Крид проявлял особую осторожность в разговорах с мамелюками. Никогда не критиковал ислам напрямую, не пытался проповедовать христианство открыто. Вместо этого он рассказывал истории — притчи, легенды и просто байки, в которых тонко проводил параллели между разными верованиями, подчёркивал общие моральные ценности, заставлял задуматься о противоречиях в любой догматической системе.

— Знаете, Баркук, — сказал он однажды, когда они сидели в саду его дома, — в моих путешествиях я заметил удивительную вещь: самые благородные люди есть в любой вере. И самые жестокие — тоже. Словно не религия определяет человека, а то, как он понимает и применяет её учение.

— Мудрое наблюдение, хаким, — кивнул мамелюк. — Я видел мусульман, позорящих имя Пророка своими действиями, и христиан, живущих более праведно, чем многие правоверные.

— Именно так, — Крид улыбнулся. — Возможно, истинная вера живёт в сердце человека, а не в словах, которые он произносит, или обрядах, которые он исполняет.

Такие разговоры постепенно подготавливали почву. Крид никогда не торопил события, позволяя сомнениям и вопросам появляться естественным образом.

Параллельно с индивидуальной работой Крид развивал и другое направление деятельности. В подвале своего дома, надёжно скрытом от посторонних глаз, он организовал нечто вроде тайной школы. Сюда приходили местные христиане — копты, греки, армяне, немногочисленные католики — жаждущие знаний, недоступных в официальных учебных заведениях. Крид обучал их не только основам медицины, но и философии, истории, языкам.

Особенное внимание он уделял молодым коптам, принадлежавшим к древнейшей христианской традиции Египта. Именно их он видел будущими помощниками в своей миссии — людьми, которые могли общаться с местным населением без языкового или культурного барьера.

— Вы должны помнить, — говорил он своим ученикам, — что все христиане, несмотря на различия в обрядах, — братья во Христе. Католики, православные, копты — все мы ветви одного древа. И наша задача — не спорить о теологических тонкостях, а нести свет веры тем, кто живёт во тьме.

Это было смелое заявление в эпоху глубоких разделений между христианскими церквями. После Великого раскола 1054 года и последующих конфликтов многие христиане считали представителей других конфессий еретиками, почти столь же далёкими от истинной веры, как и мусульмане. Но Крид, с высоты своего многовекового опыта, видел картину иначе. Для него все эти разделения были временными, несущественными перед лицом вечности.

— Но разве католики не считают нас, коптов, монофизитскими еретиками? — спросил однажды молодой ученик, сын местного священника.

Но Крид лишь мягко подталкивал их всех к нужной мысли.

Спустя какое-то время Крид покинул своё укромное место и вернулся к должности кардинала-протектора. Затем, пользуясь дарованной властью, он ввёл множество льгот для принявших католичество. А после уже принимал в ряды Рассветных рыцарей свежеобращённых братьев, что к своему чуду узнавали в кардинале того самого лекаря.

Вернувшись на Кипр после завершения строительства крепости, Крид провёл тайную встречу с Изабеллой, что стремительно переросла в ночь, а затем и утро в столь приятной компании. Но копьё жаждало новых свершений и войн, и посему звало Виктора в бой…

ЭПИЛОГ

Во чреве Эфиопии, где иссохшие ветры веков оплакивали павшие империи, а пески хоронили предания о богоравных царях, зиял древний иудейский храм. Покинутый богами и забытый людьми, он стоял немым укором былому величию Соломона и утраченным тайнам Ковчега. Веками лишь ледяное безмолвие владело этими стенами, прерываемое заунывным воем ветра в провалах рухнувшей кровли. Но в ночь, когда обагренная кровью луна пала в чернильную пасть туч, сон веков дрогнул.

Из сердцевины святилища, из омута, где когда-то покоился Ковчег, восстала тень, сотканная из самой сути тьмы. Не человек, не демон — нечто, превосходящее смертное разумение. Кожа его — не просто черная, но светопоглощающая бездна, в которой мерцали два угля неземного пламени. Глаза — клинки из ада, пронзающие мрак.

В руках — фолиант, чьи страницы дышали серой и забвением. Переплет из кожи зверя, чье имя стерто из анналов времени, испещрен знаками, прикосновение к которым обращало разум в прах. На обложке, выжженное кровью золото, пылало: «Демоны Гоэтии». Под ним — клеймо: «Соломон». Книга пульсировала силой, от которой содрогались камни.

Тень подняла лик, и мрак сгустился, повинуясь его воле. Взгляд скользнул по фрескам, где ангелы тщетно молили о пощаде, и замер на ране в куполе, открывающей беззвездное небо.

И голос — скрежет костей, подобно шёпоту змей — разорвал безмолвие:

— Время пришло…

Фолиант распахнулся, и храм содрогнулся в предчувствии конца. Земля взвыла, небеса разверзлись, изливая тьму. Гоэтия пробудилась, и её шепот, эхом из преисподней, заполнил руины. Какую плату потребует тень? И кто встанет на пути владеющего ключом от ада и всех его демонов? Вопрос…