Алиса почувствовала как сотни игл больно впились в кожу, проскользнули дальше в тело и теперь кололи сердце.

Самодовольная улыбка мужа больше напоминала оскал охотника, только что добившего раненую жертву.

Так значит. Не пришлось даже напрягаться! Сабуров взглянул на Алису, Герман повернулся за ним…

— Алиса! — воскликнул он радостно и бросился к жене, но та шарахнулась от него. Герман растерянно протянул к ней руки и выглядел таким огорченным, что Алиса… дрогнула. Позволила себя обнять и поцеловать, но смотрела в этот момент не на мужа, а на Сабурова, который стоял рядом, спрятав руки в карманы джинсов. В его темных глазах сквозило… сочувствие.

— Ты как тут оказалась? Почему не сказала, что приедешь?

Герман не выпускал ее из своих объятий, целовал без остановки, но Алиса почему-то не реагировала на него как обычно.

— Хватит! — она отстранилась от мужа. — Я тебе звонила, ты не взял телефон. Что здесь происходит? Что они все тут делают?

Прозвучало не слишком вежливо, но Алиса еще сдержалась. Глаза уже жгли невыплаканные слезы. Значит, не пришлось слишком стараться, чтобы получить ее?!

Эти слова, как клеймо, уже оставили в душе свою метку.

Кто она вообще для него? Приз, чтобы утереть нос Сабурову?! А ведь просила его, но разве можно что-то запретить, если это внутри человека?

— Мать с отцом постарались, — скривился Герман. — Решили так меня поддержать, показать, как меня все любят и ждут в компании. Так себе идея, а, Бурый?

— Привет, Алиса, — Игнат проигнорировал Литвинова, он видел перед собой только ее. Не приз в игре, не законную добычу, он видел ее! — Устала с дороги?

— Мы сами разберемся, — снова влез Герман. — Звонила? Прости, не слышал… Они на меня как снег на голову…

— Ну так выгони их! — настроение было вконец испорчено. — Какого черта в моем доме делает Ольховская? Где она была, когда ты лежал в коме, когда глаза открыл? Где они все были?!

— Вот именно! — Глаза Германа горели лихорадочным блеском. — Пусть видят, что рано меня хоронили, что у нас с тобой лучше всех. Пойдем!

И не дав Алисе возможности возразить, Герман взял ее за руку и повел в гостиную.

Алиса не удержалась: оглянулась на Игната. Тот успокаивающе прикрыл глаза, мол, я рядом.

— А вот и жена вернулась, — сказал он громко, обращая на себя все внимание. — Без нее меня бы здесь не было, да, родная?

И крепко поцеловал под аплодисменты, которые становились все сильнее.

— Прекрати! — зашептала Алиса в губы мужа. — Не надо, пожалуйста. Не хочу их всех здесь видеть!

Глаза Германа чуть сузились, ему явно не понравились ее слова, но он не стал спорить. Лишь пожал плечами и повернувшись ко всем, произнес:

— Ребята, праздник отменяется, моя жена устала с дороги. И я очень по ней соскучился.

Алиса готова была сквозь землю провалиться. Еще и эти взгляды якобы все понимающие. Следующие пятнадцать минут, когда все собирались, желали Герману окончательного выздоровления, стали настоящей пыткой.

Было видно, что никто не хотел уходить, а главное — Герман расстроился. Хоть и пытался этого не показывать. Зато теперь Алиса чувствовала себя ревнивой стервой, которая загнала мужа под каблук и не дает тусоваться с друзьями.

И все же она облегченно вздохнула, когда они с Германом остались вдвоем. Первым молчание нарушил Литвинов.

— Смотрю, ты не слишком рада возвращению домой!

— А я думала, ты изменился! — Алиса и не пыталась скрыть разочарование. — К чему это все? Зачем ты им позволил прийти? Ты же сам говорил, что теперь все будет по-другому!

— Все и так по-другому! Я же с тобой. — Герман непонимающе смотрел на жену. — Мне никто из них не нужен, но они должны со мной считаться, должны знать, что я в порядке. Что мы в порядке!

— Они? Или Сабуров? — тихо спросила Алиса, меланхолично собирая пустые тарелки и стаканы в мусорный пакет. — Я слышала, что ты сказал.

— Что я сказал?

— Я просила тебя так больше не делать, я вам не приз, который вы поделить не можете. — Алиса раздраженно бросила на пол пакет с мусором. Пусть Герман сам за ними убирается. — Не пришлось даже стараться, чтобы меня завоевать? Козел ты, Литвинов! Ты меня вообще любишь? По-настоящему?

Внутри все горело от обиды. Но это полбеды, хуже было то, что она и правда начала сомневаться.

— Не веришь, значит? — Герман тоже включил “обиженку”. — Это не я от тебя уехал на две недели, но виноват почему-то я! Ты даже не предупредила, что возвращаешься! Мы вчера говорили. И мне надоело оправдываться! Бурый сам полез, я не стану молчать!