ногам, лижет сапоги, и длинная, вязкая слюна падает с кроваво-красного языка на грязный пол. Чёрные глаза глядят покорно, но белые клыки уже готовы вонзиться в горло.

— Господин Верховный! — Караев вытянулся в струнку. — Вызывали?

Он не вызывал. Сергей никого не вызывал. Караева, чужого, точно нет.

Сергей открыл рот и почти сразу же вспомнил.

Мельников. Караев арестовал Мельникова. Или Платова? Сергей опять запутался и жалобно посмотрел на прадеда. Тот прошёл сквозь Караева, разрезал его надвое — Сергей видел, как Караев распался на две половинки и тут же собрался, правая и левая части притянулись, как две противоположные стороны магнита, присосались друг к другу со звонким чмокающим звуком.