Мы с Энджи снова переглянулись. Старики-разбойники, оказывается, ещё и слухом обладали, как у летучих мышей. Но тут открылась дверь, и за ней оказалась Алиска в белом банном халате и полотенце на голове. За ней тянулись мокрые следы из ванной, странно-короткие. На носочках шла открывать.

— А я думаю — с кем там Павлик с утра болтает? — улыбнулась она, пропуская нас.

В номере стояла детская кроватка-манеж, в которой приплясывал от нетерпения племянник. Напротив — диван с покрывалом, сбитым в гармошку. Не спалось Сергию, это видно. На журнальном столике, как раз под лучами утреннего Солнца, развернув ему навстречу все листочки, которых, кажется, стало больше, завтракало Древо.

— Не знаю, чего уж они тут с Осей не поделили? Мы с Павликом спали без задних ног. Сны такие красивые снились, яркие. Мужчина какой-то в старинной одежде и с длинными волосами на скрипке играл. Красота такая, ты не представляешь, — как они умудряются вытирать волосы и при этом разговаривать из-под шевелящегося полотенца?

— Дя! — подтвердил малыш. И неожиданно не то замяукал, не то пропищал, не то проскулил что-то тоненько, но вполне ритмично, узнаваемо.

— Ого! А у мальца-то идеальный слух, однако! — в банке дрогнуло несколько листьев. — А ведь это, на минуточку, одна из лучших канцонетт* Джованни Кроче. И, если ноты её нигде по церквям да базиликам тамошним не сохранились — то мы в вами первые, кто её лет за четыреста услыхал! Так, значит, нам и сольфеджио нужно в программу добавить, — это он, кажется, уже сам себе, для памяти сообщил.

Алиса замерла с недосушенными волосами, торчавшими в разные стороны. Посмотрела из-под полотенца с тревогой сперва на банку, потом на меня. И чуть вскинула голову, словно уточняя — это чего только что было?

— Это, сестрёнка, у Оси вчера под вечер настроение лирическое взыграло. Он нам с дедом битый час рассказывал про особенности лютневой музыки шестнадцатого века и аргументированно доказывал превосходство скрипок Амати над Страдивари, — легко, как о чём-то незначительном, на одном дыхании выдал я тут же.

— Вали! Вали! — снова запрыгал в кроватке Павлик. Неужто во сне им играл сам Маэстро?

— «Варежку закрой» — он имел в виду, — недовольно проворчал Ося. — Трепло ты, говорю же. И Аспид. И не лютневой музыки, а скрипичной. И у Николо инструменты гораздо чище и глубже звук давали. Ну, если кто понимает, конечно.

Несмотря на специально отведённую паузу, вступать в спор с меломаном, из друзей которого были сделаны, наверное, стропила Ватикана и притолоки пирамиды Хеопса, желающих не нашлось.

— А ты, болтун пустопорожний, лучше бы подумал головой-то, как так выходит, что первую музыку вы, двуногие, начинаете слышать в лесах, в горах, в пещерах и пустынях. А потом строите себе убогие хижины или шалаши — и пробуете услышать в них. И ещё негодуете, расстраиваетесь, когда не слышите. Потом учитесь у старших строить большие шалаши и хижины из камня. В них музыку слышно гораздо лучше. Но она становится другой, от чего вы, человечки, тоже расстраиваетесь. Начинаете дополнять, как любите, то, что в дополнениях не нуждается, высокими словами о том, во что в тот, конкретный, ничтожно малый момент времени сильнее всего верите. Музыка становится лучше. Но всё равно ни в какое сравнение с песнями моря, ветра, лесов и гор не идёт.

Мы даже не слушали его. Мы внимали. Павлик перестал скакать в манеже. Алиса забыла про полотенце, которое сползло с головы на плечи. Лина подошла и крепко взяла меня за руку.

Древо вещало так, что не возникало ни единой мысли поспорить с ним. Мысли, подкреплённые образами высоких, под небо, лесов и завораживающих гор с грядами седых вершин, будто гипнотизировали. И казалось, вот-вот — и зазвучат звуки, настоящие, вечные, которые наше племя тщетно пыталось воспроизвести, дёргая струны, дуя в полые стволы деревьев, колотя палками по камням. И разница нашего восприятия стала очевидна. Старшие, Древа, слышали и понимали музыку Земли. Двуногие щипали отломок елового пня, как медведь из сказки и мультфильма. И радовались любому звуку, который удавалось извлечь.

— Спасибо, Осина, — будто очнулся я, когда понял, что Ося давно замолчал. — Мы научимся сами и расскажем другим.

— Толку-то, — обречённо, кажется, вздохнуло Древо. — Свои мозги никому не вставишь, да и не нужно это. Просто обидно понимать, что вы не туда куда-то свернули. То ли сами, то ли падла эта чёрная так выкружила вас. Тьфу ты, аж расстроился. Раньше лучше было, короче! — совсем по-стариковски завершил он.

— Это точно, — спорить с расстроенной Вечностью, сидевшей в трёхлитровой банке на столе отеля не хотелось вовсе. Хотелось и вправду научиться слушать и слышать. И, если очень повезёт, понимать то, о чём он рассказывал.

— Алис, спутаются — потом не расчешешь, — вполголоса проговорила сестре Лина. Алиска ахнула и побежала в ванную. Оттуда зашумел фен. Хорошо им, девочкам.

— Ось, а с дедом всё нормально? — спросил я у банки, листочки в которой сердито нахохлились, как воробьи на проводах в лютый мороз.

— А чего ему сделается-то? — будто бы даже удивилось Древо. — Ёрзал-ёрзал — да и сдёрнул в ночь. Он же не дерево, — тут проскользнул привычный сарказм.

— Не найдёт он проблем себе? — вот странно, но к Сергию, при всей своеобразности его характера, я как-то уж неожиданно быстро привык и практически «прикипел душой». Наверное, это из-за того, что он сочетал в себе мудрость эпох, непредсказуемые возможности и фольклорную удаль.