— А что это было?! — спрашивает Гришка, кивая в сторону усадьбы. Там ещё дымок весело валит из окна.

— Не обращай внимания, — отвечаю я невозмутимо. — Нам и без этого хватает забот. Например — эвакуировать наших дам.

И тут начинается представление номер два.

Князь Степан Паскевич стоит бледный, как мел, в кольце собственной гвардии. Голова дёргается туда-сюда, губы подрагивают. Вокруг — дворяне, уже выстроились в полукруг, и по их лицам видно: злость кипит.

Первым выходит вперёд Морозов. Юрий Михайлович всегда действует первым.

— Стёпа… Что это, чёрт побери, было?! — зычный бас. — Что ты тут устроил?!

— Я не знаю… — начинает лепетать Паскевич-старший, моргая и теряя лицо. — Эти звери… их здесь не было… мы проверяли всё…

— Ты на британцев работаешь, сволочь?! — неожиданно рявкает Морозов, и в толпе кто-то ахает. — Хотел цвет нации под корень срубить?

Паскевич задыхается, руки вскидывает, как дирижёр без оркестра.

— Что?! Нет! Господа! Дамы! Клянусь! Прошу! Я сам в шоке! Это покушение!

И вот — апогей. Из глубины усадьбы, под дымок и остаточный запашок канализации, появляется Дмитрий Паскевич. Весь в дерьме, простите. Но в канализационном шарме — по уши.

— Что… что случилось?.. — бормочет одержимый княжич, озираясь по сторонам с видом сбитого с толку простачка. Он замечает: Маша жива, дворяне целы, паники нет. И на секунду в его взгляде, брошенном на меня, вспыхивает ярость — быстрая, хищная. Но он быстро берёт себя в руки, делает полшага вперёд и бросает полудраматично, глядя прямо на отца:

— Кажется… на меня пытались совершить покушение.

Князь Степан тут же подхватывает волну, хватая за соломинку, как утопающий в болоте приличий:

— Видите, господа?! — говорит князь Паскевич, размахивая руками. — На моего сына тоже напали! Мы тоже жертвы!

И вот тут — хор бояр-братьев Мстиславских:

— Это мы ещё посмотрим, жертвы вы или нет. Ждите официальную жалобу. Думаю, Охранка тоже займётся этим. В вашем доме мы больше не останемся.

Дворяне начинают расходиться.

Я поворачиваюсь к своим.

— Нам тоже пора.

Жёны уже направляются к машине, а я иду следом, но на полпути останавливаюсь. Рядом — Дмитрий Паскевич. Он стоит, не двигаясь, сжав кулаки так, что костяшки побелели. Лицо перекошено, в глазах — ярость, перемешанная с унижением, и он изо всех сил старается выглядеть собранным. А одежда… ну, скажем так, последствия недавнего фарфорового инцидента на ней всё ещё заметны.

Я спокойно говорю:

— Дмитрий Степанович, а ваш-то красный краб оказался недобитком.

Он поднимает на меня глаза. Лицо — маска вежливого непонимания:

— Простите, вы о чём, Данила Степанович?

— О том, что краб вскочил и устроил тут представление. Хорошо, что никто не пострадал.

— Данила Степанович… — произносит он, изображая искреннее недоумение. — Вы серьёзно? Это же невозможно!

Ну да, конечно. А я, разумеется, тоже делаю вид, что не понимаю, кто передо мной. Что это не он — та самая демонюга, устроившая весь спектакль.

— Но это было, — говорю спокойно. — Не волнуйтесь. Я его уже упокоил навсегда.

Разворачиваюсь и иду к машине. Жёны уже внутри, кто-то машет из окна, ветер колышет полы моего пиджака.

Мы садимся, хлопают дверцы. Светка — рядом подсела. Ласково, бережно держит руки на животе.

Машина трогается. И усадьба Паскевичей остаётся позади.

Я смотрю в темнеющее окно. Мысли быстро текут, сменяя друг друга.

Надо вытаскивать Ледзора из Невинска. Морхал-Грандмастер может пригодится. И Гересу бы сюда тоже вытянуть. Не дело, что мои женщины без боевого прикрытия. А то Демон может устроить новую пакость.

— Мелиндо, а что вообще случилось? — вдруг спрашивает Лакомка.

Я моргаю. Возвращаюсь из мыслей.

— Да всё просто, — говорю я. — Демон сидит в теле Дмитрия Паскевича.

— Ага, — кивает она. — Лена уже по мысле-речи передала нам всем.

— Ну вот, — откидываюсь на спинку сиденья. — Теперь буду его наблюдать и изучать. Он некромант, это ясно. Всё, что ползало в саду, — поднятая нежить. И, скорее всего, он ещё и телепат. Но это вряд ли его предел.

— Думаешь, он ещё что-то может? — спрашивает Камила, отрываясь от окна.