«Я очень соскучился» — вдруг тихо, неловко, отстраненно сказал он, но тут же засуетился и взял душевую лейку. Промерзла, поранилась. Ей плохо, больно, одиноко. Что-то там хрипит себе под нос, не может открыть глаз. Как это вышло? Как до такого дошло? «Любимая» — повторял он одними губами. «Любимая, все будет хорошо, все наладится». «Я всегда буду с тобой, что бы не случилось. Всегда».

Через пару минут мужчина разделся сам и шагнул под горячий душ, который смывал остатки дождевой воды. Ванную заполонял пар, мутнело широкое зеркало. Иногда Нейт кидал на него взгляд, но вместо собственного отражения видел только расплывчатый силуэт.

Казалось, от него прежнего и вправду оставался только силуэт. Что теперь будет?

На мокрое тело Штайнер накинул теплый белый халат, затем стал осторожно заворачивать в полотенце свою… свою. Кто она ему? Можно ли назвать сестрой девушку, которую облапываешь и называешь любимой? Можно ли назвать невестой, если нет даже отношений? Ничего нет. Ничего не осталось.

Он пытался отринуть эти мысли. Все равно есть их дом, их прошлое. Близость. Кубик Рубика. Оно никуда не делось, от этого невозможно избавиться. Невозможно, даже если Эмма захочет. Снова вместе, снова он ей нужен. Так было и так будет.

Теплая. Рвано, тяжело дышит, на бледном лице от жара краснели щеки. Дрожали ресницы. Через какое-то время она начнет приходить в себя. Будет, возможно, брыкаться, отворачиваться. Но пока что просто смирно лежала, и ресниц хотелось коснуться пальцами. Когда-то Фастер каждый день признавалась ему в любви. Он был в её глазах самым лучшим, и, даже если сейчас это не так, Нейт таким станет. Никогда не поздно стать лучше. Не поздно же?

Скрипнула дверь пустой спальни. В прошлом Эмма грезила о кровати с балдахином, и вот, она у нее есть. Большая, широкая, теплая. С мягкими подушками, хрустящим от чистоты бельем. Её кровать. Их совместная, как и дом. Как и все вокруг.

Штайнер аккуратно положил девушку на кровать и накинул сверху одеяло. Затем отошел, начал копаться в ящике придверного комода. До сих пор вспыхивали молнии, освещая всполохами тусклое пространство комнаты. Молодой человек вынимал оттуда какие-то пузырьки, которые чуть звенели, ударяясь друг о друга. Ватные диски и довольно прочный бинт.

Нейт странно улыбался, проваливаясь в воспоминания, однако улыбка тут же сходила с лица, и меж бровей проступала морщинка. Любимые ножки любимого человека, которые много дней тиранили каблуки, по которым прошелся наждак мокрого асфальта. Мужчина присел напротив них, и чуть отодвинул одеяло. Покрасневшие, воспаленные, со ссадинами на мягких пятках. Пахли душевым цветочным мылом.

Он погладил кожу большим пальцем, затем дотронулся до ссадины ватным диском, смоченном в каком-то составе. Фастер вздрогнула от этого прикосновения, и тут же издала какой-то невнятный вопль. «Потерпи немного» — раздалось в комнате. Штайнер оставлял вату у ранок, и тут же прихватывал плотным бинтом. Мягкие стопы с аккуратными, квадратными ноготками. Так и хотелось их гладить, хотелось… дотронуться губами. В этом же нет ничего такого, да?

«Ты не представляешь, как я по тебе скучал» — вновь послышалось в воздухе. «Я тебя люблю». «Ты поправишься, и мы будем вместе, всегда».

Он поднял ногу за щиколотку и дотронулся щекой до свода стопы. Горячие. Должно быть, у нее сильный жар. Нужно будет сбить температуру, чуть позже, чтобы организм успел сделать выводы о жизнеспособности вирусов или бактерий. Чуть позже, потому что температура — это не всегда плохо.

«Сколько можно меня избегать?» — снова заговорил Нейт, скидывая халат. «Скажи, ты слышишь? Хотя бы немного?»

Вновь какие-то бессвязные вопли. Она слышала, но после внезапного переохлаждения, а, затем, нагрева, должно быть, у нее температурный шок. Еще и простуда. Слышала, однако, скорее всего, с трудом понимала, что ей говорили. Разве что некоторые слова, вырванные из контекста. Общий смысл утекал, Эмма проваливалась в дремоту, хотя изо всех сил пыталась держаться за осколки рассудка. Долгий сон мог бы поправить положение, но…

«Иди ко мне» — раздавалось совсем рядом. «Иди сюда, я тебя люблю. Я тебя согрею…»

Внезапно мужчина сжал тонкие щиколотки, и поднял ноги вверх. Одеяло соскользнуло Фастер на живот, и та рефлекторно вздрогнула. Он подполз ближе, выпрямился, кладя себе на плечи искалеченные ступни. Лиловые глаза блестели в грозовом мраке. Взгляд этих глаз становился одержимым. Виноватым.

«Мы все начнем сначала».

Нейт опустил виноватые глаза на твердый член, и тут же их закрыл. Так нельзя. Нельзя, но он ничего не мог с собой сделать. Словно на мир вокруг упала пелена, и он перестал быть реальным. Словно это не мир вовсе, а давно желанный сон, а во сне можно все.

«Я люблю тебя» — в очередной раз, с безумным оскалом прошептал он, и стал натягивать на себя плотное, влажное от воды влагалище. Мужское тело тут же охватило мерзкое, чудовищно сильное наслаждение, словно все это было впервые. Словно он впервые видел эту грудь, эти ноги. Это розовое лицо, волосы, что разметались по наволочке. Впервые видел, и хотел себе. Очень, больше всего. Хотел настолько сильно, что наплевал сейчас на все.

«С-стой» — послышался хриплый шепот. Девушка пыталась разлепить глаза, но это плохо получалось. Все еще осознавала реальность отрывочно, Нейт видел это, и с предвкушением сглатывал. Все еще виновато таращился на её лицо, и тихо повторял «прости».